«Истощенная горем, все выплакав слезы…»
Истощенная горем, все выплакав слезы,
На руках у меня, как младенец, ты спишь:
На лице твоем кротком последняя дума
С неотертой последней слезинкой дрожит.
Ты заснула, безмолвно меня укоряя,
Что бесчувствен к слезам я казался твоим…
Не затем ли сквозь сон ты теперь улыбнулась,
Точно слышишь, что, грустно смотря на тебя,
Тихо нянча тебя на руках, как младенца,
Я страдаю, как ты, и заплакать готов?
«Еще я полн, о друг мой милый…»
Еще я полн, о друг мой милый,
Твоим явленьем, полн тобой!..
Как будто ангел легкокрылый
Слетал беседовать со мной, —
И, проводив его в преддверье
Святых небес, я без него
Сбираю выпавшие перья
Из крыльев радужных его…
«Весна! Выставляется первая рама…»
Весна! Выставляется первая рама —
И в комнату шум ворвался,
И благовест ближнего храма,
И говор народа, и стук колеса.
Мне в душу повеяло жизнью и волей:
Вон – даль голубая видна…
И хочется в поле, в широкое поле,
Где, шествуя, сыплет цветами весна!
«О Боже! ты даешь для родины моей…»
О Боже! ты даешь для родины моей
Тепло и урожай, дары святые неба, —
Но, хлебом золотя простор ее полей,
Ей также, Господи, духовного дай хлеба!
Уже над нивою, где мысли семена
Тобой насажены, повеяла весна,
И непогодами не сгубленные зерна
Пустили свежие ростки свои проворно, —
О, дай нам солнышка! Пошли Ты ведра нам,
Чтоб вызрел их побег по тучным бороздам!
Чтоб нам, хоть опершись на внуков, стариками
Прийти на тучные их нивы подышать
И, позабыв, что мы их полили слезами,
Промолвить: «Господи! какая благодать!»
Весна
Голубенький, чистый
Подснежник-цветок!
А подле сквозистый,
Последний снежок…
Последние слезы
О горе былом,
И первые грезы
О счастьи ином…
Сон в летнюю ночь
Апол. Алекс. Григорьеву
Долго ночью вчера я заснуть не могла,
Я вставала, окно отворяла…
Ночь немая меня и томила, и жгла,
Ароматом цветов опьяняла.
Только вдруг шелестнули кусты под окном,
Распахнулась, шумя, занавеска —
И влетел ко мне юноша, светел лицом,
Точно весь был из лунного блеска.
Разодвинулись стены светлицы моей,
Колоннады за ними открылись;
В пирамидах из роз вереницы огней
В алебастровых вазах светились…
Чудный гость подходил всё к постели моей;
Говорил он мне с кроткой улыбкой:
«Отчего предо мною в подушки скорей
Ты нырнула испуганной рыбкой!
Оглянися – я бог, бог видений и грез,
Тайный друг я застенчивой девы…
И блаженство небес я впервые принес
Для тебя, для моей королевы…»
Говорил – и лицо он мое отрывал
От подушки тихонько руками,
И щеки моей край горячо целовал,
И искал моих уст он устами…
Под дыханьем его обессилела я…
На груди разомкнулися руки…
И звучало в ушах: «Ты моя! Ты моя!» —
Точно арфы далекие звуки…
Протекали часы… Я открыла глаза…
Мой покой уж был облит зарею…
Я одна… вся дрожу… распустилась коса…
Я не знаю, что было со мною…
«Вот бедная чья-то могила…»
Вот бедная чья-то могила
Цветами, травой зарастает;
Под розами даже не видно,
Чье имя плита возглашает…
О, бедный! И в сердце у милой
О жизни мечты золотые
Не так же ль, как розы, закрыли
Когда-то черты дорогие?
«Ее в грязи он подобрал…»
Ее в грязи он подобрал;
Чтоб всё достать ей – красть он стал;
Она в довольстве утопала
И над безумцем хохотала.
И шли пиры… но дни текли —
Вот утром раз за ним пришли:
Ведут в тюрьму… Она стояла
Перед окном и – хохотала.
Он из тюрьмы ее молил:
«Я без тебя душой изныл,
Приди ко мне!» Она качала
Лишь головой и – хохотала.
Он в шесть поутру был казнен
И в семь во рву похоронен, —
А уж к восьми она плясала,
Пила вино и хохотала.
Колыбельная песня
Спи, дитя мое, усни!
Сладкий сон к себе мани:
В няньки я тебе взяла
Ветер, солнце и орла.
Улетел орел домой;
Солнце скрылось под водой;
Ветер, после трех ночей,
Мчится к матери своей.
Ветра спрашивает мать:
«Где изволил пропадать?
Али звезды воевал?
Али волны всё гонял?»
– «Не гонял я волн морских,
Звезд не трогал золотых;
Я дитя оберегал,
Колыбелечку качал!»