Как же он орал! У меня уши засохли и отвалились. В переносном смысле. Но и в обычном были близки к вышеописанному процессу. Он тридцать шесть синонимов к слову "дура" подобрал! И в два раза больше к слову "сумасшедшая".

Однако меня его высказывания не впечатлили и не заставили оставить идею добровольно уйти из жизни. Почему? А вы представьте себе Ленина на броневике, только голым и вы меня поймете. Аайю не только кулаками потрясал. Кое-что другое у него тоже тряслось, вызывая у меня приступ неконтролируемого веселья, отчего блондин злился еще больше.

Он высказался о моих умственных способностях. Точнее, наконец, признал полное их отсутствие. Попробовал надавить на совесть, но отчаялся отыскать ее. Пытался воззвать к жалости, да потерпел сокрушительную неудачу, ибо жалеть мне было не о чем, потому что я верила — я вернусь, если умру…

А я умру?

Когда земо успокоился и, надувшись, отвернулся от меня, сев в трех метрах на песке, я смогла спокойно оценить ситуацию. Хотя как сказать спокойно… У меня поджилки тряслись, жевательная мышца дергалась, ноги судорогой сводило, но я упрямо обдумывала все возможности. Любой путь вел в тупик, кроме одного — в конце этой дороги ждала неизвестность.

Блондин ушел в лес. Со своего места я слышала, как он обрывает листья с деревьев, сопит себе под нос и бормочет ругательства. Солнце клонилось к закату, а я так и не пришла к чему-то определенному. Никак представить себе не могла, что лично режу себе запястье или гордо. Все-таки инстинкт самосохранения великая вещь! Но и его можно обойти…

Я не сильно удивилась, когда из океана вынырнул Юн-Юн. Он подозвал меня жестом и вручил небольшой пузырек.

— Ты понравилась Тьин-Миню, но он слишком хорошо знает людей, а ты наполовину человек. Твой выбор не у тебя в голове, а в твоих руках. Если ты выпьешь это, то просто уснешь через одну грозу, — он замолчал, а потом добавил: — И что бы ты ни решила, знай — эльгаши всегда желанные гости у нас.

Оставшись одна, я посмотрела на пузырек в своих руках, откупорила его и понюхала. Он пах солнцем, морем, песком и кремом для загара. Я будто целый мир держала в своих ладонях. Такой крошечный, такой беззащитный и нуждающийся в поддержке…

Когда Аайю вернулся, Элоиза по-прежнему сидела на песке. Девушка смотрела на закат, отражающийся в ее прекрасных голубых глазах, и улыбалась. Сердце земо сжалось от простой мысли — потерять ее, бесценное сокровище, так просто. Неверное решение, неосторожный поступок и прекрасное взбалмошное чудо, навечно обидевшись, исчезнет из его жизни. Навсегда. С некоторых пор он ненавидел это слово.

Только встретившись с ней, непонятной чужой человечкой, случайно ворвавшейся в его жизнь, он понял — ничто не останется, как прежде, размеренно, запланировано. Тогда он ненавидел ее. Всем сердцем. Всей душой. Особенно за то, как смотрел на нее Айрис. Суровый оборотень буквально таял от одного ее взгляда. Одной улыбки. И блондин спросил себя, почему? И начал присматриваться к ней в поисках ответа. И, к сожалению, нашел.

Не такая. Не правильная. Глупая. Своевольная. Неподатливая. Любимая… Его! И когда успел зачислить ее в список имущества? А потом все это стало неважно. И правда, для нее ничего не жалко. Лишь бы смеялась, лишь бы в ее глазах горел огонек азарта, и просыпалась она утром рядом с ним.

Земо, расправил смешную юбку из листвы деревьев, и сел рядом с девушкой на песок, прислонившись плечом к ее плечу.

— Не делай этого, Элоиза. Не делай мне больно. Не убивай меня. Я не смогу без тебя. Уже не смогу. Ни дня. Ни грозы прожить, зная, что тебя больше нет. Что ты не подымешь с подушки голову и не скажешь, смущенно прикрыв ладонью губы — привет, а что тебе сегодня снилось?

