Марина улыбнулась.

— Ничего, всё пройдёт.

— Пройдёт, конечно.

— И ты поэтому приехал?

Он посмотрел на неё.

— А почему ты хочешь, чтобы я приехал?

Его взгляд её смутил и Марина отвернулась.

— Я не хочу, я просто спрашиваю.

Алексей долго ничего не говорил, доел, коротко поблагодарил её, и снова замолчал. Казался непривычно озабоченным.

— Просто не хотелось домой, — сказал он, наконец. — Как подумал, что ещё один вечер в непрекращающейся борьбе пройдёт…

— И по какому поводу война?

— А без повода. Просто из любви к искусству… Вру, конечно.

— Конечно, — кивнула она и укоризненно посмотрела, когда заметила его улыбку.

— Не знаю, что делать, — признался Алексей. Заглянул в опустевшую чашку и его губы сложились в прискорбную ухмылку. — Просто не знаю.

Что-то в его голосе задело, горло перехватило и Марине не сразу удалось с собой справиться.

— Ты о чём?

— Да обо всём, Мариш. Не понимаю, почему нужно жить так, чтобы ежедневно выискивать соломинку какую-то… лишь бы удержаться. Надоело.

— Не говори так.

— А ты думала, как дальше?

В горле стоял противный комок и мешал дышать. А так хотелось — чтоб полной грудью и тут же почувствовать себя увереннее и спокойнее, и решение принять правильное, которое не заставит потом чувствовать себя виноватой.

— А дальше… всё, как всегда, Алёш. — Вздохнуть так и не удалось, отвернулась от него, чтобы не показать ему свой страх. — Почему что-то должно измениться?

— Никогда ты врать не умела, Марина. Даже с годами не научилась. За это и люблю.

Она глаза закрыла.

— Хватит.

— А мне что делать? — в его голосе появилось раздражение. — Там сын, здесь ты. Мне что, разорваться?

— Вот именно, сын. По-моему тут и выбирать нечего.

— Я тоже так раньше думал. К сожалению, ошибся.

— Что… что такое случилось, и ты засомневался?..

— Да не сомневаюсь я!

— Не кричи! Юлю разбудить хочешь?

Асадов вскочил из-за стола, минуту метался по кухне, потом отошёл к окну и вздохнул очень тяжело, с хрипом и безысходностью.

— Не случилось ничего, в этом-то и дело, понимаешь? Месяц за месяцем идёт, а не случается ничего. Не меняется, не уходит. У тебя по-другому? — Марина промолчала, и Алексей сбавил тон. — Знаешь, она ведь неплохая девчонка.

— А это ты мне зачем говоришь? — Даже сама уловила истерические нотки, прозвучавшие в голосе. Ещё не хватало разреветься.

— Да потому что я всё чаще ловлю себя на мысли, что не заслуживает она всей этой лжи. Я ей вру, она мне врёт. Но я-то, по крайней мере, знаю ради чего. А она?

— У неё нет причины? — За свою иронию сама же себя и отругала, но было уже поздно.

Алексей посмотрел на неё.

— Может, и есть, — не стал он спорить. — Но кто я такой, чтобы её осуждать? Она мне сына родила, а я для неё ничего не сделал. Или практически ничего. Хотя, разница небольшая.

— Тебе её жалко?

— Жалко. Она ошибается, конечно, чаще, чем нужно и в очень важных вещах, но это возраст. С возрастом всё проходит.

— Не всё.

— Да что бы ни было, Марин… Она мне сына родила, а на мотивы мне как-то наплевать. Я не ждал от неё любви и искренности, и, наверное, именно в этом перед ней и виноват. Сам ничего не дал, и требовать ничего права не имею.

— Она тебя любит?

— Говорит, что любит. — Он обернулся и сунул руки в карманы брюк. Любимая его поза, когда начинал нервничать или в раздражение впадал.

Марина прищурилась, внимательно его разглядывая.

— Ты ей не веришь?

Он безразлично пожал плечами.

— Может и любит. Просто… Того меня уже нет давно. Кому это знать, как не тебе? — Усмехнулся довольно весело. — И опять всё дело в возрасте.

— Не прибедняйся.

— Не буду. Помню, после свадьбы она всё фотографии старые смотрела, да история про меня от знакомых выслушивала. А вскоре и любовь проснулась, глазки загорелись и до сих пор горят, на людях. И знаешь, что самое странное? Она вполне искренна. Соня только на людях и счастлива.

