— Я имею веские причины личного свойства, — заявил он в совете, — быть поблизости от Тиллитудлема.

К этому он добавил, что если бы руководство осадой было возложено на него, то он, несомненно, сумел бы добиться разумного соглашения, которое, не являясь слишком суровым для осажденных, вместе с тем полностью отвечало бы цели, поставленной осаждающими.

Берли сразу догадался, почему его молодой сотоварищ не хочет идти с главными силами. Изучая людей, с которыми имел дело, он воспользовался простотой Кадди и восторженной болтливостью старой Моз, чтобы выведать у них немаловажные сведения об отношениях между Мортоном и владельцами Тиллитудлема. Поэтому, когда Паундтекст встал, чтобы вкратце, как он заявил, высказаться по важному делу, Берли, предвидя, что это высказывание «вкратце» займет не менее часа, отвел Мортона в сторону, чтобы их не слышали остальные члены совета, и сказал ему следующее:

— Генри Мортон, ты поступаешь неправедно; ведь ты жертвуешь нашим священным делом ради дружбы с необрезанным филистимлянином и ради влечения к моавитянке.

— Я не понимаю, что это значит, мистер Белфур, и не одобряю ваших намеков, — возмущенно ответил Мортон. — Мне непонятны к тому же причины, побуждающие вас так зло нападать на меня или пользоваться столь резкими выражениями.

— И все же это — правда, — продолжал Белфур, — согласись, что в этом дьявольском замке находятся те, печься о которых, словно мать о своих малых чадах, ты считаешь для себя более важным, чем поднять знамя шотландской церкви над выями злейших врагов ее.

— Если вы думаете, что я охотно предпочел бы покончить с войной, не добиваясь кровавой победы, и что я стремлюсь к этому гораздо больше, нежели к личной славе и власти, вы совершенно правы, — ответил Мортон.

— И не совсем не прав, — проговорил Берли, — полагая, что ты столь же миролюбиво настроен и по отношению к твоим друзьям в Тиллитудлеме.

— Разумеется, — отвечал Мортон, — я слишком многим обязан майору Беллендену, чтобы не оказать ему помощи в той мере, в какой это не затрагивает интересов великого дела, которому я себя отдал. Я никогда не скрывал своего уважения к этому человеку.

— Я об этом осведомлен, — заметил Берли. — Впрочем, если бы ты и таил свои мысли, я все равно разгадал бы их. А теперь послушай, что я скажу. Этот Майлс Белленден располагает всем необходимым, по крайней мере, на месяц.

— Это не так; мы знаем, что его запасов хватит едва ли на неделю.

— Но у меня есть бесспорные доказательства, — возразил Берли, — что этот коварный седовласый язычник умышленно распространял в гарнизоне разговоры такого рода, чтобы предупредить ропот солдат в связи с уменьшением их дневного пайка, и для того, чтобы задержать наше войско под стенами замка, пока не будет отточен меч, которым они собираются поразить нас насмерть.

— Почему же вы не сообщили об этом в военном совете? — спросил Мортон.

— А зачем? — сказал Белфур. — К чему открывать эту истину Тимпану, Мак-Брайеру, Паундтексту или Лонгкейлу? Тебе отлично известно, что все, о чем бы они ни узнали, на первом же собрании наших людей устами проповедников разглашается среди войска. А наши люди и без того приуныли, считая, что им придется просидеть у замка неделю. Что бы они сказали, если бы им велели готовиться к месячной осаде?

— Но почему вы скрывали это обстоятельство и от меня? И почему теперь о нем говорите? И, кроме того, каковы те доказательства, которыми вы якобы располагаете? — спросил Мортон.

— Доказательств более чем достаточно, — ответил Берли. Он вынул целую пачку предписаний, направленных майором Белленденом к разным лицам, с расписками на обороте, подтверждавшими получение от них скота, зерна, муки и т. д. Совокупность полученного майором продовольствия заставляла предполагать, что гарнизон хорошо обеспечен и что в ближайшем будущем ему не угрожают лишения. Впрочем, Берли утаил от Мортона одну чрезвычайно существенную подробность, о которой сам, однако, был отлично осведомлен, а именно, что большая часть перечисленных в расписках съестных припасов не была доставлена в замок из-за жадности посланных для их сбора драгун, охотно распродававших каждому, кто пожелает, то, что им удалось отобрать у другого, бесстыдно злоупотребляя требованиями майора, — совсем как сэр Джон Фальстаф,^{158} торговавший рекрутами короля.

