Глава десятая

Поцелуй был неизбежен. Марш знал об этом с того самого момента, когда он увидел Ледяную Королеву в «Славной дыре».

Это было единственным способом освободиться от наваждения, и Марш решительно прорывался к свободе. Он надеялся, что сухой, раскаленный воздух, в котором искрами вспыхивала страсть, рассеется, и на него повеет прохладный ветерок.

В надежде на прощение Шекспира за вольное переложение его мысли Марш утверждал, что разнообразие помогает восстановить равновесие. Так он думал, пока не коснулся губами Каталины. Он не знал, чего от нее ждать: ледяной холодности, которая остудит его возбужденное тело? Пустоты, которая поглотит его неожиданное желание? В Каталине Хилльярд не было ни пустоты, ни холодности.

Он понял, что Ледяная Королева была так же не властна над ситуацией, как и он сам, что ее тоже захлестывали волны желания. Ее поцелуй был страстным, терпким, опьяняющим, полным ожидания любовной бури. Губы ее, надменно сжатые, твердые, неожиданно раскрылись навстречу ему, и Марш понял, что это не признак отступления. Напротив, Кантон предполагал, что осознание взаимного притяжения привело Каталину к определенному внутреннему благосклонному отношению к происходящему. Он стремился познать ее, проверить, попробовать. Он наслаждался горячими волнами удовольствия, пульсирующими в нем.

Марш обнял ее, крепко прижал к себе и почувствовал, как Каталина сначала осторожно, даже нехотя, но с чувством неотвратимой неизбежности обвила руками его мощный торс. Казалось, невидимая сила заставляла ее действовать помимо собственной воли. Он чувствовал каждое движение ее тела, трепет и онемение; его отвердевшая, пульсирующая плоть коснулась ее. Как много времени прошло с тех пор, когда он в последний раз чувствовал в себе такую внутреннюю энергию! Да полно… чувствовал ли он вообще когда-нибудь что-либо подобное… даже до войны?! А после… ненависть и желание отомстить лишили его нормальных человеческих ощущений.

Марш нежно поцеловал женщину. Из груди его вырвался низкий, протяжный стон. Эта не испытываемая им ранее мягкая нежность, проснувшаяся в нем, была восхитительной. Он не понимал, откуда она взялась, где она хоронилась все это проклятое, не предназначенное для любви время. И тем не менее чувство это было… приятным. Еще более приятным оно стало, когда к его чувству добавились ласки ее губ. Интуиция подсказывала Кантону, что для его партнерши ощущения были столь же неожиданными, как и для него.

Покорившись требовательности его губ, рот Каталины приоткрылся, и Кантон был встречен с неожиданной страстностью, которая взбудоражила все его тело до самого паха, и его язык тотчас побежал по чувствительным бугорочкам ее неба.

Не отрываясь от губ женщины, Марш поднял глаза и чуть не растворился в изумрудной глубине, несмотря на то, что в них все еще таилась враждебная настороженность.

Кантон закрыл глаза и еще сильнее прижался губами к Кэт. Он решил искусственно вызвать у себя враждебное отношение к Ледяной Королеве — по-другому он не смог бы побороть в себе нарастающую нежность. Ему хотелось рассердиться. Да он и в самом деле злился, что Каталина вела себя очень умело, злился, поскольку не мог довериться ей. Она была той самой женщиной, по приказанию которой его схватили, избили и чуть было не «шанхаировали». Именно из-за нее он провел десять мучительных дней в грязной камере. И поцелуй его из нежного стал грубым, карающим.

Он все еще чувствовал ответные движения, безрассудные и затухающие, и испытал жестокое удовлетворение от того, что они в равной степени были беспомощны перед этой проклятой и могущественной силой, которая кинула их в объятия друг к другу.

На повороте дороги экипаж тряхнуло, и их еще сильнее прижало друг к другу. Марш снова почувствовал свежий запах диких цветов — Каталина была одной из немногих женщин, которые знали меру в использовании косметики. Запах ее духов возбуждал, но не подавлял.

Боже! Как прекрасна была эта женщина! И мягка. И податлива как воск.

