— Надеюсь, что ничего серьезного? — спросила она.

Он покачал головой:

— Полагаю, что да. Просто…

Дорожное происшествие.

Дождь барабанил по зонтику.

Между тем люди, сидящие в застрявших на дороге автомобилях, опускали стекла окон и спрашивали друг друга: «Это же Вера Иванс, не так ли? Смотрите, Вера Иванс! О Боже, да это Вера Иванс! Невероятно. Непостижимо. Сама Вера Иванс!

— Которая?

— Та, высокая.

— Они обе высокие.

— Ну, красивая.

— Они обе красивые.

— Та, что справа.

— Я думаю, что она стоит слева.

— Тогда кто же стоит справа?

— Не знаю. А что это за мужик?

— Какой-то знаменитый киноактер.

— На мой взгляд, он симпатичный.

— Да, симпатичный, но не красивый».

Вера повернула Ники и указала ей пальцем на ведущий лимузин:

— Пойди к Клэр, Ники. Пожалуйста, присмотри за ней. Скажи ей, что я сейчас приду. С ней только что случился приступ клаустрофобии.[10] Если понадобится, открой окна.

— Рада с вами познакомиться, — вымолвила Ники. — Вас нужно называть офицер Каллен?

— Сержант. И зовите меня Джо.

Ники обладала отличной памятью на имена. Она запомнит это имя.

— Рада с вами познакомиться, Джо. Вера говорила мне о вас. Конечно. Вы ведь старый друг Чака.

— Рад с вами познакомиться.

Дождь барабанил по зонту.

Вера посмотрела на Каллена, грустно улыбнулась и отвела глаза.

— Мне звонил Фил Гриняк, — сообщил Каллен.

Вера нахмурилась:

— Не может быть? В самом деле? Ах да, конечно. Сюзан Прайс говорила мне, что он исполняет обязанности комиссара полиции. Какое совпадение.

— Фил говорит…

— Что он говорит?

— Он говорит, что все мы — в одной упряжке.

Вера улыбнулась:

— Вы дружили с ним все эти годы?

— Мы редко видимся друг с другом, но уж если сходимся, то начинаем разговор прямо с того, на чем закончили при последней встрече.

Она опять закивала головой, как будто он сказал что-то умное.

— У меня были такие друзья, но теперь не осталось ни одного.

Дождь барабанил.

— Так, значит, Театр-80 все еще существует? — спросила Вера.

— Существует, — подтвердил Каллен. — Как только потеплело — а в этом году теплеть начало уже в марте, — многие бездомные начали жить в парках.

Вера уставилась на него. Какая же тут связь?

— Гриняк сказал, что подозреваемого в убийстве Чака видели в Кортланд-парке. Это в Бронксе.

Она не отрывала от него глаз. Ее дыхание участилось.

— Не знаю, доходят ли до вас в Калифорнии новости из Нью-Йорка…

— Кто он, Джо? Кто этот подозреваемый?

— Ты, возможно, слышала о пожаре «Ралей»?

— Да, я знаю, что там погибло несколько человек. Но какое это имеет отношение…

— В том числе Джой Гриффит, страховой агент…

— Подруга Тома, да? Я знаю об этом.

— Точнее, она его невеста.

Вера вцепилась рукой в кисть, держащую зонт.

— Хорошо, Джо. Она его невеста. Ну и что?

— Согласно Гриняку, привратник, который дежурил в ночь убийства Чака возле дома номер 119, видел, как кто-то вошел в этот дом. Вошедший был мужчиной. Это случилось около семи вечера. Его впустили или он сам открыл дверь. Привратник не может назвать точное время. Он даже не уверен, вошел ли этот человек в дом номер 119, так как находился на расстоянии полуквартала от него…

— Черт возьми, Джо, почему тогда…

— Но он абсолютно уверен в том, — сказал Каллен, — что человек был очень высокого роста. Около шести футов шести дюймов.

Вера сделала глубокий вдох и выдох.

— Его рост шесть футов и шесть дюймов?

— Да.

— Ну и что?

— Гриняк говорит, что Тома нет ни дома, ни на работе с того самого дня, когда был убит Чак. Его видели лишь в парке, если только это был он.

Вера задумчиво смотрела куда-то поверх плеча Каллена, затем вновь заглянула ему в глаза:

— Ты подозреваешь Тома Вэлинтайна в том, что он убил моего брата?

