В тех исключительно благоприятных условиях, в каких мы теперь видим нашего героя, его высказывания не обнаруживают нам никакого существенно важного эклектизма. Две главные сферы опыта сведены к известным объединяющим формам, третья сфера — наука — не стоит ни в каком противоречии с этими формами, а только своей дисциплиной содействует их отчетливой выработке и налагает на них свой отпечаток. Но мы уже знаем, что эклектизм не может быть принципиально устранен там, где положительный подбор выступает на первый план, значительно перевешивая отрицательный. Положительный подбор слишком много сохраняет; то, что создано прошлым опытом, слишком мало разрушается. Психика только кажется монистичной, потому что жизнь ее проявляется недостаточно разносторонне. Эклектизм остается — в скрытой форме.

Те специальные формы мышления и воли, которые созданы семьей с ее особыми отношениями, не исчезли, не умерли — они только не обнаруживаются, пока нет для этого объективных условий: они страшно прочны и нужно очень много борьбы и страданий, чтобы покончить с ними, гораздо больше, чем фактически достается на долю жизнерадостного юноши-студента. А между тем эти формы находятся в глубоком жизненном противоречии с основами радикально-демократического мировоззрения.

Молодой студент в делах любви стоит на точке зрения самой широкой свободы; он высказывает такие взгляды и за себя лично зачастую проводит их довольно последовательно. Но вот его сестра пытается стать на ту же точку зрения, и притом не теоретически, а практически — и что же? Наш герой начинает вести себя в совершенно противоположном смысле. Мы слышим от него заявления и видим с его стороны действия, каких мы могли бы ожидать разве только со стороны его почтенного родителя. В чем же дело? «Семейное» событие вызвало на сцену «семейную» точку зрения. Старые ассоциации идей и стремлений, мирно дремавшие в безразличном равновесии, вновь вовлечены в поле сознания; и оказывается, что они прекрасно сохранились; и энергия их проявления иногда бывает чрезвычайно велика.

Влияние семьи — в данном случае мещанской семьи, проводящей в психику своих детей чисто мещанские тенденции, — страшно глубоко и по своей продолжительности, и по своей интенсивности: оно охватывает немалое число лет и действует в том возрасте, когда психика всего более гибка и пластична, когда она еще только складывается. Вот почему в юноше-радикале так часто скрывается мещанин, которому нужен только случай, чтобы прорвать оболочку поверхностных наслоений прогрессивного идеализма.

Бывают, конечно, случаи, когда этот мещанин успевает в достаточной степени отмереть; но эти случаи не типичны для радикального юношества, выходящего из буржуазии. Те молодые люди, которым в эти годы приходится перенести особенно много труда и страданий, если психика их обладает достаточной жизненной устойчивостью, чтобы без большого ущерба перенести все это, достигают гораздо большей цельности в своем мировоззрении, гораздо большей последовательности в своих действиях; ибо отрицательный подбор есть самый сильный фактор монистического развития. Но не эти случаи нас теперь занимают.

Возвращаемся к нашему герою — тому, которому суждено «поумнеть». Годы учения кончились, он вступает в «жизнь», например поступает на службу где-нибудь в провинции, на службу частную или земскую, чтобы не связывать своей «свободы». И вот материал опыта, доставляемый ему средою, резко меняется: «товарищи» и «наука» перешли в прошлое, пока еще недавнее, живое прошлое; он в «мещанском царстве». В чем же сущность произошедшего изменения?

Товарищеская среда исчезла: ее смещает среда обывательская; официальная наука тоже осталась вдали: ее сменяет «служба». Затем возникают новые семейные отношения, которые от прежних отличаются тем, что тут наш герой оказывается уже главой семьи, а не подчиненным ее членом. Таково основное содержание новой фазы опыта, ее материал. Материал этот отличается сравнительно слабым разнообразием и большим консерватизмом. Поток опыта движется здесь очень медленно, одни и те же комплексы повторяются вновь и вновь — сегодня, как вчера, завтра, как сегодня. Они сравнительно слабо затрагивают психику, не приносят ей ни значительного повышения энергии, ни больших растрат: аффекциональная жизнь понижена, психический подбор малоинтенсивен.

