Уже снимали пробу, как вдруг зашелестело в кустах. Я оглянулся и увидел выходящего на поляну военного. В первый миг мне бросилась в глаза белая кокарда на фуражке, которую я, принял за кокарду немецкого жандарма, но тут же сообразил, что это не то. Димка шарахнулся в сторону от костра. Военный — он был без оружия — проговорил с польским акцентом: «Не бойтесь, Иван с нами». Все это произошло в считанные секунды. И тут на крохотную полянку высыпало со всех сторон человек пятнадцать самого разнообразного народа, в основном молодых, вооруженных кто чем, одетых кто как: зипун, городское пальто, военный френч. Первый вышедший к нам сказал: «Вас четверо — Николай, Андрей, Васька и Димка. Иван у нас, не бойтесь». Мы стояли совершенно ошеломленные. Нас тут же спросили, где еще двое. «Пошли искать Ивана», — ответил я. В это время невдалеке послышались условные сигналы Николая и Васьки, весьма слабо напоминавшие крик кукушки. Я во весь голос стал кричать: «Давайте сюда, Иван нашелся!» Вскоре меж ветвей показались настороженные лица ребят. Старший из поляков сказал, что у нас есть оружие: наган и две гранаты, и что мы их должны пока сдать, но потом их вернут. Пришлось отдать. Сделали это спокойно, так как ни тени недоброжелательства ни в чем заметить не могли. Даже наши рюкзаки поляки понесли за нас. По дороге я расспросил старшего, как к ним попал Иван. Оказывается, он, презрев все предосторожности, двигался уже только по дорогам и наскочил на партизанскую засаду.

Шли мы по лесу довольно быстро и вскоре меж деревьев показался дым и такие же кучи лапника — шалаши, а между ними и поодаль много людей, повозка и две лошади. У большого костра — котел, вокруг которого сидели ребята и две-три девушки, чистившие картошку. При нашем появлении все высыпали на видные места. Нас провели к центральному шалашу, и старший поляк по-военному доложил командиру о нас. Командир — пожилой, крупный, худощавый мужчина во френче и фуражке с белым орлом поздоровался с нами за руку и пригласил в шалаш. Тут же появился заспанный Иван, которого, видно, только что разбудили. На радостях он кинулся целоваться. Командир стал спрашивать, что мы за люди, откуда и куда идем, какие у нас планы. Мы обо всем рассказали, в том числе, и о виденных в лесу шалашах и найденных там патронах. Патроны мы тут же отдали, а он принял их со словами неудовольствия в адрес кого-то из своих растяп. Ради такой встречи Николай предложил распить наш запас спиртного, что и было сейчас же сделано. Командир обратил внимание своих партизан на содержание наших рюкзаков, оценив хорошую подготовку к побегу. Затем он предложил пойти отдыхать, сказав, в каком шалаше расположиться.

Так началась наша жизнь в польском партизанском отряде, которым командовал Конва. Отряд состоял из местных жителей. Костяк его образовывали младшие офицеры польской армии, а основную массу — жители соседних деревень, так или иначе ущемленные немцами и поэтому ушедшие в лес.

Здесь следует сказать несколько слов о польском партизанском движении. Еще в 1939 году, когда разгром польской армии стал очевиден, ее командование организовало так называемую «Армию Крайову» — АК (Армия страны) для борьбы с оккупантами. АК подчинялась польскому правительству в эмиграции в Лондоне, с которым была налажена постоянная связь. Издавались приказы, производились повышения по службе, награждения. Все это, когда Польша была освобождена от оккупации, определило сложную судьбу бывших «АК-овцев». Но об этом ниже. Самым маленьким подразделением АК был партизанский отряд, отряды объединялись в округа и обводы. Активных действий против немцев АК не вела. Да это и понятно. Конечно, она не могла освободить страну, но, наблюдая за обстановкой на фронтах, готовила силы на будущее. В Польше было еще одно подпольное движение — «Армия Людова» (Народная Армия). Основу ее составляли коммунисты. Но по сравнению с АК она была значительно меньше. Во всяком случае, в Августовских лесах было семь-восемь отрядов АК и ни одного Армии Людовой.

