Первое занятие началось, когда солнце едва позолотило вечные снега Гималаев.
Нестарый ещё монах, с пронзительным взглядом и сединой на висках, стоял перед нами, группой из шести ребят, где я был самым младшим, и к тому же новичком. Мы расположились на ступенях, ведущих к огромной ступе, и, окинув нас взглядом, наш Наставник начал:
- Сегодня среди нас новичок, и я буду милосерден к вашим познаниям. Кто из вас, Бхикшу, будет столь учён, что скажет мне: что есть оковы, привязывающие человеческое естество к иллюзии?
Сидящий передо мною долговязый юноша со смешными оттопыренными ушами встал, поднёс к груди руку с раскрытой ладонью, большим пальцем вверх, поклонился и стал говорить:
- Благословенный Наставник, благословенные Бхикшу. Слышал я, что стремления человеческого духа могут быть обращены к земле или к небу. Если обращены к небу, то он в этой жизни коснётся стопами своими лона нирваны, потому что ничто не может удержать стремящийся к совершенству дух. Но если взгляд его прикован к земному, то цепь рождений и смертей, страданий и возможной гибели мыслящего принципа при неблагоприятных условиях – вот его удел.
Наставник кивнул в знак согласия, и ученик продолжил:
- Восемь бедствий есть те оковы, что приковывают человеческую душу к иллюзии, порождая страдания и смерть. Вот они:
Kamaraga. Желание чувственных наслаждений, рабство своих страстей. Душа, порабощённая злобным демоном Kamaraga, не трепещет, и не дышит, и испускает дух свой подобно тому, как во время великой засухи дикие животные погибают у сухого источника, не в силах напоить себя и своё потомство. Дабы избежать этого препятствия на пути ищущего конечного освобождения, следует внимательно следить, чтобы вечное не замещалось конечным, чтобы даже тень страстей не проникла в покои души. Уже тень их убивает чистое, а потому следует содержать душу свою в чистоте, чтобы высокие образы из высших миров смогли бы отразиться на одеяниях духа.
Paligha. Отвращение ко всему, что заключено в некрасивые формы. Эти оковы присущи всем, кто ценит внешние правила и отличия, кто желает быть выше и лучше других, а потому такие чураются носящих грязные одежды. Потому в грядущей жизни самые грязные одеяния достанутся тем, кто брезговал помочь нуждающемуся в помощи лишь потому, что одежда его была грязна и сам он некрасив.
Наставник жестом остановил поток его красноречия. Казалось, юноша выучил наизусть и проговаривает текст, даже не задумываясь. Наставник спросил:
- Скажи, шравака, как собираешься ты содержать душу в чистоте от страстей?
- Учитель, она чиста от страстей, важно её не загрязнять!
- Но кто очистил её, разве ты сам смог сделать это?
- Мой отец благородных кровей, и потому он всегда учил меня, что содержание души в чистоте есть отличительная особенность благородного рода, чтобы никто из низших слоёв не смог сказать: «Смотрите, вот был бы достойный продолжатель своего рода, если бы душа его была чиста!»
Наставник закрыл глаза рукой и несколько секунд помолчал. Затем обвёл глазами остальных:
- Кто из вас укажет молодому шраваке источник его бедствий?
Отвечающий дёрнулся что-то ответить, уши его стали бордовыми.
Сидящий слева от меня встал, также приложил руку открытой ладонью слева к груди и сказал:
- Считать свой род благородным - значит считать его лучше других, а следовательно, это можно приравнять к Paligha. Но более всего здесь я вижу Mana, что есть Закостенелость в личной гордыне и невежестве. Невежеством будет считать себя лучше других, и гордость от осознания своей принадлежности к высокому роду ничем не лучше самомнения браминов, но именно за это и ругал их Благословенный лев Благого Закона, Будда. Прости, брат шравака, мои слова неприятны тебе, но лучше я умру, чем позволю тебе пребывать во тьме невежества в отношении твоего состояния в этом мире.
