И вот как это работало:

Завтра вечером, например, Гаррисон и его леди, вероятно, выйдут прогуляться. Они будут есть, пить, разговаривать в той или иной таверне Линдоса до поздней ночи. Их движения будут вялыми, неспешными. Они были в отпуске, не в настроении спешить. Позже они могут пойти на дискотеку, сжечь немного избыточной энергии. Но чем бы они ни занялись, это не меняет ситуации. Палацци, заметившему, как они вышли из своих апартаментов, будет достаточно времени, чтобы войти, отыскать спрятанные ценности (они все это делали, прятали свои драгоценности и наличные), забрать то, что он хотел, и убраться.

И, конечно, Гаррисон не будет его единственной жертвой завтра вечером. Здесь ещё был толстый, богатый француз и его любовница, которые, как знал Палацци, заказали билеты на завтрашнее шоу в Родосе, и, наконец, был швейцарский плейбой и его подруга, которые всегда танцевали и пили всю ночь напролет.

И все они покидают гостиничные номера примерно в то же время, их передвижения отчётливо видны вору благодаря увеличительным линзам бинокля. А стоимость пребывания здесь, когда толпы туристов были, наконец, выпровожены, и Акрополь запер дверь? О-о, несколько сотен драхм, достаточно, чтобы обеспечить сварливого старика-вахтёра узо[3] на ночь или две.

А рано на следующее утро — когда солнце едва взойдёт, и местная полиция всё ещё будет протирать заспанные глаза, пытаясь понять, что случилось — Пауло Палацци уже не будет! Одинокий пассажир в такси направится в город Родос, где он собирается изменить свой костюм, свой стиль, распродать некоторые изысканные вещи за наличные и вновь принять настоящее имя.

Под которым, четыре или пять дней спустя, он улетит обратно в Геную, и дела пойдут, как обычно. И если те ювелирные изделия, что он видел у миссис Гаррисон, сами по себе уже чего-то стоят… пройдёт довольно много времени, прежде чем ему понадобится снова заняться любой «серьёзной» работой.

Возможно, поэтому он был таким весёлым, пожелав доброго солнечного утра паре хорошеньких британской девушек с бирмингемским акцентом, которые перегнулись через стену рядом с ним, и охами и ахами выражали своё благоговение перед видом, раскинувшимся внизу. Да, это было очень красивое зрелище, и очень доброе утро. Надо надеяться, завтра будет так же хорошо, и особенно завтра вечером.

Убрав бинокль в футляр, захлопнув крышку и поднимаясь, Палацци снова улыбнулся девушкам. У одной из них были наиболее изящно торчащие груди. Он облизнул губы. Жаль, что это была чисто деловая поездка, но — что ж, бизнес есть бизнес…

Пять минут спустя после ухода Джо Блэка из верхнего патио, где его намеченная жертва теперь завтракала, Гаррисон замер с яичницей на поднятой вилке, на полпути ко рту. Внезапно перед его мысленным взором, появившись из ниоткуда, возникло… нечто. Сцена, но не из настоящей памяти, а что-то совсем другое. Только что именно… он не мог сказать, за исключением того, что на мгновение все его чувства, казалось, наэлектризовались и покалывали, словно предупреждая. Видение было тусклым и туманным, и показывало статуэтку в виде мужчины, вращающего рукой маленькое колесо рулетки, которое он держал между скрещенных ног. Это длилось не дольше, чем доли секунды. Потом видение окончательно исчезло.

— Ричард? — донёсся до него голос Вики. — Что-то не так с твоей яичницей?

Он очнулся, расслабил слишком напрягшиеся плечи, и опустил вилку.

— Эй, — улыбнулся он, — всё замечательно. Я наелся, вот и всё.

— Только что ты выглядел так странно, — обеспокоенно сказала она.

— Правда? О, я, похоже, задумался.

Она вопросительно подняла голову.

— Это было приятно?

— А? — он всё ещё был рассеянным.

— О чём ты думал?

— Думал?

Он пожал плечами, покачал головой, и сказал первое, что пришло ему в голову, — то, что, мягко говоря, удивило даже его:

— Ты обратила внимание на мужчину, который вышел несколько минут назад? В кожаных бриджах и цветастой рубашке?

