Ферзен, пребывая в Дрездене, лихорадочно ловил новости из Парижа. Когда начался процесс над королем, он не находил себе места — от волнения, тревоги и собственного бессилия. «…В каком ужасном положении оказался король и его семья! У меня сердце разрывается»; «…новости ужасные, я жестоко страдаю»; «Несчастная королева, несчастные дети! <…> Почему я не могу спасти их хотя бы ценой собственной крови!» — сетовал он в письмах сестре и другу Таубе. Ужасное известие о казни короля сопровождалось такой массой слухов и непроверенных подробностей, что Ферзен решил, будто вместе с королем погибла и вся его семья. В тот же день Ферзен написал Софи отчаянное письмо, возможно, самое проникновенное, в котором оплакивал свою возлюбленную: «Ах, пожалейте меня, только вы можете понять теперешнее мое состояние; в этом мире я потерял все… Ах, не оставляйте меня, милая Софи; той, кто составляла мое счастье, той, ради которой я жил… которую всегда любил, ради которой отдал бы тысячу жизней, больше нет. <…> Ее больше нет в живых… для меня все кончено. Ах, почему я не умер подле нее…» Когда выяснилось, что королева жива, горечь и тревога остались: Ферзен понимал, что скоро придет черед его возлюбленной, и проклинал «нацию тигров и каннибалов». Отец продолжал звать его в Швецию, но он отказывался, не желая удаляться от королевы. «Бездействие, в котором я вынужден пребывать, отсутствие возможности помочь ей заставляют меня страдать еще больше», — писал он Софи.
Прошел слух, что королеву, которую теперь называли «королевой-матерью», хотят обменять на пленных французов, и для друзей Марии Антуанетты вновь забрезжила надежда. Но план сорвался, ибо император не увидел в нем никаких преимуществ для Австрии. Мария Антуанетта, или «вдова Капет», как после смерти Людовика стали именовать ее тюремщики, погрузилась в свои страдания: она почти ничего не ела и отказывалась выходить на прогулку, чтобы не проходить мимо двери бывшей комнаты супруга. Уверенная, что король передал для нее письмо, она попросила дать ей возможность повидаться с Клери, но ей отказали. После смерти короля верного слугу выставили за ворота Тампля и велели возвращаться домой. Вторую просьбу Марии Антуанетты чиновники выполнили: ей позволили заказать для себя и для семьи траурное платье.
После казни короля о королеве как-то позабыли: жажда мести народа «за причиненные ему страдания» временно была утолена. Охрана ослабила бдительность: за пленницами перестали ходить по пятам, а для королевы оборудовали площадку на крыше башни, чтобы она могла дышать там воздухом, не спускаясь в сад. Молодой комиссар, якобинец Тулан, проникшийся симпатией к королеве и сочувствовавший ее горю, решил попытаться спасти ее. Вместе с тюремщиком Лепитром, также с симпатией относившимся к несчастной вдове, Тулан предложил вывести королеву и принцесс в одежде тюремщиков, а Луи Шарля под видом сына стражника. Затем в наемной карете они отправятся на побережье, а оттуда в Англию. С помощью Тюржи королева связалась с шевалье де Жаржеем, и тот вручил Лепитру 200 тысяч ливров, дабы тот раздобыл паспорта.
18 марта французские войска потерпели поражение у Неервинде, и Тампль вновь окружили беснующиеся санкюлоты, обвинявшие во всем «вдову Капет», якобы тайно руководившую заговором, направленным против республики. Обвинения были голословны, но Коммуна удвоила бдительность, закрыла заставы и временно прекратила выдачу паспортов. Осуществить задуманный план оказалось невозможно. На крайний случай Лепитр предложил вывести из тюрьмы одну Марию Антуанетту, но та отказалась: она не могла оставить детей и Елизавету. «У нас была красивая мечта, и более ничего, но мы на этом много выиграли, ибо у нас появилась еще одна возможность убедиться в вашей безграничной преданности мне. Я бесконечно вам доверяю… но интересы моего сына — это то единственное, чем я руководствуюсь, поэтому, хотя я была бы счастлива оказаться за пределами этих стен, я не могу согласиться на разлуку с ним», — писала королева Жаржею.
