Надо что-то делать, надо отдавать приказы. Он оставался начальником и сейчас ему нужно занять своих людей, чтобы они не думали, а просто исполняли, что велено. Так легче.

– Жюре, заново выставить караулы. Этих мерзавцев – в подвал, я разберусь с ними завтра. Перенести Фабьена в комнату, где его переоденут и омоют, предоставьте это женщинам. Пусть здесь все уберут. Когда все закончите, оповестите меня. Я буду... – Он не знал, где будет. Нужно хоть немного побыть одному. – Найдете меня и доложите.

Привычный ритм приказов встряхнул людей; теперь у них появилось дело, а когда они все выполнят, Теодор придумает, чем еще занять их и себя. Нужно сообщить хозяйке замка о трагедии на кухне. Да, не с такими вестями он хотел к ней сегодня прийти...

Он поднял кинжал, распахнул дверь и вышел, и толпившиеся в коридоре слуги отпрянули – Виллеру был весь в крови. По коридору уже спешила Камилла. Ну конечно же, как он не сообразил, наверняка к ней кинулись с докладом...

– Теодор, что здесь... О господи! – Она ахнула, бросилась к нему, вцепилась. – Вы ранены?

– Со мной все в порядке. – Виллеру чуть отстранил ее. – Осторожнее, вы испачкаетесь.

– Я слышала какой-то шум...

Нет, похоже, сейчас не удастся побыть в одиночестве. На Теодора навалилось вязкое безразличие.

– Идемте отсюда, незачем вам это видеть. Я все объясню.

Он увел Камиллу из коридора. Нужно идти наверх, сменить рубашку и брюки, смыть кровь, но шевалье шагнул к дверям, ведущим в сад. Камилла, не задавая вопросов, последовала за ним.

Ночь выдалась ветреная, но достаточно ясная. По небу летели клочья облаков, сияли звезды. Было холодно, но Теодор почти не замечал этого. Не выпуская руки Камиллы, он шел по уже ставшим привычными дорожкам, в глубь сада, к мраморному ангелу.

Скульптура белела во тьме. Виллеру остановился, прислонился спиной к пьедесталу.

– Может быть, теперь ты расскажешь мне, что случилось? – тихо спросила Камилла.

Теодор рассказал – коротко, внятно, безразлично. К чести ее, госпожа де Ларди не стала охать, сыпать обычными фразами, которые говорят в подобных случаях. Она молча и крепко обняла его, совершенно не заботясь о платье.

Они простояли так несколько минут молча. И Теодор с удивлением понял, что это лучше одиночества. Гораздо легче, когда твое горе разделяют. Ему и раньше приходилось терять людей, но не так глупо, не на кухне прекрасного замка Жируар...

Виллеру заметил, что Камилла дрожит.

– Вернемся в дом. Ты замерзла. И мне нельзя уходить надолго. Мои люди растеряны.

– Да, конечно. Теодор...

– Камилла, – тихо сказал он, – все потом. Она кивнула.

Когда последние звуки в доме затихли, уже под утро, Теодор пришел в свою комнату и опустился на колени перед распятием, но сегодня ему нечего было сказать Всевышнему и спрашивать уже ничего не хотелось, потому что ответ известен: такова жизнь, так бывает. Просто и безжалостно – так бывает.

Но, когда уцепиться не за что, цепляешься за привычное – и губы послушно зашевелились:

– Вечный покой даруй им, Господи, и вечный свет пусть им светит... Господи, помилуй... Христос, помилуй...

Тишина.

– Вечный свет даруй им, Господи, с твоими святыми навеки, потому что ты милосердный. Вечный покой даруй им, Господи, и вечный свет пусть им светит...

Глава 19

Под веки словно насыпали песку, и Камилла не могла заснуть. Она долго бродила по комнате, потом накинула плащ, вышла в сад и дождалась там рассвета. Было холодно, но очень ясно. Ночь словно отодвинулась, прикрылась вуалью.

Вернувшись в дом и поднимаясь к себе, Камилла столкнулась с Виллеру. Видимо, он тоже не ложился; во всяком случае, глаза его были очень похожи на глаза Камиллы. Он был, как всегда, аккуратен и подтянут, но в его движениях сегодня виделась какая-то безнадежная усталость, и это вовсе не усталость тела.

– Сударыня. – Он поклонился.

– Как ты? – Здесь, посреди лестницы, где в любой момент могли появиться слуги, Камилла не стала говорить ему все, что хотела. Виллеру махнул рукой:

– Отправляюсь на тренировку. Мои люди наверняка уже собрались и ждут.

