В разлуке
Расстались гордо мы; ни словом, ни слезою
Я грусти признака не подала.
Мы разошлись навек… но если бы с тобою
Я встретиться могла!
Без слез, без жалоб я склонилась пред судьбою.
Не знаю: сделав мне так много в жизни зла,
Любил ли ты меня… но если бы с тобою
Я встретиться могла!
Дмитрий Минаев (1835–1889)
«Уж я сердце свое…»
Уж я сердце свое
Хороню, хороню.
Уж я сердце свою
Хороню, хороню.
Умирай с ним скорее,
Любовь сумасшедшая,
Все надежды, желанья,
Всё счастье прошедшее,
Все надежды, желанья,
Всё счастье прошедшее,
Как покойников, их
Я теперь хороню.
Пусть живет, – только мирно
Голубка бесценная,
Та, которую я
За себя не виню.
Позабывши меня,
Ты живи, незабвенная,
Я же сердце свое
Хороню, хороню.
Умирай с ним скорее,
Любовь сумасшедшая,
Все надежды, желанья,
Всё счастье прошедшее,
Как покойников,
Их я теперь хорошо.
Уж я сердце свое
Хороню, хороню.
Уж я сердце свое
Хороню, хороню.
«Я знал ее милым ребенком когда-то…»
Я знал ее милым ребенком когда-то,
Однажды, тогда ей десятый был год,
Она свою куклу случайно разбила
И плакала целую ночь напролет,
Промчалось, как ясное облако, детство,
И как изменилась подруга моя!
Она мое сердце разбила на части,
Но плакал об этом один только я!
Весна
Красавица поздней зимой
Головку к окошку склонила
И думала, Боже ты мой,
Скорее б весна приходила.
В постели томится больной,
Как воск тают молодость, силы,
И он тоже бредит весной:
Скорее б весна приходила.
И вот, прилетевшая вновь,
Обоих весна одарила:
Одной и цветы, и любовь,
Другому – цветы и могила.
Всеволод Владимирович Крестовский (1839–1895)
«Под душистою ветвью сирени…»
Под душистою ветвью сирени
С ней сидел я над сонной рекой,
И, припав перед ней на колени,
Ее стан обвивал я рукой.
Проносилися дымные тучки,
На лице ее месяц играл,
А ее трепетавшие ручки
Я так долго, так страстно лобзал.
Погребальные свечи мерцали,
В мрачных сводах была тишина,
Над усопшей обряд совершали —
Вся в цветах почивала она…
Со слезой раздирающей муки
Я на труп ее жадно припал
И холодные, мертвые руки
Так безумно, так страстно лобзал.
«Прости на вечную разлуку!..»
«Прости на вечную разлуку!» —
Твой голос грустно прозвучал,
И я пророческому звуку
Душой покорною внимал.
О, знала ль ты, хоть в те мгновенья,
Какого горького значенья
Мне этот звук исполнен был! —
С ним всё, что прожито тревожно,
Всё, что забыть мне невозможно,
Я безвозвратно хоронил…
Прости ж и ты!.. быть может, скоро
Пойду я в светлый, дальний путь,
Без желчных дум и без укора
Под небом теплым отдохнуть, —
И, может, сдавленное горе
Развеет ветер где-нибудь
И заглушит чужое море
В душе печальное: «Забудь!..
Забудь!..»
«Спасибо, дорогая моя…»
Спасибо, дорогая моя,
За то, что, вняв больному крику,
Ты, в сердце жалость затая,
Не отогнала горемыку;
За то, что поняла без слов,
Как полюбил тебя тепло я,
И напевала много снов
Любви и детского покоя;
За то, что, желчь угомоня
Во мне ты кроткими словами,
Порой глядела на меня
Своими добрыми глазами, —
И пела мне, как в чудном сне
Вся звукам скорби отдаваясь,
За то, что, каждый раз прощаясь,
Ты жала крепко руку мне;
За то, что в грудь мою с тобою
Влилася свежая струя,
За то, что ты передо мною
Осталась чистою душой —
Спасибо, добрая моя!
Ванька-ключник
Словно ягода лесная,
И укрыта и спела,
Свет княгиня молодая
В крепком тереме жила.
У княгини муж ревнивый;
Он и сед и нравом крут;
Царской милостью спесивый,
Ведал думу лишь да кнут.
А у князя Ваня-ключник,
Кудреватый, удалой,
Ваня-ключник – злой разлучник
Мужа старого с женой.
Хоть не даривал княгине
Ни монист, ни кумачу,
А ведь льнула же к детине,
Что сорочка ко плечу.
Целовала, миловала,
Обвивала, словно хмель,
И тайком с собою клала
Что на княжую постель.
Да известным наговором
Князь дознался всю вину, —
Как дознался, так с позором
И замкнул на ключ жену.
И дознался из передней,
От ревнивых от очей,
Что от самой от последней
Сенной девушки своей.
«Гой, холопья, вы подите —
Быть на дыбе вам в огне! —
Вы подите приведите
Ваньку-ключника ко мне!»
Ох, ведут к нему Ивашку, —
Ветер кудри Ване бьет,
Веет шелкову рубашку,
К белу телу так и льнет.
«Отвечая-ко, сын ты вражий,
Расскажи-ко, варвар мой,
Как гулял ты в спальне княжей
С нашей княжеской женой?»
– Ничего, сударь, не знаю,
Я не ведаю про то!..
– «Ты не знаешь? Допытаю!
А застенок-то на что?..»
И работают в застенке —
Только кости знай хрустят!
Перешиблены коленки,
Локти скручены назад.
Но молчком молчит Ивашка,
И опять его ведут;
В дырьях мокрая рубашка,
Кудри клочьями встают;
Кандалы на резвых ножках,
А идет он – словно в рай,
Только хлюпает в сапожках
Кровь ручьями через край…
Видит – два столба кленовых,
Перекладина на них.
Знать, уж мук не будет новых,
Знать, готовят про других.
Отведу же я, мол, душу,
Распотешусь пред концом:
Уж пускай же, князь, Ванюшу
Хоть вспомянешь ты добром!
«Ты скажи ли мне, Ванюшка,
Как с княгиней жил досель?»
– «Ох, то ведает подушка
Да пуховая постель!..
Много там было попито
Да поругано тебя,
А и вкрасне то пожито,
И целовано любя!
На кровати, в волю княжью,
Там полежано у нас
И за грудь ли, грудь лебяжью,
Было хватано не раз!»
– «Ай да сказка!.. Видно хвата!
Исполать, за то люблю!
Вы повесьте-ко, ребята,
Да шелковую петлю!»
Ветер Ванюшку качает,
Что былинку на меже,
А княгиня умирает
Во светлице на ноже.