Я привык переживать, привык злиться, привык к толике безумия в своей жизни. И смеху. Я никогда так много не смеялся…

Аайю замолк, ощутив, как девушка сползла чуть ниже: с плеч на колени оборотня. Удобно уложил ее голову, запустил пальцы в золото волос и продолжил:

— Давай вернемся в Долину Оранжевого Заката. Немедленно. Пойдем к Кару, спросим его согласия и поженимся. Сегодня. Я не хочу больше ждать ни молнии. Мне так будет спокойнее. А потом закатим праздник, да такой, что его лет двадцать помнить будут. Затем построим дом, хочешь у Ариса, хочешь у Карсимуса, а хочешь вернемся сюда и будет жить здесь, на берегу моря и каждое утро встречать вместе рассвет…

Оборотень говорил еще долго, торопливо, словно боялся остановиться. Боялся, что у него закончатся слова и волей-неволей ему придется остаться в тишине, где ничего, как ни пытайся, невозможно услышать, за исключением тихого плеска волн и шелеста листвы. А он хотел услышать. Хотя бы "да", но подошло бы и "нет", а потому говорил, говорил, говорил, не в силах справиться с ужасом, постепенно поднимающимся о ступней к горлу. Оборотень повторялся, глотал слезы, непонятно отчего выступившие на глазах, шмыгал носом и прочищал вдруг забившееся горло, но все-таки ему пришлось замолчать, когда его рука неосторожно коснулась шеи и замерла. Тогда Аайю запрокинул голову к сияющим звездам, шумно вдохнул и обиженно завыл на длинной высокой ноте. Сердце девушка, чья голова покоилась на его коленях, не билось…

Умирать оказалось… забавно!

Да-да, именно так оно и было. После выпитого яда по моему телу разлилась удивительная истома. Движения стали ленивыми и даже мысли стали не скакать с извилины на извилину, а неторопливо ползать по ним, не меняя своего направление. Краски мира: неба, листвы, воды обрели глубину и миллионы оттенков. Слова Аайю будто бархат обволакивали кожу, проникали под нее и согревали душу.

Еще чуть-чуть и я бы поняла суть мироздания… Ответ на извечный вопрос "а зачем мы живем?" был уже совсем рядом — протяни руку и он понятным предложением осядет в голове и останется всего лишь крикнуть "эврика!" и закружится в танце…

В какой-то момент пришло понимание, что все идет так, как должно быть. Все правильно. Разумно. И другого пути для меня не существовало. А Аайю… Он справится. Он у меня сильный…

А потом… Не стало ничего. Совсем. Ни мира. Ни сна. Ни мыслей. Осталась я наедине с самой собой и со своими эмоциями. И я почти успела испугаться, что это состояние будет длиться вечность и в конце концов поглотит меня, но…

Появилось радужное пятно. Оно стремительно росло, кружилось. Захватило меня, и я ощутила восторг свободного падения. Перед глазами мелькали красные, желтые, оранжевые, фиолетовые полосы, а я все падала, и падала, и падала, раскинув руки, и смеялась непонятно отчего. Мне было фантастически хорошо и хотелось продлить веселье как можно дальше. И та же вечность уже не пугала, но привлекала…

Бах! Я приземлилась в кучу белых и розовых перьев, которые сразу забили рот, нос, уши и глаза. Кое-как встала на ноги и, с трудом балансируя на шаткой поверхности, скрытой пуховой подушкой, осмотрелась.

Тело у меня было, но полупрозрачное и будто бы двухмерное, лишенное привычного объема и тяжести. Я не ощущала потребности дышать, кушать и совершать все остальные присущие материальному миру действия. Двигаться было не трудно, скорее непривычно, ибо при каждом шаге я теряла равновесие, а забывшись, вообще начинала взлетать. Довольно скоро мне удалось понять, что данные способ передвижения самый эффективный в непонятном "где", созданным воображением и силой двух демиургов.

— Трам-парам-тарам! — неожиданно заиграла музыка, сбив концентрацию на полете. Я тут же рухнула в перья, выругалась и погрозила в пустоту кулаком. — Вы прожили длинную и трудную жизнь? Собрались как следует отдохнуть после смерти? — спросил приятный мужской голос, наполненный щекочущим нервы весельем. — А вот фиг вам! — Обалдеть! Ладно, я по делу заглянула и задерживаться здесь не собираюсь, а другим каково? Они небось на койко-место на пляже, питание олинклюзив и бесплатный массаж рассчитывали, а попали…