– Может быть, лучше освободить их сегодня от занятий? У них была нелегкая ночь.

– Отнюдь. Нельзя нарушать привычный ритм. Они должны понимать, на что идут, и если кто-то из них погиб – это ничего не меняет. – Теодор потер подбородок, на сей раз чисто выбритый, и вдруг беспомощно сознался: – До сих пор поверить не могу. Глупость какая-то.

– Что ты будешь делать с этими тремя?

– Сдам на руки гвардейцам, согласно закону, – пожал плечами Теодор. – Хотя с гораздо большим удовольствием задушил бы их голыми руками. Впрочем, эти чувства недостойны христианина. Грешен. – Но раскаяния на его лице заметно не было.

– Не казни себя за то, что произошло. – Камилла прикоснулась к его руке.

– Не буду, – улыбнулся он. – Я по-прежнему остаюсь солдатом, а солдату некогда казниться.

– Подозреваю, что ты мне наполовину врешь, но вынуждена отпустить тебя с этим, – вздохнула Камилла.

Теодор кивнул, помедлил, взял ее руку, прикоснулся к ней губами, задержавшись чуть дольше, чем позволяет этикет, отпустил и пошел вниз не оглядываясь. Сегодня утром его хромота была особенно заметна. Камилла сжала кулаки. Ничего. Нужно успокоиться, продумать план действий, и все будет. Их первое соглашение остается в силе – и Виллеру дал понять, что помнит об этом. Остается немного подождать.

Вздохнув, она отправилась к себе: может быть, удастся заснуть хоть ненадолго. Смешно, если Теодор ночью явится и снова застанет ее крепко спящей. Ночь любви для старичков, вот что это будет...

Камилла сделала то, что должна была: отослала в аббатство слугу с запиской, чтобы прислали священника для погребения Фабьена, не стоило слишком затягивать с этим делом. Виллеру, в свою очередь, отправил Николя в деревню за гвардейцами. Они прибыли в середине дня, во главе с лейтенантом Ториньоном, недовольные вынужденной прогулкой, и шевалье долго беседовал с ними и с пойманными ворами в подвале. Перед обедом Камилла услышала стук копыт во дворе и выглянула в окно: гвардейцы увозили оборванную троицу, а Виллеру внимательно наблюдал за процессом.

Конечно же уже утром о происшествии знал весь замок. За завтраком и обедом шевалье не появлялся: Камилла отправила ему приглашение выпить вместе чаю, но тот отказался, сославшись на занятость.

К вечеру из аббатства прибыл святой отец Блез – Вильморен, как выяснилось, не мог приехать – и сделал все, что нужно. Камилла послала слуг вырыть могилу на замковом кладбище, чтобы похоронить Фабьена на рассвете. Она весь день не видела Теодора и не знала, чем тот занят.

«Мне так хочется, чтобы ты пришел и я наконец могла тебе сказать... что?» Она не знала. Вообще не знала, что будет говорить, и нужно ли говорить, или снова достаточно будет действий...

Камилла ушла к себе рано, сказывалась предыдущая бессонная ночь. Она отослала служанку, предупредив, что разденется сама, но раздеваться не стала, только волосы распустила и расчесала, а потом уселась у камина с книгой. Теодор расставлял последние караулы за полночь, но Камилла умела ждать.

Однако той ночью Теодор так и не пришел.

Замок просыпался. Камилла спустилась в гостиную, где встретила отца Блеза, ночевавшего в замке и уже готового к церемонии погребения. Застучали сапоги: Виллеру и его люди вернулись с тренировки. На кухне повара гремели котлами. Первые рассветные лучи робко пробивались в комнаты, ложились яркими пятнами на пол. Камилла мельком улыбнулась Виллеру, получила в ответ короткую улыбку и вышла в сад вслед за отцом Блезом.

Кладбище густо заросло кустами шиповника – их не выкорчевывали и не подрезали, и они буйно ветвились, а вскоре должны были зазеленеть и зацвести.

Фабьена провожала почти вся замковая челядь, некоторые служанки громко всхлипывали. Люди Теодора стояли, опустив головы. Сам Виллеру голову держал высоко, но не смотрел ни на кого. Священник переворачивал страницы Библии, а шаловливый ветер пытался перетасовать их по-своему, прочитать «Акт веры» вместо «Реквиема». И черными, тяжелыми казались вывороченные пласты земли.