Перед Москвою. Ожидание депутации бояр Наполеон на Поклонной горе. Худ. В. В. Верещагин 1891–1892 гг.
Данная работа В. В. Верещагина является, по нашему мнению, единственной в серии, посвященной походу Наполеона в Россию, в которой художник смог исторически достоверно воспроизвести событие эпохи 1812 г.
Примерно через полчаса своего пребывания на Поклонной горе Наполеон приказал произвести сигнальный выстрел из пушки, по которому авангард и часть основных сил с невероятной быстротой устремились вперед и минут через 15 (Корбелецкий говорит о 12 минутах! Какая точность?!) оказались возле Дорогомиловской заставы[40]. При кликах «Да здравствует император!» Наполеон сошел с коня и расположился с левой стороны от заставы, возле Камер-коллежского вала[41]. Император, по словам Корбелецкого, «в спокойном расположении духа», начинал расхаживать взад и вперед, ожидая депутации от властей и выноса городских ключей[42].
Через несколько минут, прямо на дёрне, была раскинута большая карта Москвы, которую Наполеон начал внимательно изучать, забрасывая при этом вопросами своего секретаря-переводчика Лелорнь д’Идевиля, хорошо знавшего русскую столицу[43]. Согласно Фэну, император обратил внимание на огромное здание Воспитательного дома. Узнав от Лелорня, что это за учреждение, и что оно находится под особым попечением вдовствующей императрицы, он приказал тотчас же расположить там охрану[44].
Коленкуру было приказано написать архиканцлеру Ж.Ж. Камбасересу в Париж и министру иностранных дел Ю.Б. Маре, герцогу Бассано в Вильно о вступлении в Москву. Наполеон особо указал на то, чтобы письма были обязательно помечены Москвой[45].
Время шло. Однако, несмотря на приказ, отданный непосредственно Мюрату, и многократно затем подтвержденный при посылке в город все новых и новых офицеров, депутации московских властей не появлялось. Нетерпение императора стало нарастать[46]. Наполеон успокаивает себя тем, что русские, может быть, просто не знают, как принято сдавать города. «Ведь здесь все ново: они для нас, а мы для них!» — так, как мы думаем, в целом точно передал Сегюр размышления императора в те минуты[47].
Дивизионный генерал А.О.Л. Коленкур, обер-шталмейстер императора Наполеона. Литография Бельяра. Середина XIX в.
Между тем прибывающие из Москвы офицеры приносят сообщения о том, что город пуст. Тогда император, обратившись к П.А.Н.Б. Дарю, министру-государственному секретарю, говорит ему: «Москва пуста! Что за невероятное известие! Надо туда проникнуть. Идите и приведите ко мне бояр (les boyards)»[48]. Вероятно чуть позже[49] Наполеон обращается к генерал-адъютанту Дюронелю, которого он назначил военным комендантом Москвы, и приказывает ему: «Поезжайте в город; установите службу (reglez le service) и составьте депутацию, которая принесет мне ключи». Здесь же, обратившись к Деннье, Наполеон говорит: «Вы, Деннье, поезжайте выяснить ситуацию, сообщите сведения о ресурсах и представьте мне отчет». Дюронель и Деннье тотчас же выезжают в город, достигают моста через Москву-реку и, миновав его, видят группу московских иностранцев примерно человек в 20[50]. Эти люди, «гонимые страхом», спешили, как пишет Деннье, «прибегнуть к защите под нашими знаменами». По их словам, губернатор Москвы принял все меры к тому, чтобы население покинуло город и что теперь «Москва не более чем пустыня»[51].
Эта депутация была приведена к императору. Наполеон, сразу поняв, кто перед ним, тем не менее, пожелал поговорить с одним из пришедших. Вызвался некто Ламур (Lamour), француз, оставшийся в Москве в качестве временно управляющего типографией Н.С. Всеволожского вместо высланного Ростопчиным Августа (Огюста) Семена[52]. Ламур, горячий поклонник Наполеона, был чрезвычайно рад чести говорить с императором. Но ему удалось произнести только несколько фраз, а именно сообщить о том, что москвичи, которыми «овладел панический страх при вести о торжественном приближении вашего величества», очистили город в несколько дней, в то время как Ростопчин «решился уехать только 31-го августа…» Здесь Наполеон прервал Ламура восклицанием: «Прежде сражения! Что за сказки!» Затем, повернувшись спиной к типографщику, явственно произнес «Дурак»[53].
