Я не случайно выбрал бар «Меркурий» для своей встречи с мнимым «другом» по имени Пэт. Нам было доподлинно известно, что хозяин этого бара является осведомителем полиции, а сам бар уже давно используется как ловушка для советских граждан, особенно моряков дальнего плавания. Здесь с ними могли сделать что угодно, и не делали этого только потому, что генеральный консул не рекомендовал в нем появляться, особенно в одиночку.

Предупредил нас об этом один верный человек, надежность которого была нами многократно проверена. Он тоже работал в контрразведке, но не в «русском отделе», а в другом подразделении, но Рольф об этом, естественно, ничего не знал, так же как и тот не знал о нашей связи с Рольфом. Когда я вошел в бар, в нем было уже немноголюдно. Все случайные посетители разошлись по домам, остались несколько завсегдатаев, сидевших группками и в одиночку по затемненным углам со стаканами и кружками в руках. Я огляделся по сторонам, словно разыскивая кого-то среди посетителей, затем подошел к стойке и уселся на высокий табурет. В другое время я заказал бы свой любимый коктейль: джин-кампари-тоник и несколько кубиков льда, но сегодня я не мог рисковать. Где-то неподалеку находились коллеги Рольфа из контрразведки, а я был за рулем, и употребление спиртного могло послужить поводом для моего задержания.

Пока я раздумывал, что заказать, бармен окинул меня оценивающим взглядом и спросил:

— Простите, вы, случаем, не Пэт?

— Значит, он еще не приходил? — не отвечая на его вопрос, спросил я.

— Так это вы звонили? — тоже вопросом на вопрос ответил мне смышленый бармен.

И на этот раз я оставил его вопрос без ответа, а вместо этого посмотрел на часы. Прошло уже сорок две минуты с момента, когда мой несуществующий «друг» должен был появиться в этом баре, и даже любому дилетанту должно было быть ясно, что он уже не придет: контрольное время для подобных встреч, как правило, не превышает тридцати минут. Я так и сказал:

— Видимо, он уже не придет… Вот что, старина, налей-ка мне стакан сока, да я поеду домой.

Можно было вообще ничего не заказывать, но, во-первых, неудобно зайти в бар и ничего не выпить, а во-вторых, мне было просто необходимо еще некоторое время пообщаться с барменом. Его сообразительность и хитрый взгляд серых глаз наводили на мысль, что не только хозяин бара, но и бармен сотрудничает с полицией и что его уже успели проинструктировать, как себя вести и что спрашивать.

Не прошло и минуты, ушедшей на то, чтобы проткнуть банку с апельсиновым соком и наполнить стакан, как бармен подтвердил мои предположения.

— Простите, а как выглядит ваш друг? — небрежно задал он вопрос, который его попросили мне задать. — Может быть, он был здесь и ушел до вашего звонка?

Я отхлебнул сок из высокого стакана, поставил его на стойку и в нескольких словах набросал ему такой портрет:

— Моих лет, пониже меня ростом, но чуть полнее, короткая стрижка, усы, очки в роговой оправе, лысина на макушке…

Бармен наморщил лоб, подумал, и не успел я закончить свое описание, как он сказал:

— Нет, сегодня его не было, это точно. Он был вчера, примерно в это же время, сидел около часа вон за тем столиком, где сейчас сидят эти двое. У него еще был светло-коричневый кейс.

— Это он, — подтвердил я, по достоинству оценив наблюдательность и память бармена. Видимо, не зря полиция сделала его своим осведомителем. — Наверно, он перепутал день и ждал меня вчера. А мы договаривались на сегодня…

Вот теперь можно было уходить: контрразведка получит приметы моего «друга», убедится, что такой человек есть на белом свете, и будет его искать. И может даже найти, потому что я дал приметы реального человека. Он, правда, не имел к советской разведке никакого отношения, но вчера вечером действительно находился в этом баре, где его видел не только бармен, но и Толя Сугробов. Из всех посетителей выбор на этого человека пал из-за его интеллигентной внешности и большого количества характерных примет, в том числе находившегося при нем светло-коричневого кейса. Он явно был человеком нашего круга и поэтому вполне годился на роль моего «друга», вот Толя его и срисовал.

