Огненный шар, летящий над чёрной землёй… Я понял, что именно так нужно стремиться к Высшему – к совокупности всего святого и чистого, какое вообще только возможно на этой земле и над ней.

Человек в странной шапке, сидящий перед морем огня... Я понял, что таким бывает бесстрашие; что и мне надо быть таким бесстрашным, что и я так могу.

Несколько сменяющих друг друга картин поразили меня в самое сердце. Прошло несколько секунд, я был потрясён тем, как много смог узнать такого, что в совокупности можно назвать смыслом жизни! Причём не какой-то там жизни, а – Жизни, прекрасной в своей чистоте и стремительности и удивительной в своей цельности!

Зрение вернулось ко мне, я посмотрел на Серёгу и убрал руки.

Он выглядел не менее потрясённым, чем я. Глядя на меня непонимающим взглядом, он спросил:

- Что это было?

Видно было, что он волнуется и что нечто очень озадачило его.

- Трудно сказать… Долго рассказывать… А что?

Я был в себе и все еще осмысливал то, что понял. Весь мир был для меня теперь совершенно другим. От моих несовершенств и фобий не осталось и следа, моя душа была сильна, как тысячелетний дуб, и чиста, как омытое ливнем небо.

- Просто я перестал болеть.

Тут и меня проняло, я отвлёкся от своих мыслей:

- Это как???

- Ну, как если бы меня запихнули в огромный колокол… В голове сначала был гул, потом звон… А потом в челюсти… ну, во всех натруженных болью местах вдруг появилось такое облегчение… Как ты это сделал???

Я смотрел на него как баран на новые ворота, и тут до меня стало доходить: озарение, которое я испытал и которое занимало сейчас всю мою душу, как аромат распустившегося удивительного цветка, спасло моего друга, излечив его от болезни! Вот это да!

Мы вышли из палатки, пошли к костру. Все бродили где-то или отдыхали, и мы были одни среди всего этого великолепия. Было не жарко, пятый час вечера; середина июля дарила теплом небес и прохладой воды. Серёга изучал своё новое состояние, ощущения в челюсти, трогал лоб и с удивлением отмечал, что не только температура ушла, но даже слабость отошла на второй план. Он может идти!

Не удержавшись, Серёга вошёл по колено в воду, зажмурившись от удовольствия, через минуту вышел, сделал несколько взмахов топором, расколов пару чурок. Видно было, что от всего этого он получает несказанное удовольствие.

И тут я стал рассказывать. Я стал описывать моему другу увиденные картины и те смыслы, что они несли, и вообще всё моё теперешнее состояние, которое так же отличалось от прежнего, как и его. В нас обоих произошли удивительные, весьма ощутимые перемены в считанные минуты, и скорость и сила этих перемен удивляла обоих.

Выслушав мой рассказ, Сергей сказал:

- То есть получается, что твой альтруизм спас и тебя, и меня?

- Получается, что так.

- Значит, бескорыстие – это сила в этом мире?

Он выглядел глубоко изумленным.

- Значит, что так. Но сила стремления того шара ещё чище альтруизма.

- Быть устремлённым - значит быть выше альтруиста?

- Получается, что так. А ещё бесстрашие.

- Но ведь эти качества не человеческие…

- Но я же их понял. Значит, они могут быть и моими, и твоими…

- Да, ради этого стоит жить и умереть…

Мы стояли перед костром, глядя в огонь, удивленные и потрясенные, и слов не надо было, чтобы понять, что ни тени неискренности нет в словах обоих. В тот день я стал сильным, а Сергей – здоровым, и оба мы поняли что-то очень важное для себя.

В тот же вечер новость облетела лагерь. Пока Сергей болел, все сочувствовали ему, подбадривали, он же только устало улыбался одной половиной лица.

Теперь все хотели поговорить с ним, все подходили, участливо заглядывали в рот, удивленно щупали сдувшуюся щёку, безмерно удивлялись и тихонько обсуждали. Серёга рассказывал всем, как я его вылечил, и сам этому удивлялся вместе со всеми. Искренне и часто.

Так длилось пару часов перед ужином. Но потом все как-то замолчали и стали обходить эту тему, переводя разговор на другое.

