Бесспорно, Эдгар гостеприимный хозяин и неплохо угощал нас на этот йоль. Обычаев-то он придерживается, но и только. Но он не вождь, не таков, каков был его отец Свейн – человек, которого я всегда почитал.

Я поглядел на мать. Она уже стара, глаза ее выцвели, лицо избороздили морщины. Но она по-прежнему стройна, как пламя свечи, и манеры у нее величественные. Люди говорили, что Свейн Армстронг уважал и почитал ее поболее иных, преклонялся перед ней. Сам он взял в жены робкую женщину, хотя и саксонскую принцессу. Но это был не тот брак, какой ему нужен, и люди говорили, что Свейн заглядывался на благородную Гунхильд. Мать всегда была величава и почитаема, хотя и стала женой такого слабого и бесцветного тана, как мой отец, Освин. Пусть это и грешно, но я не вспоминал об отце с почтением, а при его жизни даже стыдился его, маленького, робкого, вечно хлопотавшего над своими овцами, свиньями, коровами. Неудивительно, что когда в Фелинге появлялся воинственный Свейн, я так и кидался к нему. И если он обращал на меня внимание – у меня душа пела. И почему Свейн не увел мою мать из дома, не забрал с собой? Сделал бы ее хоть второй женой, на датский лад. Но нет, моя мать была слишком горда и никогда не пошла бы на это. Она глубоко убеждена, что только венчанная супруга может стать настоящей женой и госпожой в доме.

Но что плохого в старом датском обычае брака без венчания? В былые времена таны держали у себя не одну, а две, три «датские» жены, хоть церковь и противилась этому. Но ведь бывает немало причин, по которым мужчина хочет взять в жены еще одну женщину, – чувства, зов плоти, необходимость, наконец. Норманны запретили этот обычай, сведя роль «датской» жены до положения обычной наложницы. Ну да норманны много чего навязали нам, и почему это я должен им повиноваться? У меня самого три жены – все по датскому праву. Но моя мать настаивает, чтобы я обвенчался с какой-нибудь из них.

Я посмотрел на своих жен. Вот они – все здесь. Я могу взять на ложе любую, какую пожелаю. Они еще крепки и пригожи. Две родили мне детей – одна трех девчонок, другая крепкого парнишку, Олдриха. Я бы и не прочь обвенчаться с любой, но обе – дочери простых йоменов, а род из Фелинга слишком славен, чтобы разбавлять его кровь кровью простонародья.

Зато моя третья жена – из благородной семьи. Некогда я просто украл ее – уж больно она мне нравилась. Поднялся шум, едва не дошло до драки, но, поскольку выкраденная девица была не единственным ребенком у родителей, дело удалось замять, дав ее родичам откупную.

Может, мы и ужились бы с ней, но ее лоно оказалось бесплодным, она ни разу не забеременела, и постепенно я потерял к ней интерес. Даже узнав, что она путается с одним из моих людей, я махнул на это рукой. И хотя порой еще сплю с ней, но венчанной женой и хозяйкой Фелинга никогда не сделаю.

Да, только от нас, мужчин и хозяев, зависит положение женщин. А вот в доме Эдгара Армстронга, хотя жены у него все еще нет, всеми делами заправляет его невестка Риган. И чего он не прогонит ее – ведь не спит же он с ней? А вот же почитает ее, уважает, даром, что нормандка. Ему все едино – что норманн, что сакс. И никто его этим не попрекает. Наоборот, моя мать лестно отзывается – дескать, Эдгар хороший герефа, навел в графстве порядок…

В чем тут дело? Ведь Эдгар только и печется о своем золоте. Крестоносец – ха! И хотя я видел, как он упражняется с оружием, но по мне он все равно не воин. Душится, как женщина, бреется, рядится, как норманн… А еще эта его ученость! Чуть что, ссылается на труды каких-то бумагомарак и даже смеет утверждать, что саксы не всегда владели этой землей, а пришли такими же завоевателями, как норманны.

Черт! Как же это вышло, что за какой-то год этот подкупленный норманнами пес стал самым почитаемым человеком в Норфолке? И даже я то и дело ловлю себя на мысли о нем. Но я-то им не восхищаюсь. Хотя и не говорю это ему в глаза, дабы никто не решил, что я попросту завидую. Но завидую ли я? Я запретил себе об этом думать. Просто мне жаль, что мои надежды на сына Свейна, как на предводителя воинства саксов, не оправдались.