Конечно, это было нехорошо — подставлять под удар постороннего человека. Но мы надеялись, что рано или поздно контрразведка разберется и поймет, что мы ее одурачили…

Время приближалось к полуночи, когда я, обдумывая на ходу все происшедшее в этот вечер, проезжал мимо нашего посольства. Сквозь плотно зашторенные окна не пробивалось ни лучика света, поэтому непосвященному человеку было невозможно определить, есть ли кто-нибудь в этом затемненном здании в столь поздний час или нет.

Прилегающая к посольству территория за решетчатым забором и тротуар вдоль этого забора, по которому прогуливались двое полицейских в форме, были ярко освещены, и от этого здание посольства казалось еще более таинственным. Но ничего таинственного, говоря по правде, ни в самом здании, ни в том, что происходило внутри него, не было, а впечатление, что посольство необитаемо, было обманчиво. Мне было доподлинно известно, что посольство сейчас работает в своем обычном ночном режиме: на своем посту находится дежурный комендант, наблюдающий по телемонитору за обстановкой вокруг здания и, возможно, в эту самую минуту разглядывающий мою физиономию в проезжающем автомобиле, сотрудники охраны обходят помещения, проверяя надежность запоров, трудятся шифровальщики, радисты, не исключено даже, что в здании засиделся допоздна кто-нибудь из моих коллег.

Я тоже частенько засиживался допоздна, и заходить в посольство мне случалось не только до полуночи, но и глубокой ночью, и дежурить по ночам, но сейчас я чисто машинально оглядел советскую территорию за решетчатым забором и проехал мимо.

Первое, на что я обратил внимание, подъехав к жилому дому, был «форд-таунус», на котором ездил Толя Сугробов.

Я нисколько не сомневался, что сейчас он стоит у окна своей квартиры и смотрит, как я паркую автомашину: наверняка его очень интересовало, насколько успешной была моя поездка в бар «Меркурий».

Я набрал цифровой код, вошел в подъезд и включил освещение лестницы, потому что в доме было всего четыре этажа и построили его без лифта.

В отличие от бытующего в нашей стране расточительства, в большинстве западных стран экономно относятся к расходованию электроэнергии, и поэтому свет на лестницах не горит постоянно, а включается ровно на столько времени, столько требуется, чтобы подняться на два лестничных марша.

Если кому-то требуется, подняться выше, приходится еще раз нажать на кнопку, которая светится в темноте, так что не приходится шарить по стене в ее поисках, и снова включить освещение на одну или две минуты.

Я поднялся на второй (по нашему — третий) этаж и на какое-то время остановился на площадке перед дверью своей квартиры, раздумывая, не подняться ли мне этажом выше к Толе Сугробову и узнать содержание телефонного разговора Рольфа с неведомым мне пока собеседником. В этот момент меня не так интересовало даже содержание этого разговора, как личность этого собеседника, потому что больше всего на свете мне хотелось знать, на кого Рольф работает.

Подумав немного, я с сожалением подавил в себе это желание, и не только потому, что было не совсем удобно беспокоить Толю и его близких в столь поздний час (я был уверен, что он все равно еще не лег спать), сколько по той простой причине, что мне не хотелось, чтобы контрразведчики, наблюдающие сейчас из дома напротив за моими перемещениями по освещенной лестнице, зафиксировали мой визит на третий этаж и сделали на основании этого факта какие-то нежелательные для меня и Толи выводы.

На сегодня было уже достаточно всяких неприятностей!

Пока я раздумывал, подняться к Толе или нет, свет на лестнице погас, и мне в глаза сразу бросилась узкая полоска света, пробивающаяся на лестничную площадку из-под двери моей квартиры. Именно в эту узкую щель чуть больше трех месяцев назад Рольф подсунул тот злополучный конверт, из-за которого и заварилась вся эта каша.