Этот диалог оказался чрезвычайно примечательным: Наполеон не только не был в состоянии понять поведение русских жителей Москвы, но и московских французов. Дело в том, что Ламур, уже долго живший в Москве, привык к юлианскому календарю, в то время как Наполеон, возможно и слышавший о разнице между западноевропейским и русским календарями, не считал нужным принимать это во внимание![54]
Известие о полном оставлении Москвы ее жителями, что вновь и вновь подтверждалось прибывающими из города офицерами и москвичами-иностранцами, чрезвычайно взволновало Наполеона. «Я никогда не видел, — вспоминал Коленкур, — чтобы он находился под таким сильным впечатлением. Он был очень озабочен и проявлял нетерпение после двухчасового ожидания у заставы; а новые донесения навели его, очевидно, на весьма серьезные размышления, так как его лицо, обычно столь бесстрастное, на сей раз ярко отражало его разочарование»[55]. Другой очевидец, Корбелецкий, писал о Наполеоне, как «ровные и спокойные шаги его вдруг становятся скоры и беспорядочны. Он оглядывается в разные стороны, оправляет платье, останавливается, вздрагивает, недоумевает, берет себя за нос, снимает с руки перчатку и опять надевает, вынимает из кармана платок, мнет его в руках и как бы ошибкою кладет в другой карман, потом снова вынимает и снова кладет, опять снимает перчатку и торопливо надевает ее, и это повторяется несколько раз»[56].
Полагаем, что, еще находясь у Дорогомиловской заставы, Наполеон, который опасался грабежей в городе со стороны солдат Великой армии, приказал, чтобы две бригады легкой кавалерии растянули посты вдоль западных окраин города и предотвратили проникновение в него жаждавших поживиться солдат. Что же касается войск Богарнэ и Понятовского, то им было приказано остановиться в лье от города[57]. С теми же целями сохранения в городе порядка император приказал войскам маршала А.Э.К.Ж. Мортье, командующего Молодой гвардией, двигавшимся сразу за авангардом Мюрата, занять Кремль и предотвратить его разграбление[58]. 14-го были произведены Наполеоном и важные назначения: Мортье был назначен губернатором Московской провинции, Дюронель — комендантом города, а Ж.Б.Б. Аессепс, бывший поверенный в делах в Петербурге, — интендантом провинции[59]. Была подготовлена и прокламация к жителям русской столицы, в которой предлагалось: 1. Представить коменданту города Дюро нелю рапорты «о всех русских, находящихся у них, как о раненых, так и здоровых». 2. Представить в течение суток рапорты «о всех вещах, принадлежащих казне». 3. Объявить о наличии «мучных, ржаных и питейных запасах». 4. Объявить о наличии и представить «коменданту всё оружие». В заключение провозглашалось, что «спокойные жители Москвы не должны сомневаться в сохранности их имущества»[60].
40
Полагаем, что, находясь на Поклонной горе, император соразмерял действия центральной группировки с движением колонн Богарнэ и Понятовского, которые подходили к Москве с северо-запада и юго-запада соответственно. Утверждения Сегюра о том, что беспокойство императора возрастало из-за долгого отсутствия депутации москвичей и известий «нескольких офицеров», проникших в город и возвестивших, что Москва пуста, кажутся несколько опережающими ход событий.
41
Коленкур, заносивший в свой походный журнал сведения о передвижениях императора, зафиксировал его прибытие к «воротам Москвы» в половине четвертого (Дорожный дневник Коленкура// Caulaincourt A.A.L. Op. cit. Т. 2. P. 7. Note 1). Расхождение данных «дневника» Коленкура со свидетельствами Корбелецкого небольшое — примерно 30 минут. Бургонь, прибывший со своим полком к заставе, как он говорит, в половине четвертого, увидел, что император был там (Bourgogne A.J.B.F. Op. cit. P. 12). По А. Шуерману, пытавшемуся «усреднить» сведения, Наполеон прибыл к воротам Москвы около 3-х часов (Schuerman A. Op. cit. Р. 308).
42
Корбелецкий Ф.И. Указ. соч. С. 25.
43
Fain A.J.F. Op. cit. Т. 2. P. 53; Soltyk R. Op. cit. P. 269–270.
44
Между тем, согласно записке И.А. Тутолмина, именно он, главный надзиратель Воспитательного дома, стал тем лицом, которое вечером 14-го выпросило у военного коменданта Дюронеля 12 жандармов и 1 офицера для охраны здания.
45
Caulaincourt A.A.L. Op. cit. Т. 2. P. 3.
46
Ibid. Т. 1. P. 441; Denniee P.P. Op. cit. P. 88. д’Изарн поведал о том, что «один польский генерал (быть может, М. Сокольницкий? — В.З.)» был послан «вызвать депутацию». Он «встретился с Виллерсом, и тот водил его в губернское правление, в Думу, в полицию, к генерал-губернатору, словом всюду, где была малейшая надежда встретить какой-нибудь остаток чиновников. Эта-то прискорбная встреча доставила Виллерсу место полициймейстера. После многих бесполезных поисков польский генерал воротился к Бонапарте, чтоб донести ему, что в Москве не осталось никого из властей, и что город был покинут всеми, исключая некоторых оставшихся там иностранцев» (Изарн Ф. д\ Указ. соч. Ст. 1409–1410).
47
Segur Ph.P. Op. cit. P. 173.
48
Ibidem.
49
По словам Деннье, это произошло примерно через час после прибытия Наполеона к Дорогомиловской заставе (Denniee P.P. Op. cit. P. 88–89), т. е. где-то в половине пятого.