— Может, не зря она актрисой стала?

— Может и не зря. Наверное, это на самом деле делает её счастливой. Но мы с ней слишком разные, иногда смотрю на неё, как на ребёнка второго. Такие милые глупости несёт… — Алексей улыбнулся, а Марина легко отмахнулась от него. — Дети своими глупостями и опасны. Некоторые смешат, а некоторые… очень изощрёнными в своей жестокости оказываются.

— Может, тебе дать ей шанс?

Асадов удивлённо посмотрел.

— Какой шанс?

Марине надоело стоять, и она присела за стол.

— Начать воспринимать её серьёзно… а не как второго ребёнка, который без конца говорит глупости.

Это ему не понравилось. Посверлил Марину взглядом, красноречиво поджал губы, а потом сухо поинтересовался:

— Тебе бы этого хотелось?

— Лёша… — Марина нервно побарабанила пальцами по столу, не сразу решившись на Алексея посмотреть. — По-моему, ты забыл, что я слишком хорошо тебя знаю. Думаешь, я не понимаю для чего весь этот разговор? Хочешь, чтобы я тебя пожалела, ревновать начала? Я не буду этого делать. Это твоя семья и твоя жена… Я слишком давно живу с этой мыслью, так что никакой ревности…

— Вот значит, как ты обо мне думаешь.

— Скажешь, что я не права?

— Я просто хотел тебе объяснить…

— Да, но я не знаю, что тебе ответить. Чего ты ждёшь от меня? Понимания или что я смогу найти какой-то выход? Я не могу. И мы сейчас просто-напросто договоримся до того, что это я во всём виновата. Я загнала тебя в угол.

— Марина! — Он сначала прикрикнул, но тут же тон сбавил. И головой сокрушённо покачал. — Ты так ничего и не поняла.

— Да? — Рука судорожно стиснула кружку, из которой Лёшка недавно пил чай. — Может, мне не дано?

Алексей хотел что-то сказать, возразить, но передумал. Постоял у окна, глядя на тёмную улицу, а потом вдруг засобирался. Видимо, нестерпимо стало находиться здесь… или рядом с ней. Только уже в дверях, собираясь выйти из квартиры, остановился, на Марину посмотрел и вдруг приподнял пальцем её подбородок. И посмотрел так, как раньше, улыбнулся чуть насмешливо.

— Дело ведь не в том, что мне с ней плохо, Мариш… Просто мне без тебя плохо и это всё чертовски осложняет.

= 12 =

— В общем, вот так, — закончила Нина и довольно улыбнулась. — Позвонил, в ресторан пригласил.

— Извинился? — поинтересовалась Марина.

Башинская легко махнула на неё рукой.

— Я на него не обижаюсь.

— Да что ты? — Марина рассмеялась. — А недавно ты говорила совсем другое.

— Я злилась, но не обиделась. Манер ему, конечно, недостаёт, но всё не так страшно. Он мне нравится, Марин.

— Ну что ж, если нравится — это совсем другое дело.

Нина вытянула ножки, обутые в пушистые симпатичные тапочки, полюбовалась и снова улыбнулась.

— Ты права, это совсем другое дело.

Марина присела за стол с чашкой чая и с удовольствием за подругой наблюдала.

— Нина, ты прямо светишься вся. Томилин что, по телефону тебе в любви признался?

— Нет, конечно, — удивилась она. — Но я чувствую, что всё будет замечательно.

— Удивительное дело — ты и Томилин. Ты знаешь, что у него характер тяжёлый?

— Да прямо-таки уж. Тяжелее, чем у меня? — Они переглянулись и рассмеялись.

На кухню вбежала Юля, пристроила на столе альбом для рисования, а на Башинскую посмотрела в ожидании.

— Тётя Нина, хочешь, я твой портрет нарисую?

— Мой? — вроде бы удивилась та.

— В свадебном платье, — предложил ребёнок.

Марина прыснула со смеху, а Нина согласно кивнула.

— Если в свадебном, то рисуй. Только никакой фаты и пышных юбок на кринолине, мне не идёт.

— Что такое кринолин? — девочка вопросительно посмотрела на Марину.

— Такие большие-большие юбки.

— Как у принцесс?

— Да.

— Зря, тётя Нина, у принцесс красивые платья, но если тебе не хочется… — Юля показательно вздохнула. — А хочешь красное платье?