— Ах он, сволочь!.. — Большаков вскочил. — Подпоручик Ширпак! Вышлите свой взвод!

— Есть выслать взвод! — И тихо, дрогнувшим голосом спросил: — Самому тоже идти?

— Сами можете не ходить.

В это время партизаны открыли сильный ружейный и пулеметный огонь.

— Не иначе, как прикрывают своих лазутчиков, — сказал Большаков Зырянову и пустил вверх осветительную ракету. От окопов партизан ползла большая группа. — Открыть огонь! — скомандовал он и пустил ракету.

При ее свете он заметил, как раненый Коляда медленно, на руках стаскивал свое парализованное тело в ложбинку. Ракет на всю ночь не хватит, поэтому Большаков одной из них поджег стоявший в стороне стог сена.

Стало светло. Отчетливо видно ползущих с той и другой стороны.

Стрельба не прекращалась всю ночь, вода в пулеметах закипала. Несколько раз солдаты подползали почти вплотную к выемке, где лежал Коляда, но взять его не могли. К утру остатки взвода вернулись в свои окопы.

Измученные холодом, полуголодные солдаты утром с великой неохотой пошли в наступление. Два часа поднимали их офицеры, и только после того, как капитан Зырянов застрелил одного из солдат, наотрез отказавшегося вылезать из окопа, полк пошел. Но атака была вялой. Партизаны отбили ее без особого труда. Мороз не убавился и с наступлением дня. Солдаты дрожали и уже не про себя, а в открытую ругались и в следующую атаку не пошли.

Взбешенный Большаков бегал по траншеям и грозил наганом. Налетал на Карпенко.

— Почему твое отделение не поднимается?

— Не хотят, ваше высокоблагородие.

— Как так не хотят?

— Спросите их.

— Я вот спрошу! Как стоишь?! Как разговариваешь?! Сволочь. Пристрелю, как собаку! — Он судорожно полез в кобуру.

Карпенко злобно прищурил глаза, не спеша вынул из-за пояса бутылочную гранату.

— Я тебе «пристрелю»! — сквозь стиснутые зубы процедил он. — Я вот как ахну сейчас под ноги, так от твоего благородия ош-шметки полетят!

Стоявшие вокруг солдаты шарахнулись в стороны. Большаков побледнел. Он не был труслив. Но по лицу унтера понял, что тот не задумываясь ахнет гранату. И решительно захлопнул кобуру.

— Ну, подожди! — пригрозил он, уходя. — Мы с тобой еще встретимся.

— Дай Бог.

Вечером руководитель подпольного солдатского комитета Карпенко провел летучее собрание. Единогласно решили: довольно! И разошлись по ротам.

С наступлением ночи полк самовольно снялся с позиций и пошел — на Мельниково, а оттуда через Новичиху в Поспелиху. Оставленный без поддержки 46-й полк к утру, побросав раненых и обмороженных, ушел следом за 43-м. В Поспелихе Семенов узнал о падении Омска — столицы Верховного правителя. В первый же день прибытия в село на квартиру к Семенову пришел посыльный из штаба полка.

— Вас срочно вызывает к себе подполковник Большаков, — доложил он.

У Семенова сидели Карпенко, Меншиков, ефрейтор Петренко, пришедший в полк вместе с остатками отряда Большакова, и еще двое солдат, членов подпольной организации.

— Передайте подполковнику, что я не могу прийти, — сказал он связному. — Если я очень нужен, пусть придет ко мне.

— Правильно, — одобрил Карпенко, когда за посыльным закрылась дверь. — Ты, Петр Алексеевич, один вообще теперь не ходи никуда.

Через пять минут на квартиру явился сам Большаков. Пришел один.

— Я считал вас храбрее, поручик, — сказал он, переступив порог комнаты. — А вы нашкодить нашкодили, а прийти в штаб держать ответ струсили.

— Если вы пришли только за тем, чтобы обвинять меня в трусости, то можете считать вашу миссию законченной. Унтер покажет вам, где дверь.

— Нет, я пришел не за этим. Прикажите нижним чинам выйти, у нас будет чисто офицерский разговор.

— Нижние чины мне никогда не мешали, тем более не мешают сейчас.

— Они мешают мне, поэтому я прошу, чтобы вы их удалили.

— Не забывайте, подполковник, что не я у вас в квартире, а вы у меня.