Марш почувствовал прилив жаркой крови к сакральному месту; вожделение достигло наивысшей точки. Бог свидетель, он не подозревал, что такое может случиться. Он хотел просто наказать свою мучительницу за десять дней унижений и боли в тюрьме.

Марш заметил ее чувствительность, и ему захотелось подмять ее под себя, измучить и заставить просить о продлении сладостной муки. Но черт возьми! Вот-вот взмолится он сам! Стараясь взять себя в руки и обрести равновесие, он груба впился губами в женщину. Но задуманное наказание обернулось против него: оно только распалило его и без того беснующуюся страсть. Каталина стала еще нежнее и чувственнее.

Их вожделение не нуждалось в искусственном топливе. Вдвоем они были подобны спичке и соломе. Нет скорее, огню и динамиту.

Марш дотронулся кончиками пальцев до лица Каталины и почувствовал, что она дрожит. Его пронзила острая жалость. Уже много лет он не чувствовал ничего подобного. Нечто странное было в их отношениях, нечто большее, чем физическое влечение, нечто, заставляющее его томиться и страдать.

Боже! Что происходит?!

Ты ведь даже не любишь ее, сказал он себе. Но, несмотря на это, даже нескромные действия его руки стремились совершить мягко и нежно, и… Маршу приходилось все время сдерживать себя. Он не может показать ей свою слабость. Она воспользуется его уязвимостью и обратит ее против него… так поступил бы и он сам.

Один раз в жизни потеряв самообладание, он всю остальную жизнь оттачивал и совершенствовал умение владеть собой. Кантон всегда умел подняться над событиями, даже если он сам играл главенствующую роль в происходящем, он умел отстраниться и наблюдать за событиями как бы со стороны.

Но сейчас он был не в силах занять позицию стороннего наблюдателя. Каждый нерв его был напряжен, каждая клеточка тела жаждала любви.

Его рука легла ей на грудь, и Марш начал ласкать женщину через одежду и тугой корсет. Его пальцы осторожно двинулись туда, где белела нежная кожа Каталины, едва прикрытая накрахмаленными кружевами. Даже сквозь платье он почувствовал жар ее желания и начал гладить ей плечи, пальцы его постепенно уходили за вырез платья, а губы скользнули вниз, к чувствительной ямочке на нежной шее. Тело Марша сотрясалось в спазмах страсти, и одной рукой он уже начал расстегивать пуговки на ее платье. Одновременно второй рукой скользнул еще глубже под корсет, пока его пальцы не остановились на высокой, горячей груди. Возбужденный сосок упруго отозвался на его прикосновение. Неожиданно Каталина, слегка вскрикнув, вырвалась из его объятий, повергнув Марша в неподвижное изумление. В глазах женщины отражалось нечто, похожее на испуг. Впервые с момента их встречи Кантон почувствовал в женщине страх и уязвимость, и это сразило его, подобно удару молота.

Он привык к страху в глазах людей. Боже! Полжизни он положил на то, чтобы поддерживать этот страх. Но он никогда не стремился видеть ужас в глазах женщины, которую он целует. А уж Ледяная Королева была самой последней в ряду тех, в чьих глазах он мог рассчитывать увидеть страх. Он просто хотел возбудить в ней желание, разбить лед и сломать совершенный образ, который она создала. Он не хотел вызывать в ней страх.

А теперь он вынужден был наблюдать, как истязает себя женщина, пытаясь вернуть самообладание. Он мог бы быть довольным собой, но, наоборот, ощутил еще большую пустоту из-за того, что внушил ужас женщине, которую страстно желал. Черт побери! Он же точно знал, что Каталина остро чувствует это бесовское напряжение, которое существует между ними, и отвечает ему.

Прищурившись, Кантон наблюдал, не является ли ее страх притворным, хотя интуиция подсказывала ему, что глаза Каталины не солгали. Никто не смог бы по собственному желанию так правдоподобно изобразить унижение. Он мог бы ожидать от Каталины брани или обвинений, но ничего подобного не случилось. Впрочем, ее поведение было непредсказуемо, именно непредсказуемость, загадочность и привлекали его.