Что же тогда получается? Те психические группировки, которые сложились в студенческие годы и образовали из себя систему радикально-демократического мировоззрения, не находят для себя поддержки в новых переживаниях, все реже и реже ассоциативным путем вызываются в поле сознания: что «напоминает» человеку в обывательской среде о тех принципах, о тех идеалах, которые сложились в его душе при совершенно противоположных условиях? Слишком и слишком немногое. Зато все окружающее то и дело возбуждает иные, старые ассоциации, вновь и вновь вовлекает в психическое поле воспоминания и стремления, заложенные в детстве семьей и примыкающею к ней мещанской средой: «мещанин» неизбежно пробуждается в нашем герое и мало-помалу поднимается во весь свой рост. Если бы этот «мещанин» создавался заново, то процесс его развития был бы долгий и сложный, полный противоречий, внутренней борьбы и страданий. Но здесь дело гораздо проще и легче: система ассоциаций, которая уже существовала, но долго оставалась вне сознания, вовлекается в его поле и все чаще, все дольше заполняет его собою.

А юношеское «мировоззрение»? Нельзя сказать, чтобы оно быстро разрушалось: для этого была бы необходима более интенсивная аффекциональная жизнь, чем та, которая в данном случае имеется: при слабом психическом подборе на разрушение сложившихся форм требуется много времени. «Мировоззрение» сохраняется еще довольно долго, отмирая лишь постепенно, в силу своей несовместимости с усиливающимися «обывательскими» формами психической жизни. Но оно, поскольку и сохраняется, остается почти все время за порогом сознания, как в предыдущий период жизни за порогом сознания сохранялась «мещанская» система ассоциаций. Разница, впрочем, та, что эта система была и за время скрытого существования гораздо прочнее, коренилась в психике гораздо глубже, чем временно оттеснявшее ее «мировоззрение».

И здесь, как мы это видели в предыдущей фазе, время от времени «скрытое» проявляется. Обыкновенно оно проявляется не в виде активных, последовательных воздействий, направленных к изменению среды, — в обывательском мире такие воздействия требовали бы слишком больших затрат энергии, а в виде словесных высказываний, выступающих тогда, когда что-нибудь «напомнит» об идеалах юности. Это бывает, например, при встречах и разговорах со старыми товарищами. В подобных случаях посторонний наблюдатель большей частью думает: «не только ренегат, но еще фразер». Такая точка зрения, как видим, не вполне справедлива: сознательной лжи тут чаще всего нет, а есть только временное вступление старых ассоциаций в поле сознания и эклектизм обывателя, сменяющий собою эклектизм юноши.

Бывают, однако, случаи, когда с выходом из товарищеской среды далеко не сразу наступает мирное и бесцветное существование. Человек, например, резко сталкивается с обывательской средою и получает от нее массу страданий, которых не выдерживает «лучшая», но менее прочная сторона его психики; тогда интенсивный отрицательный подбор быстро разрушает «гражданина», оставляя место обывателю, и «измена» совершается sans phrases[112]. To же самое получается и тогда, когда в обывательскую жизнь нашего героя вторгаются прежние товарищи и, предъявляя ему непосильные уже требования, противоречащие всем его теперешним привычкам и склонностям, приводят к резкому конфликту, к острой конкуренции две стороны его психики, которые до сих пор мирно уживались, почти не встречаясь в поле сознания.

Мы не пойдем дальше за нашим героем в процессе выработки из него «чистого» обывателя, типа благодушно-веселого, полного мелочной активности — при «благополучной» судьбе и преобладании положительного подбора, или же типа раздражительно-мнительного, с наклонностью к навязчивым ипохондрическим идеям — при «неудачной» жизненной карьере и преобладании отрицательного подбора. Мы думаем, что приведенных иллюстраций достаточно, чтобы показать, как может применяться идея психического подбора в вопросе о выработке психических типов. Перейдем к другим ее возможным применениям.