— Да. Я всегда дважды проверяю замок.

Капитан бросил на нее скептический взгляд:

— «Всегда» — это очень точное определение, оно ко многому обязывает. Это значит: абсолютно. Вы никогда не забываете дважды проверить замок?

— В этот раз полковник Уиклоу сам при мне запер дверь.

Капитан вопросительно взглянул на Томаса, тот кивнул. Глаза Уиклоу были полуприкрыты, и Эвелин никак не могла понять их выражения.

— Значит, вы утверждаете, что карточка была при вас. По показаниям приборов вы пришли на свое рабочее место ровно, — он сверился с документами, — в 22.30.

— В это время я находилась в постели.

— Одна? — бесстрастно спросил капитан.

— Да!

— Это значит, что никто не сможет подтвердить ваших слов. Вы говорите, что были в постели, а приборы показывают совершенно другое.

— Ну поговорите же наконец с Филом Роджерсом! — раздраженно воскликнула Эвелин. — Просто спросите у него и убедитесь, что я не лгу!

И тут раздался голос Томаса:

— В четверг утром, мисс Лоусон, когда я зашел в лазерную лабораторию, вы быстро очистили экран и выключили пульт. Что вы хотели скрыть от меня?

Оглушенная, она молча смотрела на Томаса. Неужели он так же уверен в ее вине, как и капитан Стоун? Но ведь он же знает… Эвелин попыталась вспомнить, о чем он спрашивает. Утром в четверг?.. Он страшно напугал ее тогда. Да-да, она попыталась инстинктивно ударить его, а он схватил ее за руки. Она помнила, что что-то набирала на пульте — просто так, чтобы хоть чем-то занять себя и справиться со странной реакцией на появление этого человека. Но вот над чем она тогда работала? Господи, она совершенно ничего не помнит!

— Я не помню! — устало ответила она.

— Да бросьте, — усмехнулся Томас. — Вы все помните, у вас феноменальная память!

— Я не помню, — повторила она, глядя прямо ему в глаза. И с ужасом прочла в них презрение. Даже больше — ненависть. Да, ненависть, причем совершенно особую. Холодную ледяную ненависть, и это было ужасно. Он смотрел так, как будто готов был без всякого сожаления разорвать ее в клочья.

Он не верил ей!

Чудовищность этого открытия совершенно парализовала Эвелин. Она едва могла дышать, судорожный ком сжал горло, а сердце билось так медленно, что, казалось, вот-вот остановится.

Как он может… Окажись она на его месте, то безоговорочно, без малейших колебаний встала бы на его защиту, даже если бы он действительно оказался диверсантом. А он? Эвелин всегда мыслила четко и логично, но сейчас не ум, а инстинкт безошибочно подсказал ответ: она поверила бы Тому уже потому, что любит его, а вот для него их отношения не значат ничего! Он не любит ее…

Ее лицо стало спокойным и безжизненным, а взгляд, устремленный на Тома, был прозрачен, как стекло. Она не покажет ему своего отчаяния!

— Над чем вы тут работали? — повторил Уиклоу.

— Я не помню, — голос прозвучал ровно и бесцветно. Эвелин так усердно подавила все свои чувства, что ни одно из них теперь не могло выдать ее состояния. Так же спокойно она спросила: — Насколько я понимаю, вы подозреваете меня в совершении диверсии?

— Мы этого не говорили, — ответил Стоун.

— Вы не сказали и обратного, а наша беседа гораздо больше похожа на допрос. — Эвелин с вызовом смотрела на капитана, совершенно игнорируя Тома. Наверное, она больше никогда не захочет смотреть ему в глаза. Позже, когда они позволят ей остаться одной, она все обдумает и переоценит, но сейчас Эвелин казалось, что она не выдержит и сорвется, стоит ей только поднять глаза на Уиклоу. Слишком велика была боль, причиненная им, и если с ней нельзя справиться, то лучше постараться хотя бы не усиливать ее…

— Мы не нашли никакой поломки в лазерном оружии самолета капитана Коллинза, — еле заметная нотка гордости звучала в ее безжизненном голосе, ровном, как электрокардиограмма трупа. — Мы проверили абсолютно все. Энтони Полански, руководитель нашей группы, собирался доложить сегодня полковнику Уиклоу о том, что, по нашему мнению, вся причина инцидента — в программе.

Терпеливый интерес появился в глазах капитана.

— А можно поконкретнее?