Каллен хотел сказать, что его подозревают копы, а не он. Но произнес только:

— Да.

Глава одиннадцатая

Буря бушевала в Бронксе. Монк Монски тоже разбушевался.

Журнал «Ньюсуик» не так уже далек от истины, размышлял Том Вэлинтайн. Одетый в ботинки, которые носят десантники, военные штаны защитного цвета, футболку с отрезанными рукавами, с черной повязкой на лбу, Монски выглядел как один из тех молодчиков, изображенных в фильме о будущем — «Путешествующий воин».

— Ты подонок, Вэлинтайн. Ты хочешь, чтобы вами занялся этот чертов департамент полиции? Ты этого хочешь?

— Успокойся, Монк.

Монски прыгнул под навес, где прятался от дождя Вэлинтайн.

— Не успокаивай меня, подонок.

Вэлинтайн подумал, не убить ли ему Монски. Он уже много раз и прежде думал об этом, но всегда решал, что от этого будет больше вреда, чем пользы, хотя и не мог толком понять, почему принимал именно такое решение.

— Дело в том, Монк…

— Не говори мне, в чем дело, — Монски сидел на корточках, его мокрое лицо находилось на расстоянии фута от лица Вэлинтайна, дыхание Монка было зловонно. — Это я скажу тебе, в чем дело, Вэлинтайн. Ты понял, Вэлинтайн?

— Дело в том, Монк, — Вэлинтайн чиркал что-то на мокрой земле своим армейским швейцарским ножом, — что мне потребуется запас еды и воды на два дня, кусок сукна, свитер, жидкость от насекомых, саперная лопата, спички, фонарь, ранец. Вот, пожалуй, и все. Не так уж много. Я уйду отсюда через пять минут, если только ты заткнешься и…

Услышав это, Монк опять разошелся не на шутку. Вэлинтайн втянул голову в плечи и старался не слушать то, что говорил его приятель. Во Вьетнаме Уоррена Колдуэла Монски прозвали Монк[11]. Эту кличку он получил из-за своей фамилии, а также потому, что был очень тихим, застенчивым, незаметным. Он почти не разговаривал, а если и говорил что-то, то речь его походила на монашескую — короткие фразы, мягкий, но энергичный голос.

Во Вьетнаме Уоррен Колдуэл Монски, закончивший Йельский университет, был лучшим другом Томаса Джорджа Вэлинтайна, учившегося в Элмхерст-колледж, в Сиракузах. Выпускники обоих высших заведений редко попадали во Вьетнам, и два парня быстро нашли общий язык.

Кроме того, их объединяло еще кое-что. Монски перепробовал все виды наркотиков, включая марихуану, ЛСД, мескалин, фенциклидин и квалюд. Что касается Вэлинтайна, то он жить не мог без пива, и только выпив десять бутылок, чувствовал себя нормально.

Оба они стояли на краю пропасти.

Вместо того, чтобы обзавестись женами, детьми, шикарными автомобилями, домами, вместо того чтобы вступить в клуб, вступать в связи с актрисами и стюардессами, они оказались во Вьетнаме.

А после Вьетнама…

— Вэлинтайн!

…после Вьетнама…

— Заткнись, Вэлинтайн! Какого черта ты просишь меня о чем-то? Какого черта ты здесь делаешь?

— Думаешь, я не знаю, что вы здесь делаете?

— Надеешься, я не понял тебя? Ты навлекаешь на нас беду. Они подозревают, что ты убил Стори. Но они не знают того, что знаю я, потому что я умнее их всех. Ты грохнул его и отрезал у него палец, чтобы они подумали, будто это мы грохнули Стори. Да, мы могли бы сделать это, мстя за «Ралей». Ты и рассчитывал, что подозрение падет на нас.

Монски вновь приблизил свое горящее гневом лицо к лицу Вэлинтайна. Он всего лишь обвинял Тома в жульничестве, но ведь обмануть ближнего тоже надо уметь. Том изо всех сил старался сдержать улыбку. Он не мог не испытывать тайного удовольствия. Монк ткнул себя пальцем в грудь:

— Это я предложил мочить козлов. Я предложил отрезать у них пальцы. Они заслуживают этого, эти педерасты. Взять того охранника в отеле. Нанятый коп. Подонок из подонков, уверяю тебя. Женщин, спускающихся вниз, чтобы купить еду для своих детишек, он заставлял отсасывать у себя. Грохнув его, мы оказали услугу обществу, парень.