Так у Наполеона появилось двое русских детей, а у Мортье и Мийо — по 9. Об этом жизненном казусе, произошедшем в оккупированной французами и сгоревшей Москве, вряд ли стоило бы вспоминать почти через 200 лет, если бы он не высветил очень непростой аспект будней войны, когда грань, разделяющая людей на «своих» и «врагов», временами исчезает. Именно это произошло в истории с московским Воспитательным домом в 1812 г.

Как известно, московский Воспитательный дом был учреждён по инициативе И.И. Бецкого в 1763 г. для «приёма и призрения подкидышей и бесприютных детей». Огромный комплекс Воспитательного дома, настоящее воплощение идей Просвещения, занимал целую квадратную версту на набережной Москвы-реки. Ко времени вхождения в Москву неприятеля 333-и взрослых воспитанника (143 мальчика и 190 девочек) были эвакуированы в Казань. Однако в Москве продолжало оставаться 1125 воспитанников и воспитанниц младше 11 лет. Их было решено оставить до того момента, «пока опасность не станет неизбежной»[797]. Таково было секретное распоряжение вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, августейшей покровительницы богоугодных заведений.

В течение августа главный надзиратель Воспитательного дома действительный статский советник 60- летний Иван Акинфиевич Тутолмин ежедневно осведомлялся у главнокомандующего Москвы Ростопчина о положении дел. Однако вплоть до самого последнего момента — до вечера 1 (13) сентября, когда стало известно о решении русского командования оставить столицу, Ростопчин, как можно понять, убеждал Тутолмина в отсутствии явной опасности и тянул с эвакуацией. Таким образом, ко времени вступления французов в Москву 2(14) сентября и началу грандиозного пожара Тутолмин и 1125 маленьких воспитанников оказались лицом к лицу с одним из величайших бедствий новой истории. Ситуация усугублялась тем, что в городе началась паника, сопровождаемая грабежами и убийствами.

И.А. Тутолмин. Неизвестный художник. Первая четверть XIX в.

Разгул вседозволенности охватил и служителей Воспитательного дома. «Войска наши кабаки разбили, народ мой перепился, — так описывал ситуацию 2(14) сентября Тутолмин в письме почётному опекуну И.Н. Баранову, — куда не сунусь, всё пьяно: караульщики, рабочие, мужчины и женщины натаскали вина вёдрами, горшками и кувшинами». Тутолмин «вино лили, а их бил и привёл в некоторый порядок»[798].

Опасаясь более пьяного патриотизма московской черни и уголовников, нежели входивших в город французов, Тутолмин бросился в Кремль, куда в 4 часа дня вошли войска Наполеона[799]. Выйдя к Кремлю со стороны храма Василия Блаженного, Иван Акинфиевич и его помощники увидели как через Спасские ворота выходят на площадь густые колонны неприятельских войск. Протиснувшись между солдатами, которые их не останавливали, они попали в Кремль и «через 50 шагов» встретили какого-то наполеоновского генерала[800]. Этот генерал, выслушав просьбу Тутолмина о защите Воспитательного дома, предложил обратиться к только что назначенному военным комендантом дивизионному генералу А.Ж.О.А. Дюронелю. Остановив проходившего возле колокольни Ивана Великого жандармского офицера, генерал приказал ему доставить Тутолмина к губернатору. Хотя и с трудом, но Дюронеля всё же удалось найти. В ответ на просьбу Тутолмина взять под свою защиту грудных детей и малолетних, французский губернатор выделил охрану из 12-ти конных жандармов при одном офицере. Вечером 2(14) — го, уже в сгустившихся сумерках, видя вокруг себя разнузданные грабежи, Тутолмин и его помощники с 13-ю конными жандармами возвратились в Воспитательный дом. Солдаты, которых выделил Дюронель, были так называемыми элитными жандармами — высокими крепкими людьми в больших медвежьих шапках на головах и сидевших на крупных красивых лошадях. Тутолмин быстро организовал для них хороший стол. Жандармы «пили и ели аппетитно»[801]. Главный надзиратель отвёл им для ночлега лучшее место — «в докторской квартире». Однако в ночь со 2(14) — го на 3(15) — е жандармы решили спать возле своих лошацей и устроились на сене. Одного часового они поставили у «кор-де-ложского двора»[802].