50
Согласно Шамбрэ, эту депутацию первым увидел Мюрат (Chambray G. Op. cit. P. 117). Это мнение кажется справедливым. Среди прочих в составе депутации были книгопродавцы Рис и Сессе (Сосэ), лектор Московского университета Виллерс, назначенный позже обер-полицмейстером Москвы, и типографщик Ламур, о котором речь пойдет ниже. Был там и некий француз, «директор кабинета естественной истории Москвы». Об этом «директоре» пишет Р. Солтык (Soltyk R. Op. cit. P. 270). О Рисе и Сессе поведал Домерг со слов либо своей жены, либо других иностранцев, оставшихся в Москве (Domergues А. Ор. cit. Т. 2. Р. 42–43). При этом Домерг отнес встречу Наполеона с этой депутацией на 15 сентября. О присутствии в делегации Виллерса известно из следственного дела.
51
Denniee P.P. Op. cit. P. 88–89.
52
По другим сведениям, временно управляющим был г. Гюе. Типография Всеволожского (типография Императорской Академии наук) была основана в 1809 г. Ее хозяин, Всеволожский, покидая Москву задолго до вступления французов, должен был оставить ее управляющему Огюсту Семену, но Семен был выслан Ростопчиным из города. Управление типографией было возложено на француза Гюе (Huet), фактора типографии. В начале оккупации Москвы в здании типографии поселился бригадный генерал Ш. Лельевр де ла Гранж, командир 3-й бригады 5-й дивизии тяжелой кавалерии из 1-го кавалерийского корпуса. Он повесил новую вывеску: «Императорская типография Великой армии». В ней печатались приказы, прокламации и бюллетени Великой армии. Рабочим было прибавлено жалованье и расчет с ними производился каждый вечер. Помимо типографии Всеволожского французы использовали маленькую походную типографию г. Левро, находившуюся в подчинении у Дарю (Изарн Ф. д\ Указ. соч. Примеч. 9. Ст. 1456–1457).
53
Корбелецкий Ф.И. Указ. соч. С. 26. О прибытии этой делегации и о факте разговора с ней Наполеона пишут многие — Гурго (Gourgaud G. Op. cit. Р. 277), Деннье (Denniee P.P. Op. cit. P. 88–89), Солтык (Soltyk R. Op. cit. P. 269–270), Шамбрэ (Chambray G. Op. cit. P. 117) и др.
54
Сегюр сообщает о том, что некий французский офицер, отправившийся в город, пригнал к императору 5 или 6 бродяг. Но с первых же слов этих людей Наполеон убедился, что перед ним несчастные поденщики (joumaliers) и воскликнул: «Ага! Русские еще не сознают, какое впечатление должно произвести на них взятие их столицы!» (Segur Ph.P. Op. cit. Р. 174). Интересно, что некоторые чины Великой армии действительно были убеждены в том, будто ключи от города Наполеону были все же принесены (См., например: Кудер (Coudere) — жене. Москва, 27 сентября 1812 г. // Lettres… Р. 52).
55
Caulaincourt A.A.L. Op. cit. Т. 2. Р. 5.
56
Корбелецкий Ф.И. Указ. соч. С. 27–28.Коленкур с своих мемуарах утверждает, что от времени прибытия к Дорогомиловской заставе и до въезда в город Наполеон «объездил по разным направлениям холмы, которые господствуют над Москвой с запада» (Caulaincourt A.A.L. Ор. cit. Т. 2. Р. 3). Трудно совершенно исключить такую возможность. Тем не менее, она все же маловероятна. Во-первых, это обстоятельство никем больше не зафиксировано. Во-вторых, факт объезда Наполеоном «холмов» не прослеживается и в «Дорожном дневнике» самого обер-шталмейстера. В памяти Коленкура, работавшего над мемуарами много позже событий, смешались обстоятельства утра 14-го и событий между половиной 4-го и 5-ю вечера.
57
Chambray G. Op. cit. Р. 115. Все мемуаристы свидетельствуют о том, что чуть ли не любой офицер или солдат, желавший, несмотря на все запреты, вечером 14-го или в ночь на 15-е побывать в русской столице, смог это сделать.
58
Ibidem..
59
В отношении назначения Лессепса именно 14-го сентября у нас имеются серьезные сомнения.
60
Текст прокламации на французском языке без подписи и датировки был вначале опубликован Шамбрэ (Chambray G. Op. cit. Р. 114–115; Note “а”), а затем на русском языке Михайловским-Данилевским (Михайловский-Данилевский А.И. Указ. соч. СПб., 1840. Ч. 2. С. 287). В тексте, хранящемся в ОПИ ГИМ (Ф. 160. Ед. хр. 199. Л. 91. Копия с копии), он датирован 14 сентября и подписан Бертье («По указу Его императорского и королевского величества подписал кн. Невшательский Александр»), См. также: Дубровин Н.Ф. Отечественная война. С. 118–119.