— Этого мы пока не знаем. Мы собираемся сравнить действующую программу с оригиналом и выяснить, были ли внесены какие-либо изменения.

— А если выяснится, что были?

— Тогда нужно установить, какие именно.

— Кому принадлежит идея проверить программу?

— Мне.

— А почему вы решили сделать именно это?

— Методом исключения. Программа — единственное, что осталось непроверенным. Следовательно, причина кроется в ней.

— Однако эта программа превосходно работала до вашего приезда. Надеетесь заработать лишние очки, не так ли, мисс Лоусон?

Эвелин сидела, словно каменная. И все же она нашла в себе силы ответить:

— Поскольку я не имею никакого отношения к организации диверсии, я буду иметь все основания гордиться собой, если сумею выяснить причину сбоя программы.

— Я вовсе не думал лишить вас этого права. Просто мне любопытно, насколько повысятся ваши акции, если вы сумеете найти ошибку в проекте государственного масштаба?

— У меня и так отличная профессиональная репутация, капитан. Именно поэтому я здесь.

— Но ведь вас пригласили в команду не в первом составе, значит, есть специалисты и более высокого класса. Вам не было обидно, что вас не пригласили с самого начала?

— Я ничего не знала об этом, поэтому не могла обижаться. А кроме того, у меня была другая работа. Проект «Дальнего прицела» был уже в полном разгаре, когда я закончила ее. Я освободилась всего месяц назад, вы легко можете это проверить.

— Х-мм, — на этот раз капитан изучал свои бумаги несколько дольше, потом и слегка улыбнулся — одними губами:

— Что ж, я полагаю, мы можем закончить на сегодня, мисс Лоусон. Можете идти. Ах, да, чуть не забыл — вы не должны покидать пределов базы. Согласитесь, будет весьма неприятно, если мы поймаем вас при попытке сбежать?

— Телефонные разговоры мне позволены?

— А вам нужно кому-то позвонить? — ответил он вопросом на вопрос. — Наверняка, своему адвокату?

— Вы считаете, я в нем уже нуждаюсь?

Вместо ответа капитан снова недобро улыбнулся.

— Пока мы не предъявили вам никаких обвинений.

На нее не произвело впечатления это подчеркнутое «пока».

— Вы не предъявили мне обвинений, но запретили покидать базу. Позвольте напомнить вам, капитан Стоун, что я лицо гражданское и не нахожусь под юрисдикцией военных уставов.

— В свою очередь позвольте и мне напомнить вам кое-что, мисс Лоусон. Вы работаете на военной базе. Так что если потребуется, мы можем подержать вас и на гауптвахте без предъявления каких-либо обвинений — и столько, сколько нам потребуется. Надеюсь, наши подозрения беспочвенны. Мы это проверим. Но сейчас, если вам вдруг захочется посидеть за решеткой, — мы с радостью пойдем вам навстречу.

— Вы все сказали?

— Полагаю, что да.

Эвелин поднялась. Убедившись, что ноги не подгибаются и слушаются ее, она приказала им побыстрее убираться восвояси. Она так и не взглянула на Томаса, не удостоила взглядом и сержанта Ковача, дежурившего в приемной. Очевидно, бравый сержант покидал пост только вслед за своим полковником.

Они поговорят с Филом, и он, разумеется, подтвердит каждое ее слово. Тогда они сами убедятся в том, что их хваленые датчики барахлят. Может быть, это просто осечка, и две карточки получили одинаковый секретный код, А может быть, кто-то проник в здание при помощи дубликата ее карточки… Они спросят Фила и убедятся в том, что она здесь ни при чем!

Эвелин не очень испугалась угроз капитана, хотя его вопросы сами по себе были, конечно, серьезным испытанием. Самым ужасным было другое — выражение глаз Тома, убедившее ее в том, что он не доверяет ей, напротив, верит в то, что она, Эвелин, способна на диверсию.

Господи, какой же дурой она была! Поверила, что занятия любовью с мужчиной к чему-то его обязывают. Нет, занятия любовью — это слишком романтично, просто голый секс! Для мужчин важнее всего удовлетворить физические потребности, что-то вроде еды. И никаких эмоций. Это она вместе со своим телом отдавала ему душу, а Том просто занимался сексом. А она, зачарованная, думала, что способна на большее… Конечно же, она ни на секунду не думала, что Том любит ее, но ей казалось, что он хотя бы чуть-чуть привязался к ней…