Вид Москвы. Воспитательный дом. Рис. И. В. Мошкова. 1800-е гг.

В ночь на 3(15) сентября в Москве начались сильные пожары, которые не утихали вплоть до 6(20) сентября. Воспитательный дом был «со всех сторон окружён пламенем». С началом пожаров Тутолмин заставил всех своих служителей и даже малолетних воспитанников постоянно быть наготове, и не мешкая тушить возникавшие то тут, то там очаги возгорания. Примыкавшие к Воспитательному дому деревянные заборы и строения, которые загорелись или могли загореться, были разобраны. К счастью, несмотря на приказ Ростопчина вывезти из Москвы все пожарные трубы (то есть пожарные насосы)[803], 4 пожарные трубы Воспитательного дома остались в неприкосновенности и помогли отстоять дом от пожара.

3(15) сентября в Воспитательный дом приехал генерал-интендант Великой армии М. Дюма. Он осмотрел помещения и распорядился возле лабазов, примыкавших к главным корпусам, строить печи «для печения хлебов». Однако их так и не начали строить[804].

К вечеру 4(16) сентября поднялся сильный ветер, усугублённый мощным вихрем из-за возникавшей вследствие пожара разницы температур. Вначале загорелось здание аптеки, затем — конюшни, сараи и погреба, окружавшие главные корпуса. Огонь перекинулся даже на угол одного из корпусов. Корпус отстояли, но все остальные строения, в том числе аптека, сгорели[805].

Как мы уже знаем, 4(16) сентября Наполеон, спасаясь от пожаров, покинул Кремль и перебрался в Петровский дворец. 6(18) сентября, когда пожар, уничтоживший 2/3 русской столицы, стал стихать, французский император решил возвратиться в Москву. В тот же день он объехал большую часть города, пытаясь оценить последствия пожара и навести некоторый порядок. Двигаясь по набережной Москвы-реки от Москворецкого моста в сторону Яузы, Наполеон поравнялся с Воспитательным домом. «Император проезжал по большой набережной Москвы-реки, — писал секретарь-архивист Наполеона Фэн, — и среди этих сцен боли он увидел, что Воспитательный дом остался цел. Он обратился к своему секретарю-переводчику Лелорню: “Поезжайте и посмотрите от моего имени, — сказал он, — что сталось с этими маленькими несчастными”»[806]. Это событие будет иметь в дальнейшем важные последствия.

Обстоятельства, связанные с попытками Наполеона вступить в переговоры с русским императором Александром через Тутолмина, отечественные историки воспроизводят исключительно по донесению Тутолмина Александру I от 7(19) сентября и по его же донесению вдовствующей императрице Марии Фёдоровне от 11(23) ноября 1812 г.[807] Напротив, в зарубежной историографии авторы чаще всего ссылаются только на записки Фэна[808].

Однако при сопоставлении русских и французских материалов возникает хотя и похожая, но в деталях не совпадающая картина. Начнем с того, что по Тутолмину Наполеон проезжал возле Воспитательного дома 5(17) сентября в районе двух часов дня. Тутолмин явно ошибается в отношении числа. Все говорит за то, что 5(17) сентября Наполеон весь день оставался в Петровском дворце, а объезд им города был произведен на другой день, то есть 6(18) — го. В то же время час, который указал Тутолмин, вероятно, точен. Но главное противоречие применительно к 6(18) сентября возникает при утверждении о том, кого именно Наполеон отправил в Воспитательный дом засвидетельствовать признательность его надзирателю. Фэн утверждает, что это был Лелорнь д’Идевиль, который был встречен Тутолминым с большой радостью и даже обласкан детьми, в то время как русские материалы говорят, что этим посланцем был Дюма. В данном случае прав оказывается Тутолмин. Конечно, Фэн получил от Лелорня вполне правдивую информацию о визите последнего в Воспитательный дом (напомним, что помимо всего прочего Фэн и Лелорнь были еще и близкими родственниками — сестра Лелорня была замужем за Фэном), но это относилось к следующему дню — к 7(19) сентября![809]