Проводив возвращавшиеся транспорты до Новороссийска, корабли с присоединившимися линкором „Три святителя” и эсминцами „Счастливый”, „Гневный” и „Пылкий” вернулись в Севастополь утром 4 апреля.
За время похода из-за продолжавшегося ухудшения состояния котлов 6 из них приходилось выводить из действия для глушения лопнувших трубок; в ряде котлов обнаружилось начавшееся разрушение кирпичной кладки, было заменено 119 лопнувших водомерных стекол Клингера.
Несмотря на бедственное состояние котельной группы „Кагул” уже 7 апреля вновь выходит в море в составе своего маневренного соединения под охраной миноносцев „Пылкий”, „Счастливый”, „Беспокойный” и „Живучий”. На втором часу пути, когда „Кагул” на 18-узловой скорости выводил корабли из протраленного канала, на нем прорвало набивку сальника штока поршня ЦВД правой машины. Сбавили ход до 12 уз, по сигналу „Императрицы Марии” вступили ей в кильватер. Повреждение исправили, застопорив машину уже на свободной воде.
8-9 апреля отряд охранял подходы к только что занятому русскими войсками Трапезонду, ставшему важной базой снабжения войск кавказской армии. Днем „Кагул” держался в дозоре в 16–30 милях от берега, систематически, как и прежде, выполняя противолодочный зигзаг. При одной из таких перемен курса на левом траверзе корабля в 6–8 каб. сигнальщики заметили отчетливый бурун от двух перископов подводной лодки, видимо, выходившей в атаку в расчете на старый, но только что, 5 минут назад, измененный курс крейсера. Увеличив скорость до 18 уз, перевели лодку за корму, открыли огонь и предупредили об опасности „Императрицу Марию”. Бурун скрылся после первого же выстрела, лодка ушла на глубину.
Это был уже не первый случай обнаружения подозрительных бурунов и, действительно, много позднее немецкий морской историк подтвердил, что в этом районе несколько дней действовала пришедшая из Средиземного моря подлодка „U-33” под командованием известного немецкого подводника Гансера, который дважды встречал „Императрицу Марию” и трижды — „Кагул”. Именно этот ас, уже внесенный Британией в список военных преступников за пиратские действия в Средиземном море, 17 марта вблизи Сурмене (10 миль восточнее Трапезонда) варварски потопил русское госпитальное судно „Португаль”, на котором погибли десятки раненых и весь медицинский персонал, включая 15 сестер милосердия.
Катастрофой был отмечен конец похода, когда 12 апреля шедший в 6 каб. впереди „Кагула” эсминец „Живучий” взорвался и погиб на протраленном фарватере между вехами к северу от Камышовой бухты. Подробно описывая особенности взрыва (без явного водяного столба, высотой меньше, а шириной больше, чем при взрыве торпеды), командир „Кагула” капитан 1 ранга П. П. Остелецкий, уверенный в не раз подтверждавшейся бдительности своих сигнальщиков, категорически отрицал высказываемое другими офицерами предположение о торпедной атаке. Он не ошибся. Это были мины, поставленные немецким подводным заградителем „UC-15”, базировавшимся на болгарский порт Евксиноград. Та же лодка наблюдала и возвращение „Кагула” и „Императрицы Марии”, но не смогла их атаковать из-за охраны миноносцами, тральщиками и низколетящими самолетами.
После кратковременной передышки для отдыха, а главное — переборки механизмов и котлов силами порта (состояние трубок и кирпичной кладки в котлах внушало все большую тревогу) „Кагул” снова вышел в боевой поход. 3 мая в 16 час. вслед за „Императрицей Марией” (флаг командующего флотом) крейсер снялся с бочки. Спустя два часа в море отделились и противолодочным зигзагом пошли на Керчь крейсера „Память Меркурия”, „Алмаз”, „Император Александр I” и 10 миноносцев 2-го и 3-го дивизионов. Флот прикрывал новую, еще более крупную переброску войск. На 30 транспортах, вышедших из Мариуполя, находилась целая пехотная дивизия (127-я) — 16840 человек, 4208 лошадей и голов скота, 36 орудий, 1385 повозок и до 1000 т груза.
Днем 4 мая „Кагул” держался в дозоре вблизи протраленного и обвехованного до глубины в 100 саженей канала в Керченском проливе, а вечером вступил в прикрытие вышедшей из Азовского моря колонны транспортов. Весь поход до Трапезонда „Кагул” держался позади конвоя; 6 мая уже с места высадки ушел с „Алмазом” для пополнения топлива в Батуми, затем продолжал охрану района высадки и вечером 8 мая возглавил конвой возвращавшихся в Азовское море транспортов. Утром 10 мая проводив транспорты в пролив, крейсер в назначенной точке соединился с остальными кораблями конвоя и на следующий день прибыл в Севастополь.
