– Ты что, Любу не знаешь, у нее был хронический кол по географии, шляться, как ты говоришь, по свету – это не для ее натуры поведение. И потом, она совсем недавно здесь. Все эти плавучие отели, вежливые роботы, она рехнется.

– Не знаю, не знаю.

– Зато я знаю. Она в Калинове, под крылышком у папы и мамы. И никуда носу не кажет, потому что тебя боится.

Вадим кашлянул.

– Меня?

Жора закатил глаза.

– Ну ты совсем затормозил парень. Тебя, тебя! Ты! ж, убийца ее, помнишь еще?

Вадим оторопело глядел на гостя.

– Так ты знал?!

– Никто меня специально не просвещал, но как тут можно было не догадаться, при всем том, что происходит, а?

– А о чем ты тогда меня спрашивал, расскажи, расскажи, про Христа предлагал баш на баш.

Жора иронически помотал головой: вот, мол, тупость человеческая.

– Мне один умный человек сказал как-то: в нашем деле важно не что, а как. Не понимаешь? О том, что ты скорей всего грохнул Любу можно было бы догадаться хотя бы по тому, что Лазарет отдал ее именно тебе в полное пользование. Меня другое интересовало, как, каким особенным макаром это у вас сладилось. С садизмом или с сатанизмом, или еще какая ересь.

– А ей кто тогда рассказал?

– Папаша и рассказал. Это же понятно. Он страшно дергался, вспомни, при твоем появлении, зубами скрипел, все опасался, что снова на нее накинешься, вот и рас сказал все дочурке. Поберегись, мол, кровиночка. Понять его легко, и ее легко, испугалась и засела в жилье.

Вадим вспомнил о своей встрече с Матвеем Ивановичем на роковом мостике. Бешеный отец был тогда на удивление ровен, спокоен. Вадим напомнил это Жоре, имевшему возможность наблюдать эту сцену с солидного расстояния.

– Все сходится. Люба уже была дома, и старик уже тебя не боялся, понятно?

Убийца опустил лицо в ладони и так некоторое время размышлял, пытаясь свести все концы с концами в своей несчастной голове. Кажется, они сходились.

– Но ведь его накажут, Матвея Ивановича. Рассказывать нельзя, – говоря это, Вадим держал в голове Александра Александровича. Эх, есть же самоотверженные отцы в городе.

– Это и сам бы мог себе объяснить. Чего не сделаешь ради любимой дочурки. Пусть наказание, лишь бы ей больше не переживать такого… ты мне не рассказал какого.

Вадим покачал головой – и не расскажу. Но Жора не расстроился.

– Ну что, идем?

– Куда?

– Как куда, на Отшиб, навестим семейство. Как ни крути, дело надо заканчивать.

Вадим продолжал сидеть в прежней позе кромешно размышляющего.

– Иди один.

– Зачем один, как один?

– Один, и все.

– Нет, нет, дорогуша, только вдвоем.

– Зачем я тебе нужен? Ты ведь тоже должен, насколько я понимаю, испытывать ко мне омерзение, как и Матвей Иванович. Даже если не знаешь «как».

Жора сделал то, что обычно делал в нерешительные моменты – поскреб щеку.

– Черт его знает. Должен-то я должен тебя ненавидеть, но почему-то никакой такой конкретной злобы к тебе нет. Знаю, убил ты мою бабу, но ничего не кипит. Не то что у старика. Знаешь, может, отцы и любовники по-разному на это смотрят. Разные любови, понимаешь? Нет, не путай меня. Собирайся.

Вадим выпрямился.

– В любом случае, Жорж, тебе без меня лучше.

Тот яростно не согласился:

– Наоборот. Я тебя для контраста тащу. Знаешь, как среди девчонок бывает: красивая выбирает себе уродливую подружку, чтобы на ее фоне красоваться.

– Ты считаешь себя красавцем?

– Не так. Мой расчет на то, что Люба в любом случае при твоем появлении станет искать плеча другого мужчины. И тут как раз я, понятно? Разыграем сильную сцену. Тебе прощение, мне остальное.

– А если она в меня влюбится?

Жора нагло улыбнулся.

– Если ты ее до сих пор не обработал, то, братишка, теперь ты без мазы.

Вадим устало кивнул, мол, так мне и надо.

– Ладно, идем.

