Тотальная война

Первым, кто понял, что тринитарная война — необязательно веяние будущего, и попытался продумать следствия этого, был барон Кольмар фон дер Гольц, немецкий офицер и писатель, которому впоследствии суждено было стать фельдмаршалом. Во время Первой мировой войны он командовал германской армией на Ближнем Востоке, где организовал не увенчавшееся успехом вторжение в Египет и позже умер в Месопотамии, по официальной версии, от тифа, по неофициальной — видимо, от яда. Задолго до этих событий фон дер Гольц, тогда еще майор, издал книгу под названием “Das Volk in Waffen”[15] (1883), которая тридцать лет спустя была переведена на английский язык и вышла под названием “The Nation in Arms”. Автор книги не намеревался вступать в спор с Клаузевицем. Как и большинство офицеров, его сослуживцев, фон дер Гольц считал себя учеником мастера, перед которым он преклонялся. Das Volk in Waffen особенно подчеркивает мысль Клаузевица, согласно которой война является актом насилия, применению которого не установлено никакого предела.

Нас же интересует как раз тот пункт, по которому фон дер Гольц был не согласен с Vom Kriege. Несмотря на то что Клаузевиц особо подчеркивал изменения, происшедшие в связи с Французской революцией, в конечном итоге он описывал войну как то, чем занимаются армии. Возможно, в его время эта точка зрения и была правомерной, однако во второй половине века она стала постепенно терять свои основания в результате современного экономического и технологического прогресса, а также развития вооружения. Самый большой вызов был брошен двумя идущими рука об руку средствами транспорта и связи — железной дорогой и телеграфом, — до появления которых Клаузевиц не дожил и которые после 1840 г. стали радикально менять жизнь человечества во всех ее аспектах. Что касается роли этих средств в войне, никто не извлек большего из их применения, чем сами немцы. В 1864, 1866 и 1870–1871 гг. железные дороги и телеграф были переданы в управление прусскому Генеральному штабу. Благодаря тщательному планированию и основательной подготовке процесс мобилизации и развертывания войск происходил с беспрецедентной эффективностью, что обеспечивало Пруссии огромное военное преимущество еще до того, как был сделан первый выстрел. Фон дер Гольц писал, что продемонстрированная способность современных технологий объединять ресурсы всей страны заставляет думать, что в будущем войны не будут вестись армиями в традиционном понимании этого слова. Риторика 1793 г. теперь может быть воплощена в практику — в ответ на призыв: вся нация надевает военную форму, берется за оружие и бросается на врага.

Еще один момент, в котором Vom Kriege и Das Volk in Waffen расходились, — это острый вопрос о взаимоотношении политики и войны на высшем уровне. Сам Клаузевиц уделил этой проблеме достаточно внимания и пришел к выводу, что лучше всего, когда гражданские и военные функции сосредоточены в руках одного человека. Опять-таки, возможно, во времена Клаузевица такое решение имело свои преимущества, хотя финал правления Наполеона заставляет в этом усомниться. Но к концу XIX в. подобное суждение было явно уже анахронизмом. С одной стороны, война стала слишком крупномасштабным и сложным предприятием, чтобы глава государства помимо своих непосредственных обязанностей занимался еще и ею. Лишь полностью посвятивший себя войне профессиональный главнокомандующий, в полном распоряжении которого находится соответствующая организация, теперь был способен сколь-нибудь полноценно выполнять эти обязанности. С другой стороны, давно уже канули в Лету те времена, когда государство могло управляться «по совместительству» правителем (он же и главнокомандующий), который мог неделями и месяцами отсутствовать в столице, ведя военные кампании. В 1870–1871 гг. эти проблемы о себе заявили во весь голос, когда разразилась борьба за власть между Мольтке и Бисмарком. Стало ясно, что, если война будет подчиняться политике, она окажется подчиненной и политикам.