Партизаны всех отрядов были законспирированы, имен и фамилий не было, были только клички. В один из первых разговоров с командиром отряда Конвой я стал рассказывать о знакомстве с Немунисом и о Житневском (Немунис — настоящая фамилия, а Житневский — псевдоним). Конва сразу перевел разговор на другую тему. Причем, сделал это так внезапно, что я сразу и не понял, в чем дело. Называя имена, я нарушал законы конспирации, а кругом сидели и другие партизаны. Законспирировали и нас, дав всем клички: Николай - Декель (Крышка), Димка — Котелек (Котелок), Васька — Вюр (Стружка), а я — Валек (Валек). Дали кличку и Ивану, но весь отряд так и звал его по имени, и поэтому кличка не запомнилась.

Конва предложил нам следующее: хотите — двигайтесь дальше на восток, мы дадим провожатых до Немана, а хотите — побудьте в отряде. Может быть, будет возможность достать оружие. Он добавил, что есть сведения, что в Августовские леса должны придти советские партизаны. Посовещавшись, мы решили воспользоваться гостеприимством поляков и остаться хотя бы на первое время у них. А поляки были, действительно, гостеприимными. Поместили нас в лучший шалаш, первыми приглашали обедать. Около «кухни» — костра с котлом — были столы из слег, на которые ставился (в больших мисках) картофельно-гороховый суп с кусками жирной вареной свинины. Ели мы из общей миски, ложки подносили ко рту, поддерживая их куском хлеба, чтобы не капать. Васька ел очень неаппетитно, за что его нещадно ругал Николай. Но с того, как с гуся вода.

Через несколько дней нам вернули наган и гранаты, а еще через некоторое время выдали и винтовки. Мне достался коротенький французский карабин с четырнадцатью до блеска отшлифованными по карманам патронами. Стрелял ли этот карабин или нет, я так и не узнал. Передача нам оружия была обставлена, как и положено, торжественно. Она была приурочена к приему новых партизан. Перед строем девушка и двое молодых парней давали присягу. Все трое пришли в отряд, спасаясь от вывоза в Германию. Нам также предложили принести присягу, какую мы хотим. По памяти мы написали слова нашей присяги, которую давали в Красной Армии. Она начиналась словами: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь...» Каждый из нас выходил перед строем всего отряда и прочитывал слова присяги и после этого получал из рук командира винтовку. Странно было все это слушать от Васьки...

С оружием в отряде было не густо. Было два ручных пулемета, наш ДП и польский (кстати, я посоветовал, чтобы во время чистки оружия одновременно не разбирались оба пулемета: ведь это самое мощное оружие отряда, и меня послушались). Винтовки были у всех партизан, но многие в весьма плачевном состоянии. Поражало и их разнообразие: польские, немецкие, наши, французские, бельгийские, чешские. Носились многие из них просто на веревках. Были и пистолеты, но мало, и тоже самых разных марок. Преобладали польские «Висы» (вис - удар), похожие на наши ТТ, но с рукояткой, расширяющейся книзу. В общем, с оружием было туговато. То же и с патронами.

Отряд жил мирной, размеренной жизнью маленькой воинской части. Изредка проводились занятия с «новобранцами». Чувствовалось, что здесь нет постоянной напряженной борьбы с немцами, но все же каждый день еще затемно отправлялись в разные стороны патрули смотреть, не обставляют ли немцы лес для облавы. Патрули возвращались часам к девяти. Иногда группа партизан уходила на «акцию», в основном за продуктами, или сделать «внушение», главным образом, плеткой какому-нибудь стукачу или фольксдойчу. Однажды на моих глазах произошел трагикомический случай: группа партизан ходила «проучить» одного крестьянина. Тот клялся, что он чист, но это не спасло его от двадцати пяти ударов резиной по голому заду. И только что кончилась эта «акция», и мы стали выезжать из деревни, нагруженные съестным от этого же хозяина, как туда прибыли партизаны другого отряда. Поротый пожаловался, и выяснилось, что это был связной. Скандал еле уладили.