Мне стало невыносимо сидеть у огня, я вышел наружу. Мой дом – Фелинг, усадьба отца, деда, предков. Здесь все, как и положено в богатом бурге. Строения добротны, из толстых бревен, с крытыми тростником скатами кровли. Саксы говорят: «Мой дом – моя крепость». И свои усадьбы всегда ценят поболее грязных, вонючих городов, куда норманны внесли оживление и где расплодилось столько торгашей и ремесленников. И где те же норманны ввели этот дурацкий закон – гасить вечером по знаку колокола огни, якобы во избежание пожаров. Дурость какая-то, гасить свет по сигналу. А этот новый нормандский закон, воспрещающий саксам охотиться в королевских лесах? Это уже попрание наших старых свобод. Эдгар же говорит, что закон этот принят, дабы уберечь зверя от массового истребления. Словно зверя вообще можно истребить. Тьфу, опять я об Эдгаре.

Я пересек двор, и меня обдало ледяным ветром. Усадьбу окружал вал с частоколом, по верхам которого шла галерея для дозорных. По лестнице я поднялся на нее. Стоял, вдыхая холодный сырой воздух. Погода соответствовала моему настроению – ветер, снег со льдом. А небо в тучах до самого горизонта, словно кто-то накрыл мир крышкой чугунного котла. Вдаль уходят поросшие тростником и осокой фэны. Скука. И лезут всякие мысли – что давно пора начать осушать эти земли, рыть водоотводные канавы, копаться в земле. Как пахотный черный человек. А я, Хорса сын Освина, рожден быть воином. Но по сути по-настоящему так ни разу и не обагрил меч кровью. Живу, как сокол, с которого не сняли колпачок. Ах, встрепенуться бы, взлететь, почувствовать азарт настоящей охоты, ощутить вкус крови жертвы, услышать ее крик…

От горестных раздумий меня отвлек силуэт всадника, появившегося меж зарослей осоки. Я видел на нем черный плащ с капюшоном, его лохматого пони, а по посадке определил, что скачет не воин. Кого же это принесло в такое ненастье? А ведь несется во всю прыть, не опасаясь скакать по гололедице. Потом я узнал его. Это попечитель старой церкви Святого Дунстана, отец Мартин.

Когда я спустился с галереи, привратник уже открывал створку ворот. Священник так и кинулся ко мне, едва завидев.

– Благородный Хорса! Я проскакал много миль и молю о помощи.

Я слушал его сбивчивый рассказ, и у меня отвисала челюсть. Клянусь одноглазым Воданом[52], ну и дела! В фэнах мятеж. И уже не первый день. Саксы с болот восстали против людей алчного Ансельма, отбили их нападение, загнали в топи, скрестили с ними оружие! И возглавляет мятеж женщина, по сути девчонка, подопечная Ансельма и внучка того самого Хэрварда, о котором я не раз пел песни. Зовут ее Гита. А ведь я знал, что она существует, но давно решил, что Гита Вейк ушла от мира, стала затворницей в каком-то монастыре. Она же оказалась новой Боудикой[53] этой земли, и люди готовы сражаться за нее.

– Поначалу Гите и ее людям удалось отбиться от людей Ансельма, – говорил священник, не замечая потоков, что текли по лицу. Его капюшон совсем промок, как и борода, но глаза ярко горели. – Я не вмешивался в эту затею, считая, что мне, как духовному пастырю, не пристало воевать. Но вчера из Бери-Сент-Эдмундса прибыл сам аббат Ансельм, и с ним целое войско. Они окружили земли леди Гиты и не скрывают своих намерений поквитаться с мятежниками. Вчера прямо у моей церкви произошла жестокая стычка, и опытные воины аббата разбили отряд мятежников. Те отступили вглубь фэнов, а воины наступают, и не сегодня завтра они доберутся до Тауэр-Вейк, где укрылась Гита со своими людьми. Вот тогда я и решил не медлить, а постараться сообщить саксонским танам, в какой опасности внучка Хэрварда.

Я выслушал и внезапно ощутил кипение в крови. Серый хмурый день вдруг засиял для меня яростным светом славы. Восстание! Наконец-то!

Я с трудом перевел дыхание.