— Хорошо, — согласился Большаков. — Тогда скажите, вы — большевик?

— Да, большевик и по убеждениям и по принадлежности.

— Тогда нам не о чем разговаривать… Поздно я вас раскусил.

— Поздновато…

Большаков направился к двери.

— Мой совет вам, поручик, побыстрее покинуть полк. Иначе я не ручаюсь за вашу жизнь…

— Благодарю вас, подполковник, за совет, но я в нем не нуждаюсь.

После ухода Большакова наступило минутное молчание.

— Бесстрашный, черт, — не без восхищения сказал Меншиков.

— А все-таки, когда я в тот раз замахнулся гранатой, он струхнул.

— Еще бы, у тебя такие дикие глаза были, любой испугается.

— Он один из тех, — вмешался Семенов, кого надо уничтожать безоговорочно, без суда и следствия.

Карпенко поднялся, подошел к Семенову.

— Сегодня ночью тебя попытаются арестовать. Днем не рискнут, а ночью — непременно.

— Ну и что ты хочешь? Чтобы я сбежал?

— Сбегать тебе не надо, а спрятаться стоит, — ответил Карпенко и добавил твердо: — Надо в ночь сегодня полк поднять, перебить Большакова, Зырянова, Ширпака и вообще всю их компанию, послать гонцов к Мамонтову и присоединиться к партизанам.

— Правильно, — согласился Меншиков. — Вы оставайтесь здесь вдвоем, а мы с ребятами пойдем соберем наших и перетолкуем.

В четыре часа ночи Семенов вывел на площадь два взвода учебной команды, в которой больше, чем в других подразделениях, было революционно настроенных солдат. Он объявил им решение подпольной большевистской группы о восстании в полку. В это время подбежал ротный командир поручик Михайловский.

— В чем дело? Кто вывел взвода?

— Предлагаю вам, поручик, сдаться, — наставив в грудь своему ротному наган, сказал Семенов. — Полк восстал и присоединяется к партизанам.

— Это предательство! Не позволю…

Семенов нажал спусковой крючок — Михайловский, взмахнув руками, упал навзничь.

— Первый взвод! — скомандовал Семенов. — Окружить штаб и центральную телефонную станцию! Второй взвод — захватить батарею!

Через десять минут были перерезаны провода телефонной связи, а по окнам штаба началась стрельба. Батарею захватили без выстрела. Часовой, стоявший около орудий, не только не сопротивлялся, а, наоборот, помог солдатам поснимать замки. Услыхав около штаба стрельбу, артиллерийские офицеры бросились к батарее, но засевший там второй взвод открыл по ним огонь и почти всех перебил.

В это время в стрелковых ротах солдаты вылавливали своих офицеров. На них устроили настоящую облаву, как на волчий выводок. Не удалось захватить только

Большакова с группой штабных офицеров и его друзей? — они с вечера уехали на станцию, где стоял бронепоезд «Сокол».

К утру село было в руках восставшего полка. К нему присоединился и 46-й полк, куда еще накануне были посланы Меншиков и Петренко с двумя другими членами подпольной группы.

Утром же Семенов снарядил двенадцать конников с донесением к Мамонтову. Но едва они выехали из села, как были перехвачены засевшими на станции офицерами и уланами.

Днем Большаков повел уланов, егерей и добровольцев в наступление на восставшие полки. Но их атаки были без особого труда отбиты солдатами. В свою очередь Семенов, ставший теперь во главе обоих полков, повел их в контрнаступление на станцию, выбил оттуда Большакова, захватил бронепоезд, команда которого при приближении солдат выкинула красный флаг.

Со станции Семенов на личных конях бежавшего престарелого генерала Степняка отправил к Мамонтову ефрейтора Петренко и Меншикова со следующей запиской:

«Станция и село Поспелиха в руках восставших солдат 43-го и 46-го полков. Прошу как можно скорее дать мне помощь, ибо отступившие добровольцы, егеря, белые уланы обложили нас кольцом».

Провожая друзей с донесением, Семенов наказал:

— Коней передать в подарок лично Мамонтову.

На второй день в обед к Поспелихе подошел кавалерийский эскадрон партизан, а к вечеру приехал сам Главнокомандующий партизанской Красной Армией Алтайской губернии Ефим Мефодьевич Мамонтов со 2-м Славгородским полком.