17 мая „Кагул” ввели в док для ремонта муфты дейдвудного вала. 25 мая на буксире перевели в Корабельную бухту. Команда чистила трюмы обеих машин, перебирала вентиляторы, чистила трубки котла № 4, очищала от ржавчины угольные ямы всех кочегарок. Средствами порта исправляли установку клинкетных дверей в кочегарке, подкрепляли угольные ямы: в них износ был особенно велик. 11 июня, перейдя на рейд, завершали работы по механизмам, чистили трюмы, красили угольные ямы. До конца июня продолжались интенсивные работы по механизмам, включая переборку головных мотылевых подшипников и их соединений, сальников ЦНД № 2; чистили, вырубали, заглушали ненадежные и ставили новые трубки в котлах.
Эти и другие, нескончаемой чередой сменявшие одна другую работы, при каждой стоянке неукоснительно перемежались тревогами, практическими постановками мин и тренировками у прибора заряжания орудий. Стоянка не должна была отразиться на выучке и тренированности экипажа для боя. Обучали матросов и плаванию — война заставила всерьез подумать и об этом.
Утром 9 июля 1916 г. готовый к бою „Кагул” — в новом походе вместе с „Императрицей Марией”. Задача — поиск „Бреслау”, вышедшего, по данным разведки, на пути сообщений нашей кавказской армии. В охранении шли эсминцы „Счастливый” (флаг начальника минной бригады), „Дерзкий” (брейд-вымпел начальника 1-го дивизиона), „Гневный”, „Беспокойный” и „Пылкий”. Вскоре после выхода на чистую воду первую тревогу вызвали провожавшие корабли гидросамолеты, которые начали бомбить обнаруженную ими подводную лодку. С „Кагула”, шедшего в 2 милях впереди линкора, лодки не видели.
На четвертом часу похода подозрение вызвал дым, замеченный эсминцем „Счастливый”; через 25 мин. он вступил в перестрелку с появившимся „Бреслау” на дистанции около 80 каб. На „Кагуле” противника опознали в 14.10 с расстояния 145 каб. Оказавшийся под огнем „Императрицы Марии” и уже накрытый ее залпом „Бреслау” отчаянно маневрировал, ставя одну за другой дымовые завесы и периодически сбрасывая на пути преследователей мины, предназначавшиеся для постановки перед Новороссийском. Немцам казалось, что неотступно преследовавший их и, как только дымовая завеса слабела, немедленно возобновлявший меткий огонь грозный линкор развивал скорость не менее 25 уз. Спасительные „туманные ящики” аппаратуры дымзавесы были на исходе, конец казался неминуем. Как последнюю надежду вызвали по радио „Гебен”, но помощь его не понадобилась — линкор неожиданно прекратил преследование, а от эсминцев, рассчитывавших покончить с „Бреслау” с наступлением темноты, его спас внезапно налетевший шквал с дождем.
Наименьшая дистанция, на которую „Кагулу” удалось в этом бою сблизиться с „Бреслау”, составила 125 каб., т. е. была вдвое больше предельной дальности стрельбы орудий нашего крейсера. После 15 час. погони „сильная тряска” и дымовая завеса не позволили „брать расстояния”, и в 15.55 „Бреслау” скрылся за горизонтом.
В этот последний период преследования „Кагул”, как докладывал командир, „постепенно сдавал в ходе”. Причины были все те же: еще год назад ставшая явной „общая значительная изношенность всех механизмов”, необходимость непрерывного опреснения воды для питания котлов (запасной воды не хватало); малое давление форсированного дутья из-за нарушений герметичности котельных отделений; „весьма плохое качество топлива”; недостаточная выносливость кочегаров при продолжительной полной скорости.
В 20 час. „Кагул” присоединился к „Императрице Марии” и, заняв свое место впереди нее, всю ночь шел 16-узловой скоростью. Утром 10 июля на корабле оставалось 460 т угля (при суточном расходе 320 т). Весь день крейсер обеспечивал практические стрельбы и маневры линкора в море совместно с минной бригадой, а с 16 час. начал практическую стрельбу чугунными снарядами с зарядом против подводных лодок. Маневрируя на 17-узловой скорости, крейсер отрабатывал стрельбу завесой залпами правого борта и отражение атак подводных лодок на циркуляции беглым огнем. Оказалось, что на „Кагуле”, как и на „Памяти Меркурия”, башни дают очень сильный разброс снарядов и отстают от палубных орудий по скорости заряжания и наводки; по этой причине башенные орудия участвовали в залповой стрельбе с пропусками через один залп. Усовершенствованная во время предшествовавших стоянок „голосовая связь” (новые переговорные трубы из центрального поста в казематы) оправдала себя. И снова, и снова приходилось глушить лопнувшие трубки котлов и даже ставить подкрепляющие бугеля на паропроводы.