Понимая, какой опасности подвергался Жаржей, Мария Антуанетта нашла предлог удалить его из страны — попросила отвезти братьям короля последние дары Людовика, которые она не решалась хранить у себя, опасаясь, что их могут изъять. «Т[улан] передаст вам условленные вещи для X.», — писала она Жаржею в начале марта, имея в виду оставленные ей королем памятные вещицы, которые следовало передать Провансу. Месье, находившийся в то время в городке Хамм в Вестфалии, уже поспешил объявить себя регентом, однако королева не согласилась с ним и обращалась к нему как прежде. Вместе с королевскими вещами Мария Антуанетта вручила Жаржею еще одну печатку: «Печатка, которую я прилагаю, дело иное. Мне бы хотелось, чтобы вы передали ее тому человеку, который прошлой зимой приезжал ко мне из Брюсселя, и сказали бы ему, что эти слова верны как никогда». Речь шла о кольце, на котором были выгравированы летящий голубь и девиз «Tutto a te me guida» («Все ведет меня к тебе»). Мария Антуанетта посылала его на память Ферзену, но получит он его уже после ее гибели; говорят, он носил это кольцо до конца жизни. «Если вы останетесь недовольны X., поезжайте к моему племяннику», — писала королева, имея в виду Франца II.
Положение республики осложнялось. Обострился продовольственный кризис. В Вандее началось восстание против новых порядков; в разных концах страны вспыхивали контрреволюционные мятежи, восстали Тулон и Лион; для борьбы с контрреволюцией был создан Чрезвычайный (революционный) трибунал; 13 июля, накануне праздника федерации, был убит Марат, редактор газеты «Друг народа». Ширилась и разгоралась война с внешним врагом, республика объявила войну монархам Испании, Англии и Голландии; сформировался институт правительственных комиссаров в армии. Для решения важнейших государственных вопросов был создан Комитет общественного спасения (который вскоре станет главным органом управления якобинской диктатуры). В конце мая яростная фракционная борьба между жирондистами и якобинцами завершилась победой якобинцев; жирондисты были арестованы и отправлены на гильотину.
В этой напряженной обстановке о «вдове Капет» вспомнил сам Робеспьер. «Смерть Марии Антуанетты должна пробудить во всех сердцах священную ненависть к королевской власти», — заявил он в речи 27 марта и предложил судить Марию Антуанетту Австрийскую по обвинению в соучастии в заговоре против государства. 10 апреля он вновь напомнил о своем предложении. После такого заявления положение узниц резко ухудшилось. По ночам стали приходить комиссары Коммуны и устраивать обыски, переворачивая все, вплоть до матрасов на кроватях, и заставляя легко одетых женщин и ребенка стоять рядом и дрожать от холода. Сторожа «забывали» отворять тяжелые ставни, оставляя узников в темноте; когда же за оградой собиралась толпа, выкрикивавшая угрозы и оскорбления в адрес королевы и ее детей, ставни распахивали настежь. У Елизаветы забрали шляпу брата, которую тот оставил ей на память.
Дампьер, сменивший бежавшего к австрийцам генерала Дюмурье, предложил князю Саксен-Кобургскому обменять королеву и ее сына на пленных французских комиссаров и начать переговоры. Князь отказался, сославшись на то, что не знает, какая власть сейчас во Франции и сколько она продержится. В дело вмешался Мерси, попытавшийся найти поддержку у других генералов антифранцузской коалиции, но столь же безрезультатно.
3 июля согласно постановлению Конвента Луи Шарля забрали у матери. Несмотря на запись в журнале Тампля, что сына разлучили с матерью «со всем возможным мягкосердечием», Мадам Руаяль писала, что брат плакал и цеплялся за мать, а королева умоляла убить ее, только не забирать сына, и не выпускала его из объятий до тех пор, пока сторожа не пригрозили застрелить его. Мадам Елизавета и Мадам Руаяль одели мальчика (дело происходило после девяти вечера, когда Луи Шарль уже лежал в кровати), он со слезами расцеловал всех и, не переставая плакать, пошел за комиссарами. Королева попросила дозволения видеться с сыном хотя бы за трапезами, и ей обещали передать ее просьбу в комитет, но, видимо, позабыли. Мальчика отдали на воспитание, а точнее, на перевоспитание сапожнику Симону, велев ему «сделать из маленького Капета доброго санкюлота». О трагической судьбе Людовика XVII написано немало книг; историки в основном сходятся на том, что голод и дурное обращение сделали свое дело: 8 июня 1795 года в Тампле ребенок скончался от туберкулеза. Легенда же гласит, что друзья королевы сумели устроить ему побег…