И в этот момент потолок качнулся, пропело и хрустнуло стекло в раме. Так бывает, когда на крышу опустился не слишком хорошо управляемый геликоптер.

– Гости, – сказал хозяин с надеждой.

– Да, – с неудовольствием подтвердил гость.

В комнату заглянула испуганная мамаша, Вадим сделал ей знак, что все в порядке, все так и надо, хотя не представлял себе, с чем ему предстоит сейчас столкнуться.

В комнату вошел Валерик. Снисходительно улыбаясь. Огляделся и сел на стул у двери. Позе своей он придал независимый вид. И тут же появился второй, невысокий мужчина в черном костюме и черной водолазке, квадратная голова, на носу очки без оправы.

Вадим и Жора переглянулись.

– Меня зовут Петр Сурин, пристав СПП, Службы Поддержания Порядка. Сопровождаю известного вам Валерия Тихоненко по поводу исполнения стандартной процедуры, – пристав повернулся к Валерику: – Надеюсь, вы сами все объясните, так будет лучше. А я пока пойду попрошу у хозяйки чайку.

Валерик иронически посмотрел ему вслед.

– Видишь, Валя, на доверии работают.

– Что это все значит?

– Это значит, что я преступник. Чего ты так удивляешься, тебе же сообщили уже про мой арест. В общем, все довольно просто. Я преступно выдавал себя за большого чиновника. Часы были не мои.

– Ты их украл?

Валерик шумно вздохнул и печально улыбнулся.

– Нет, это взятка, юноша. Я работал в охране одной из так называемых «олимпийских» зон. Там содержат «олимпийцев», от древнегреческого Олимпа, понимаешь? Выдающихся людей, полубогов. Очень долго работал. Очень. С одной стороны, отлично изучил систему охраны, отыскал в ней одну лазейку. С другой стороны, надорвался я на этой работе. Опротивела она мне, обрыдла, проникся я сильнейшей ненавистью к ней. По сути, я ведь просто был тюремщиком, и даже не высшего разряда. Заслуженный, опытный надзиратель. Без карьерных перспектив.

– А зачем ты пошел на эту работу?

– Ну как тебе сказать. Хотел быть поближе к великим, я ведь с детства был такой – хотел проскользнуть в высшие сферы. Всю жизнь пытался. Со временем выяснилось, что «олимпийская» охрана – это единственный для меня шанс. Я им воспользовался… – Валерик вздохнул.

– И что же?

– А то, что со временем выяснилось, что все это туфта. У охранника нет никакой возможности сблизиться со звездой. Это только в старом фильме телохранитель мог попасть в постель кинозвезды. На самом деле – полнейшая чушь. Даже у того, кто гниет в диком лагере вокруг «олимпийской зоны», шансов больше.

– Понятно.

– Так вот, когда я это понял окончательно, я затосковал, и стала у меня непрерывно крутиться в голове мысль про эту, никому кроме меня не известную, дырку в нефизической стене, что отделяла моих подопечных от тех, кто мечтал с ними поквитаться. Я бы мог еще сколько угодно времени бродить, позвякивая связкой нематериальных ключей по тамошним коридорам, образно говоря, но стало невыносимо. Я сам вышел на группу «мстителей» в диком лагере, и сказал им, что могу дать им все математические отмычки, необходимые для взламывания системы. Взамен потребовал благородный хронометр на ходу.

– Ты же знал, что тебе за это будет!

– Иногда доходишь до состояния, когда об этом не думаешь. Неделя свободы, а там – что будет. Я был как кассир, который сбегает с мешком чужих денег. Мой план сработал. В назначенный час свирепая толпа ворвалась на территорию философского заповедника. Кого-то, как Николая Федорова растерзали, кому-то, как Рерихам, просто набили морду. Бунт был, хоть и не чисто русский, но страшноватый. Этих изуверов тоже надо понять, нет ничего больнее обманутой веры. Простить без сатисфакции, очистить атмосферу планеты от своей толики зла, они были не в состоянии. Разумеется, я понимаю, это не метод. Нельзя же каждому, кто мечтал о Брижжит Бардо в прежней жизни, разрешить с ней здесь совокупиться, и нельзя всякому, кто слишком уверовал в какого-нибудь гуру, дать фунт его мяса. При этом, в свое оправдание, хочу сказать, что я этих людей обрек ведь не на смерть, а всего лишь на страх смерти. Не одно и то же. Правда?