И получается, что с одной стороны билет за шесть евро – это бесконечно круто, ведь тогда можно будет летать хоть каждый день, но с другой я абсолютно уверен, что мгновенно исчезнет это волнительное чувство из детства.

Я стоял на крыльце обшарпанного здания местного аэропорта, курил и рассматривал людей, которые так же, как и я, приехали кого-то встречать. Правда, примерно половина публики состояла из таксистов, некоторые из которых уже пытались лениво торговаться со встречающими. До посадки Лериного самолета оставалось меньше десяти минут, солнце ослепительно светило, не было ветра и на очень недолгое время мне показалось, что уже, например, начало апреля, а никак не вторая половина февраля. Впрочем, это впечатление длилось ровно до того момента, пока мой взгляд не набрел на темно-серые горы снега, наваленные вокруг автомобильной стоянки. Настроение моментально спикировало в свое обычное состояние неуверенного [или, скорее, безнадежного] ожидания чего-то хорошего.

Самолет подрулил практически к зданию аэропорта, поэтому не было необходимости ждать, пока пассажиров довезут на автобусе. Лера вышла одной из первых, легко сбежала вниз по трапу и уже очень скоро я наконец-то держал ее руку в своей, а она смешно морщила нос, потому что моя почти подростковая щетина щекотала ее, когда мы поцеловались. Багажа у нее не было, только небольшая легкая сумка, поэтому мы первыми попали под словесный обстрел роты таксистов, которые теперь уже были настроены решительнее, чем защитники Сталинграда.

Всю дорогу до ее дома она рассказывала о том, что рядом с ней в самолете сидел какой-то очень смешной и пугливый дядечка, который очень боялся лететь, о том, что в Москве уже практически нет снега, очень солнечно и тепло, и что она случайно забыла расплатиться за кофе в каком-то ресторанчике, а потом заблудилась где-то в районе Новокузнецкой и три или четыре раза прошла по кругу по каким-то запутанным переулкам. Но она ни слова не сказала о том, зачем вообще она туда ездила и все ли прошло удачно. Впрочем, я и сам не очень-то хотел говорить об этом.

Вообще, я чувствовал себя очень странно. Как будто у меня амнезия и я просто не помню, что Лера мне очень близкий и любимый человек. Просто мне кто-то об этом сказал, а я пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь из прошлой жизни, у меня не получается, но по ее поведению и счастливому выражению лица я понимаю, что мне не наврали, что это действительно так, что она все помнит. Но на самом-то деле я знаю, что впервые увидел ее всего два дня назад! Все происходящее вполне могло сойти за какую-нибудь телевизионную передачу с дурацкими и жестокими розыгрышами, в которой мне по ошибке рассказали все секреты.

Но через час, когда я абсолютно голый ходил на кухню за шампанским, которое мы потом пили в постели прямо из бутылки, все странности уже казались мне довольно закономерными. И вообще не могло быть ничего лучше, чем вот так проваляться полжизни вместе, не отвечать на телефонные звонки, смотреть глупые сериалы, складывать окурки в пустые бутылки, придумывать куда бы пойти сегодня вечером, абсолютно точно зная, что никуда мы на самом деле не пойдем, а будем так же валяться, не отвечать на телефонные звонки, смотреть глупые сериалы…

@@@

Проблемы с учебой оказались для меня полной неожиданностью. Как-то само собой, без какого-либо внимания и интереса с моей стороны, оказалось, что уже почти середина апреля, что второй семестр этого учебного года уже перевалил за свой экватор, а я появлялся на занятиях всего четыре раза. А еще, оказывается, для всех студентов третьего курса [т.е., и для меня тоже] реальностью стала промежуточная аттестация - своеобразная репетиция сессии посреди семестра.

Моя же персональная реальность была гораздо более приятной, разнообразной и необременительной: к этому времени я окончательно поселился в Лериной квартире. Все происходящее было очень похоже то ли на медовый месяц, то ли на первые недели после получения многомиллионного наследства.