Ученик склонился перед обладателем лопоухих малиновых ушей и застыл. Тот чуть не плакал, хотел злиться или ругаться, доказывать свою правоту, говорить о знатности своего рода – это читалось в его осанке, и даже более того. Но бессилие перед лицом неопровержимых аргументов и, главное, понимание бескорыстности, незлобивости и искренности чувств брата останавливали его, и эта борьба была столь очевидна для всех, что, в конце концов, он сел на ступени и расплакался. Он рыдал горько и громко, и не от обиды или поражения были эти слёзы, вовсе нет. То было некое подобие очищения от скверны вчерашнего дня, где он был человеком, ведь теперь он был Бхикшу, а значит, не имел права на человеческие слабости и иллюзии. Сыны Благословенных идут по земле как львы Благого Закона. И вот на наших глазах это человеческое, наносное выходило из него слезами. Удивительно было наблюдать эту драму человеческой жизни в её очищающем действе, я застал момент перехода от человеческого к божественному в самый его сокровенный час, когда Бодхисаттвы затихают и стараются не дышать, чтобы не спугнуть этот священный момент.
Стоявший второй ученик сел рядом и просто, по-братски обнял брата как равного и любимого. И в этой трогательной заботе и любви было столько чистоты, что я сам почувствовал, как слёзы стали застить мне веки. Что-то такое трепетное было в атмосфере, окутавшей этих людей, что доносило смысл всех движений их душ до моей души в прозрачном и незамутнённом виде. Как чувствовал себя я сам, так чувствовал и их, и не было разделения между нами.
Помедлив несколько секунд, лопоухий также обнял брата, и так они и сидели, лили тихие слёзы, по-братски обнявшись.
Я задумался. Неужели чужие друг другу люди, совсем ещё мальчишки, могут испытывать такие братские чувства, что, когда один прямо говорит другому нелицеприятные вещи, оба плачут от любви друг к другу? Это не укладывалось в моей голове, а между тем Наставник продолжил занятие.
- Ну вот, молодые шравака выучили главный урок жизни: важно суметь пожертвовать своей гордостью ради брата, тогда на земле возможен мир такой, как его знают Бодхисаттвы на небесах. Важно не применять меры земли к небесам, но уметь применять меры небес к земле. А потому ещё одни оковы должны быть сброшены устремлёнными Бхикшу – это Bhawaraga, желание неба как продолжения здешней жизни. Не приносить на небеса свои представления о них должны мы, это будет невежеством. Но приносить на землю свои познания о жизни на небесах – вот цель благородного Бхикшу, когда все восемь оков сброшены и пять духовных совершенств стали его достоянием.
Завтра мы продолжим изучать Учение Благословенного об оковах.
С этими словами Наставник повернулся и пошёл в глубь монастыря.
Это короткое занятие поразило меня в самое сердце. Красота Учения Благословенного, практическое применение Учения в жизни ещё никогда не были так глубоко поняты мною, как за эти короткие минуты, проведённые среди этих, как оказалось, необычных людей. Неужели такое возможно? Неужели все люди могут так вот оставлять ветхие одежды своих заблуждений и менять их на мир и свет учения Будды, мгновенно преображая свою жизнь и жизнь окружающих, да так, что Бодхисаттвы, глядя на землю, радовались бы этим святым переменам? Удивительное утро! Так много узнано и понято за столь короткое время…
Тибет, 1741 год
Второе занятие началось только час спустя. Наверно, первое должно было продолжаться в это время, но все мы были настолько переполнены чувствами, что Наставник дал нам время на переживания. На самом деле, все были потрясены и взволнованы, и самое лучшее в такое ситуации – не мешать, что наш мудрый Наставник и сделал. Мудры законы здешней общины…
Наш Наставник в этот раз был довольно молод, улыбчив и спокоен. Он знал свой предмет идеально во всей целостности, и любо-дорого было послушать его речения - так они были разумны и чисты. Это был урок истории Тибета.