Как раз против этого и выступил фон дер Гольц, вероятно, вместе с большинством его коллег. Как представляли себе проблему в военных кругах не только в Германии, но и за ее пределами, война является самым серьезным, безусловно, величайшим и, вероятно, самым прекрасным делом на земле. Война — это способ, с помощью которого Бог осуществляет свой выбор между нациями, и поэтому она слишком важное дело, чтобы доверять его «гражданским идиотам» (слова кайзера). Таким образом, война была подходящим случаем для того, чтобы поставить на место политиков, а также торговую и промышленную буржуазию, которая как раз в то время использовала свое экономическое могущество для того, чтобы повысить свой социальный статус по сравнению с кадровыми офицерами. Многие надеялись, что война повлечет за собой возврат к «традиционным ценностям». В соответствии со взглядами многих, кто эти надежды питал, верховным главнокомандующим должен был быть Император в сияющих доспехах, а не какой-то там политик в черном костюме и цилиндре.

Когда эти доктрины только сформировались, они представлялись не более чем мечтой милитариста. Однако им суждено было стать реальностью во время Первой мировой войны, первого «тотального» конфликта за всю историю. Этот конфликт, подобно другим, начался как «кабинетная война» с ограниченным набором целей. Сараевский кризис казался не более чем очередным кризисом, подобным всем предыдущим. Был кризис из-за Марокко в 1904 г., из-за Боснии и Герцеговины в 1909 г., и снова из-за Марокко в 1911 г. — все они разрешались и рассеивались. И драма, разразившаяся в июне 1914 г., также сначала не была воспринята всерьез, судя по тому, что кайзер отказался прервать свой отдых, находясь в круизе по Балтийскому морю. На сей раз в центре событий оказалась Австро-Венгрия, разгневанная убийством австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда и стремившая раздавить Сербию. Последняя обратилась к России за помощью. Немцы решили преподать урок русским, а французы ухватились за шанс вернуть себе Эльзас-Лотарингию. Когда в 1915 г. Италия вступила в войну, было заключено даже официальное соглашение с Антантой, в котором указывалась точная сумма и перечислялись территории, обещанные Италии за ее участие в войне на стороне союза. Во всех странах ликующие толпы приветствовали следовавшие на фронт войска, одетые в форму разных цветов — хаки, серую, небесно-голубую, землисто-бурую. Все рассчитывали, что война будет короткой, и победителей ожидали домой к Рождеству.

Однако вскоре все изменилось. Первые сражения не разрешили исхода борьбы, но принесли огромные потери. Армии нуждались в массовой мобилизации живой силы всех возрастов. Затем последовала мобилизация как мужского, так и женского гражданского населения для работы на заводах, производивших огромные материальные запасы, которые необходимы современным вооруженным силам, чтобы вести боевые действия и просто поддерживать свое физическое существование. Вдобавок требовались сельскохозяйственные, ископаемые, транспортные, финансовые, научно-технические и другие ресурсы. Экономическую доктрину laissez faire[16], свойственную XIX в. и еще до войны пережившую несколько сокрушительных ударов, постигла внезапная и неестественная смерть. Вскоре правительство запустило свою руку во все, что имело хотя бы отдаленное отношение к войне, включая, например, здоровье людей, условия их жизни, количество потребляемых ими калорий, заработную плату, профессиональные навыки, свободу передвижения и т. д.

Для осуществления контроля над процессом мобилизации, как по мановению волшебной палочки, вырастали огромные бюрократические структуры. Вскоре организации, созданные Вальтером Ратенау, Дэвидом Ллойд Джорджем и чуть позже Бернардом Барухом, набрали собственную мощь, расходуя деньги и поглощая ресурсы в немыслимых, по довоенным меркам, количествах. Чем масштабнее и интенсивнее была мобилизация, тем сильнее обострялся военный конфликт. В 1918 г. дневное потребление снарядов ведущими армиями в пятьдесят раз превосходило соответствующее количество 1914 г., и другие показатели не отставали. Чем интенсивнее велись боевые действия, тем сильнее оказывалось давление на всю социальную систему каждой страны с целью втянуть ее в войну, пока все страны не оказались накрепко сцепившимися друг с другом в смертельных объятиях. К 1916 г., периоду Соммы и Вердена, война превратилась в самодостаточного монстра, с которым неспособны были справиться даже самые стойкие государственные деятели. Вместо того чтобы воспользоваться войной как средством достижения своих целей, государство как институт оказалось перед угрозой быть уничтоженным ею вместе с населением, экономикой, политикой, правительством и т. д.