— Да, немец, как я. Или, скорее, более типичный, — или, по крайней мере, как вы, англичане, считаете, каким должен быть типичный немец, — она улыбнулась. — Немного вульгарный, на самом деле. Ты думал о нём?

— Слишком вульгарный, — ответил Гаррисон, — и вовсе не немец. И да, я полагаю, что я, должно быть, думал о нём.

— Не немец? Но он выглядел так… — Она перестала улыбаться. — Ты подслушивал? Читал его мысли? Но зачем, Ричард?

— На самом деле, я не читал, — честно ответил он. — Чёрт, я почти не обратил внимания на этого типа. Но — ох, может быть, я видел его где-то раньше. Он не немец, однако, любой будет в этом уверен.

— А разве это имеет значение? Его национальность, я имею в виду?

Он сморщил нос, изображая, что обдумывает её вопрос, усмехнулся и сказал:

— Не думаю.

Вики расслабилась, потянулась через стол и, взяв его за руку, громко рассмеялась.

— Ох, Ричард, ты действительно странный человек!

И потому, что это было спонтанным, она не смогла заметить многозначительность своих слов.

Гаррисон продолжал улыбаться, а сам думал:

«О, да, я на самом деле странный. Но есть и более странные вещи на небе и на земле, моя милая Вики. Гораздо более странные.»

И он знал, что одна из этих вещей, этих ужас-каких-странных вещей, только что началась. Или, может быть, это началось давно, и только сейчас созрело, как гнойный чирей.

Всё в Психосфере Гаррисона клубилось и кружились, пульсируя бесконечно, по-видимому, упорядоченно и безмятежно. Но иногда её достигали волны далёких, отдалённых нарушений за пределами его понимания. Такие волны были там даже и теперь, они не причиняли ему вреда, но они беспокоили его. Он чувствовал себя, как рыба в Великом Море Психосферы, и, как рыба, он почувствовал присутствие могучего хищника. Там, где-то в бездонной глубине — акула!

Это была интересная мысль:

Акула в Психосфере, а Гаррисон не столько рыба, сколько рыбак с острогой. Пока он охотился на более мелких обитателей глубин, крупный хищник кружил где-то рядом. Но он не боялся, или, по крайней мере, не совсем боялся, ибо он был с подводным ружьём. Вот только… если столкновение не за горами, может быть, его ружьё недостаточно мощное? Его некогда прочная резиновая тяга износилась, ослабела от постоянного натяжения.

Хуже того, он даже увидел врага, который явился к нему — или он молча плыл за ним вдоль побережья, разинув пасть?

Внезапно напуганный погружением в свои фантазии, Гаррисон начал их обдумывать. Ужас пришпорил его, повысив уровень экстрасенсорного восприятия, несмотря на то, что это подняло уровень адреналина. В своих поисках он заглянул глубоко в Психосферу. Где-то, где-то…

…Там!

Пятнистый, мраморный образ, бесшумный, как тень, поглощённый преследованием какой-то другой добычи, не проявляющий никакого интереса к Гаррисону. До тех пор, пока…

Образ акулы вдруг развернулся в направлении Гаррисона, двинулся на него в слепой, недвусмысленной ярости, тускло-серой оскалившейся торпедой сквозь нематериальное вещество Психосферы.

Она была близко, угрожающе близко… она чувствовала его!

— Ричард? — голос Вики донёсся до него, заставив его вздрогнуть, как от пощёчины — что, в свою очередь, заставило её подскочить.

— Снова где-то блуждал? — нервно спросила она.

Гаррисон чувствовал, что кровь отхлынула от его лица, но он заставил себя улыбнуться, встал и потянулся через стол, чтобы притянуть её к себе. Он надеялся, что она не чувствовала дрожи в его руках.

— Хорошая мысль, — сказал он. — Блуждать, я имею в виду. Давай пойдём на пляж…

Но даже когда они отправились в путь, она могла сказать, что он ещё не совсем с ней…

Глава 2

Более чем в пятнадцати сотнях миль к северо-западу от Родоса был яркий, солнечный полдень. В Лондоне царила суета — но в умном замке Харона Губвы всё было прохладным, затенённым и спокойным, как сонный зверь. Замок не спал — он никогда не спал, — но Губва был один всё утро в своих покоях и не велел не беспокоить; что для Замка означало максимально возможное приближение к состоянию покоя и дремоты.