— А теперь, — продолжал Белфур, заметив, что произвел нужное впечатление, — мне остается сказать, что упомянутое тобой обстоятельство я скрывал от тебя не дольше, чем от себя самого, так как эти бумаги попали ко мне только нынешним утром. Сообщаю тебе об этом, чтобы ты с ликованием в сердце выступил в путь и охотно делал то великое дело, которое ждет тебя в Глазго, зная, что твоим друзьям в стане язычников не угрожает ничего страшного, раз в крепости есть продовольствие, а моих сил хватит только на то, чтобы препятствовать вылазкам, но не больше.

— Но почему, — продолжал Мортон, никак не желавший сдаться на убеждения Белфура, — почему вы не хотите оставить меня с меньшим отрядом и отправиться с главными силами в Глазго? Ведь это несравненно более почетное назначение.

— Именно поэтому, молодой человек, — ответил Берли, — я и хлопотал, чтобы его получил сын Сайлеса Мортона. Я старею; для этой седой головы довольно и того почета, который я успел снискать среди опасностей. Я говорю не о пустой тщете, которую люди зовут земной славою, я говорю о почете, окружающем тех, кто старательно делает свое дело. Но твое жизненное поприще только начинается. Ты обязан оправдать высокое доверие, которое тебе оказали после моего поручительства в том, что ты, безусловно, его заслуживаешь. Под Лоудон-хиллом ты был узником Клеверхауза; во время последнего приступа на твою долю выпало сражаться из-за укрытия, тогда как я вел лобовую атаку, и моя задача была много опаснее, чем твоя. И если ты останешься под этими стенами, когда в другом месте нужно действовать со всею решительностью, люди, поверь мне, начнут говорить, что сын Сайлеса Мортона сошел со стези своего доблестного отца.

На последние слова Берли Мортону, как солдату и дворянину, нечего было ответить, и он поспешно согласился принять предложенное ему назначение. Впрочем, он не мог отделаться от недоверия, которое невольно испытывал к человеку, снабдившему его этими сведениями.

— Мистер Белфур, — сказал он, — между нами должна быть полная ясность. Вы сочли нужным обратить самое пристальное внимание на мои личные дела и привязанности; убедительно прошу вас поверить, что в них мне свойственно такое же постоянство, как и в моих политических убеждениях. Возможно, что в мое отсутствие в вашей власти будет внести успокоение в мою душу или, напротив, оскорбить мои лучшие чувства. Имейте в виду, что, как бы это ни отразилось на нашем деле, моя вечная благодарность или упорная ненависть будут ответом на ваш образ действий. Несмотря на мою молодость и неопытность, я, несомненно, смогу отыскать друзей, которые мне обеспечат возможность выразить вам мои чувства и в том и в другом случае.

— Если в это заявление вы вкладываете угрозу, — холодно и надменно ответил Берли, — то было бы лучше, если бы вы обошлись без него. Я умею ценить расположение друзей и презираю до глубины души угрозы врагов. Но я не хочу ссориться с вами. Что бы здесь ни случилось в ваше отсутствие, я буду руководствоваться вашими пожеланиями, насколько позволит мне долг, которому я обязан подчиняться прежде всего.

Мортон вынужден был удовольствоваться этим уклончивым обещанием.

«Если нас разобьют, — думал он, — то это спасет защитников крепости, прежде чем они будут вынуждены капитулировать; если победим мы, то, судя по численности сторонников умеренной партии, в вопросе о том, как воспользоваться плодами победы, со мною будут считаться не меньше, чем с Белфуром Берли».

И он пошел за Белфуром в военный совет, где Тимпан заканчивал свою речь, разъясняя практическое применение всего сказанного им раньше. Когда он наконец сел, Мортон заявил о своем согласии идти с главными силами, чтобы выбить правительственные войска из Глазго. Были произведены и другие назначения на командные должности; затем последовали пылкие увещания со стороны присутствовавших на заседании проповедников, обращенные к вновь назначенным. На следующее утро, едва начало рассветать, войско повстанцев покинуло лагерь и выступило по направлению к Глазго.