Правда, с какой-то непонятной мне периодичностью Лера уезжала в Москву на два-три дня, при этом цели ее поездок тоже оставались для меня загадкой. Но мы никогда это не обсуждали. Было понятно, что она совершенно не хочет этих разговоров. Да и, собственно, зачем мне было вникать в такие незначительные детали? В конечном итоге, может получиться, что буквально завтра мы так же быстро охладеем друг к другу, как пару месяцев назад за несколько дней каким-то невероятным образом стали очень близки.

К слову, и в нашем городе у нее тоже постоянно были какие-то дела, в которые она меня не посвящала. Довольно часто она разговаривала с кем-то по телефону, уходя в другую комнату, а иногда куда-то ездила, но не брала меня с собой. Я не придавал этому совершенно никакого значения, потому что вся эта ее деятельность не занимала много времени, а я находил, чем заняться.

Именно в один из таких Лериных отъездов в Москву неприятные новости из университета мне сообщила Настя. Она как обычно позвонила, чтобы выяснить наши планы на субботний вечер, немного расстроилась из-за того, что Леры снова нет, но это не помешало нам встретиться и посидеть в недавно открытом баре на соседней улице. Там-то она и рассказала мне о том, что моя фамилия открывает «почетный список позора», вывешенный в деканате. Получается, что я поставил своеобразный рекорд – у меня нет задолженностей только по одному предмету.

Конечно, радоваться было совершенно нечему, но я не чувствовал совершенно никакого волнения.

Уже довольно давно я обнаружил у себя одну немного странную особенность – я практически всегда понимаю [или угадываю] в каких случаях не стоит переживать и расстраиваться из-за возникающих проблем. Я знаю, какие проблемы решатся сами собой, каким-нибудь случайным образом, без моего вмешательства.

В детстве, когда у меня попросту еще не было проблем, а были какие-то желания, я довольно точно знал, что из моих мечтаний воплотится в жизнь, а что нет. Именно поэтому я крайне редко что-либо просил у родителей. Так выходило, что все складывалось как бы само собой.

Затем, когда я стал старше и начали появляться уже именно проблемы, которые необходимо было решать, прикладывая какие-то усилия, предпринимая какие-то самостоятельные действия, я все равно угадывал в каких случаях стоит напрягаться, а когда не имеет смысла даже просто обращать внимание. Так получилось, например, на вступительных экзаменах в университет [раз уж речь зашла об учебе].

Математика никогда не была в списке школьных предметов, которые я любил. Впрочем, нет вообще ничего, связанного с математикой, чем я мог хотя бы чуть-чуть гордиться. Однако на вступительных экзаменах пришлось-таки сдавать письменную работу по алгебре. Несмотря на это, я совершенно не волновался, да и не готовился особо – каким-то образом чувствовал, что мне просто повезет. Так и вышло.

Экзамен проходил в большой университетской аудитории, в которой каждый следующий ряд располагается выше предыдущего. Взяв билет и заняв свое место, я даже без какого-либо удивления обнаружил, что два задания из трех [как раз те два, которые я не знал] в моем билете точно такие же, что и в билете какого-то «ботаника», который сидел на ряд ниже меня. Списать, сидя на полметра выше, - это уже просто дело техники.

Вот и сейчас, выслушав Настю, я совершенно не расстроился и не испугался. Я чувствовал, что причины для беспокойства нет, что в самое ближайшее время проблема будет решена.

Настю мой рассказ совершенно не впечатлил, а моя уверенность в легком разрешении всех сложностей ее даже разозлила. Она закуривала новую сигарету и собиралась с мыслями, чтобы обрушить на меня новый поток нравоучений, когда виброзвонок моего мобильника заставил все пивные кружки, стоящие рядом, пережить небольшое цунами. Звонила Лера.

Мы разговаривали недолго, всего минуты три или четыре, но последствия этого разговора были для меня очень и очень неприятными. Лера сообщила, что ей придется задержаться у сестры еще на пару недель. Или даже чуть больше. Что ничего страшного не случилось, просто некоторые трудности. Впрочем, даже не трудности, а так – мелкие затруднения. И что она меня очень любит, и что очень-очень сильно скучает, и что будет звонить и писать sms каждый день…