Почему? Люди стали побаиваться меня, старались обходить стороной. Я сразу же почувствовал появившуюся стену отчуждения, но мне было не до них. Меня занимал другой вопрос.

Я почувствовал, что между моим ночным декабрьским кошмаром и сегодняшним чудом была связь. Какая? Это Озарение ещё теплилось во мне – как, бывает, теплятся угли после пожара. И в свете того необычного всепонимания я ощущал, что погружение в подземелье и ослепление духами воздуха – это было то, что происходило со мною последние семь месяцев. Я понимал, что явление Серафима соответствовало сегодняшнему озарению, а восхождение и достижение чудного Града – это то, что мне счастливо предстоит. Самое удивительное, что спокойствие, впервые обретённое мною за последние месяцы, делало мой внутренний мир похожим на состояние того богатыря в белой рубахе с огненным узором и горящим мечом. Я был полностью в сознании силы и спокоен, как гора. Что мне мнение людей? Так, суета сует…

Следующим утром – смена стоянки. Быстро собрав палатки и загрузив лодки, мы отчалили к самой удивительной стоянке Селигера – Серебряному озеру.

Находясь в своём мире, я на удивление чётко понимал многое, очень многое. В спокойствии этом было нечто от былинных богатырей и от Титанов древности.

«Никто не может уязвить тебя, а раз так, то зачем избегать Битв?»

«Ничто не может ранить тебя, а раз так, то где твоё бесстрашие?»

«Стремительность полёта стрелы – твоя суть. А раз так, то куда тебе спешить? Ты уже успел, как только помыслил дойти».

Так можно описать моё состояние.

Метрах в двадцати от нас спокойно шла лодка с Анечкой, она поглядывала на меня острым, быстрым взглядом, и я понимал: что-то нехорошее творится у неё на душе. Она что-то нервно говорила подругам (они были вчетвером на лодке). Те кивали и соглашались.

Часа через два мы прибыли. Усталости не было, спокойствие, как штиль на море, разлито было в душе, и, не торопясь, я начал обустраиваться. Тут бросилось в глаза, что все четыре женщины ходят с раздутыми от герпеса губами. Когда успели? Это у них эпидемия такая? А, какая разница...

К вечеру, перед ужином, ко мне подошла одна из них и поведала историю сегодняшнего дня.

- Ты знаешь, мы очень виноваты перед тобой… Ну, мы, экипаж нашей лодки…

- С чего так?

- Ну, Анечка очень болезненно отнеслась к тому, что не она, а ты вылечил Сергея.

- Понимаю…

- Пока мы плыли, она тебя всячески осуждала, мы соглашались… Результат - у нас у всех четырёх раздуло губы от герпеса…

- Ну, так и что?

- С Анечкой совсем плохо… она задыхается…

- От герпеса?

Мне было забавно: они осуждали меня, а теперь вот парламентёр приходит и всё это мне рассказывает с виноватым видом.

- Нет, у неё раздуло горло… герпес – это ерунда. А вот горло… Она задыхается и не может говорить, мы… боимся за неё, тут нет врачей.

Она чуть не плакала от унижения и от страха за жизнь подруги.

- А я тут при чём?

- Анечка сказала, что это оттого, что она на тебя напраслину возвела… Ну, в общем, она хочет извиниться…

- Мне это не надо…

- Помоги ей, а? Она же умрёт, вон шипит только…

Мне было смешно и неудобно. Сознание силы делало как бы отстранённым от всей этой жалкой человеческой суеты с наговорами и осуждениями… С другой стороны, умрёт ведь. А у неё ребёнок дома…

- Ладно, пусть приходит.

Через пять минут с виноватым, понурым видом она появилась в моей палатке.

- Ты поняла, что была не права?

- Ага.

Она действительно хрипела и слова сказать не могла. Ужас!

Мне стало жаль её.

- Садись ко мне боком и не двигайся.

Левая рука около затылка, правая ладонью вверх около горла.

Что мне делать? Известное дело, вспоминать Силу. Я сосредоточился и постарался вспомнить атмосферу того Озарения, которое царило вчера во мне. Получалось не очень, но некую стабильность я всё-таки ощутил. Почему-то вспомнились слова Будды: