Дженни Деннисон вторично предупредила свою госпожу, чтобы та предоставила ей свободу действий.

— Я знаю, как нужно обращаться с солдатом, — сказала она, — он парень грубый, но я знаю его хорошо; а вы — ни слова, ни одного слова.

Руководствуясь своими особыми соображениями, она отворила дверь в галерею как раз в тот момент, когда часовой повернулся спиною ко входу, и, подхватив песенку, которую тот мурлыкал, кокетливо, тоном грубоватой, по в то же время беззлобной насмешки, пропела:

— Недурной вызов, ей-ей, черт подери! — вскричал часовой, круто повернувшись кругом. — И еще от двоих разом! Да не так-то легко отхлестать солдата его собственным поясом! — И он запел, продолжая с того места, на котором остановилась девушка:

Поди ко мне, милочка, и поцелуй меня за мою песенку.

— И не подумаю, мистер Хеллидей, — ответила Дженни, выражая тоном и взглядом нужную степень негодования, — и вам больше меня не видать, пока вы не научитесь вежливости. Я пришла сюда со своею приятельницей совсем не затем, чтобы выслушивать такой вздор, вам должно быть стыдно за себя, да, да, стыдитесь!

— Гм! А за каким вздором, мисс Деннисон, вы сюда пришли, в таком случае?

— У моей родственницы есть одно личное дело к вашему узнику, молодому мистеру Гарри Мортону, и я сопровождаю ее, чтобы присутствовать при их разговоре.

— Черта с два, — заявил часовой. — А позвольте спросить, мисс Деннисон, как же ваша родственница, да и вы сами предполагаете проникнуть к нему? Вы, пожалуй, чересчур пухленькая, чтобы пролезть в замочную скважину, а о том, чтобы отворить дверь, нечего и толковать.

— Да тут толковать и нечего, нужно сделать, — отпарировала настойчивая девица.

— Держи карман шире, милая Дженни. — И солдат снова принялся ходить взад и вперед по галерее, мурлыча себе под нос:

— Так вы не желаете нас впустить, мистер Хеллидей? Ну что ж! Ладно, пусть так. Будьте здоровы. Больше вы меня не увидите, и этой славной вещицы — тоже, — сказала Дженни, показывая солдату блестящий серебряный доллар.

— Дай ему золотой, дай золотой, Дженни, — прошептала, замирая от волнения, юная леди.

— С таких, как он, хватит и серебра, раз ему нипочем глазки хорошенькой девушки, — ответила горничная. — И, кроме того, что еще хуже, он может подумать, что тут что-то не так, что тут побольше, чем родственница. Господи боже! Не так уж много у нас серебра, чтобы швыряться золотом. — Прошептав это своей госпоже, она громко сказала: — Не хочет моя родня дожидаться, мистер Хеллидей; ну так вот, как вам угодно, а не то будьте здоровы.

— Погодите чуточку, погодите, — оживился солдат, — попридержите лошадку, Дженни, и давайте столкуемся. Если я впущу вашу родственницу к моему арестанту, вы останетесь здесь и повеселите меня, пока она не выйдет оттуда, и тогда, знаете, никто из нас не будет внакладе.

— И тогда сам дьявол погонится за мной по пятам, — ответила Дженни. — Неужто вы думаете, что моя родственница и я заодно хотим потерять наше доброе имя; чтобы такие шалопаи, как вы, а в придачу и ваш арестант, пошли чесать языками. Нет уж, мы хотим, чтобы игра шла в открытую. Да, да, господа, прошу поглядеть, какая разница между обещаниями некоторых и исполнением их обещаний! Вы все наговаривали на бедного Кадди, что он такой да сякой; а попроси я его о чем хочешь, и мне бы не пришлось напоминать ему дважды о том же, даже если бы ему грозила за это веревка.

— Будь он проклят, ваш Кадди! — обозлился драгун. — Ему и так не уйти от веревки, могу поручиться. Я видел его сегодня в Милнвуде вместе с этой пуританскою сукой, его мамашей, и когда бы я знал, что он залезает в мою тарелку, то приволок бы его сюда, привязав к хвосту моей лошади; и отвечать бы мне за это не пришлось.

— Ладно, ладно, смотрите, да хорошенько, как бы Кадди не всадил в вас меткую пулю после того, что вы выгоните его в болота, вслед за многими порядочными людьми. Он здорово бьет по цели и был третьим, когда стрелял в попугая; и потом, он так же верен своим обещаниям, как верны его глаз и рука, хотя он не бахвалится, как иные ваши знакомые. Но это уже мое дело… Идем, дорогая, идем-ка отсюда.

— Погодите, Дженни, будь я проклят, если, посулив что-нибудь, тяну дольше других, — сказал солдат, начиная, видимо, колебаться. — Где сержант?

— Пьет и накачивается, — ответила Дженни, — вместе с управителем и Джоном Гьюдьилом.

— Значит, этот не в счет; а где остальные ребята? — продолжал Хеллидей.

— Хлещут медными жбанами вместе с птичником, егерем и еще кое-кем из прислуги.

— Много ли у них эля?

— Шесть галлонов, налитых верхом, — ответила девушка.

— Ну, тогда все в порядке, красавица, — сказал часовой, смягчаясь, — выходит, до смены можно не беспокоиться; чего доброго, они и запоздают маленько; так вот, если вы обещаете, что еще раз придете сюда, и одна…

— Может, приду, а может, и нет, — перебила солдата Дженни, — а если доллар будет у вас в руках, что вам до всего остального?

— Будь я проклят, если возьму его, — заявил Хеллидей и тут же взял доллар. — Это все-таки дело опасное: если Клеверхауз услышит про то, что я сделал, он поставит для меня кобылку ростом с ваш Тиллитудлем. Только в полку всякий берет, где может, и Босуэл со своей королевскою кровью подает хороший пример. Положиться на вас, чертенок вы этакий, значит, как говорится, попусту ноги бить и порох тратить, тогда как этот голубчик, — продолжал он, разглядывая монету, — куда бы ему ни попасть, всюду будет хорош. Проходите, двери для вас открыты, но смотрите! Не хныкать и не молиться с молодым вигом и, лишь только я крикну у двери, — не мешкать, как если бы горнист протрубил: «На коней — марш вперед!»

С этими словами Хеллидей отпер дверь в комнату заключенного, пропустил Дженни и ее мнимую родственницу, поглядел им вслед и принялся снова размеренным шагом прохаживаться по галерее, насвистывая, чтобы убить время, как полагается порядочным часовым на посту.

Пока дверь медленно отворялась, мисс Эдит увидела Мортона, который сидел за столом, положив голову на руки. Поза молодого человека свидетельствовала об охватившем его глубоком унынии. Услышав скрип отворяемой двери, он поднял голову и, заметив обеих женщин, вскочил со своего места, смотря на них изумленным взором. Эдит, в которой скромность боролась с решимостью, порожденной отчаянием, остановилась у двери, не имея сил ни заговорить, ни подойти ближе.

Все планы, с какими шла она к любимому человеку, чтобы помочь, поддержать и утешить его, казалось, улетучились, оставив в мыслях мучительный хаос; к тому же, допустив поступок, быть может, на взгляд Мортона, необдуманный и неподобающий женщине, она боялась, не уронила ли себя в его мнении. Неподвижная, почти лишившись сил, она повисла на руке своей спутницы, которая тщетно пыталась успокоить и ободрить ее, нашептывая ей на ухо:

— Раз мы уже здесь, сударыня, давайте как следует используем время; сержант или капрал, я уверена, все-таки захотят сделать обход, и будет досадно, если бедняга Хеллидей поплатится за свою любезность.