— Привет тебе, молодая наследница Халлана, высокородная из Кириена, Оседлавшая Ветер, Семли Золотоволосая!

— Привет вам, Светлые, Дети Солнца, фииа, друзья народа ангья!

Они повели ее в деревню, в один из их хрупких домиков, а крохотные дети бежали следом. Когда фииа становится взрослым, нельзя сказать, сколько ему лет; Семли трудно было даже отличить одного от другого или, когда они, как мотыльки вокруг свечи, носились вокруг нее, быть уверенной, что она разговаривает с одним и тем же фииа.

— Фииа не крали ожерелье Властителей Кириена! — воскликнул, отвечая на ее вопрос, человечек. — К чему фииа золото, госпожа? В теплое время у нас есть солнце, в холодное — воспоминание о нем; еще — желтые плоды, желтые листья в конце теплого времени, и еще у нас есть золотые волосы Властительницы Кириена; другого золота нет.

— Тогда, быть может, драгоценность украли ольгьо?

Крохотными колокольчиками зазвенел вокруг нее смех и умолк не скоро.

— Разве осмелились бы они? О Властительница Кириена, как и кто украл драгоценность, не знают ни ангья, ни ольгьо, ни фииа. Только мертвые знают, как пропала она в те давние времена, когда у пещер на берегу моря любил гулять в одиночестве твой прадед, Кирелей Гордый. Но, может быть, оно найдется у кого-то из Ненавидящих Солнце?

— «Людей глины»?

Снова смех, только громче и напряженней, чем прежде.

— Садись с нами, Семли, солнцеволосая, с севера вернувшаяся.

Она села с ними за их трапезу, и приветливость ее была так же приятна им, как их гостеприимство — ей. Но когда она сказала, что, если ожерелье у «людей глины», она отправится к «людям глины», смех начал стихать, а кольцо вокруг нее — редеть. И наконец рядом с ней остался только один фииа, тот самый, возможно, с кем она говорила до начала трапезы.

— Не ходи к «людям глины», Семли, — сказал он.

Ее сердце екнуло, а потом все потемнело вокруг — это фииа поднял руку и, медленно опустив, закрыл ею свои глаза. Плоды на блюде стали светло-серыми, чистой воды в чашах как не бывало.

— В далеких горах разошлись пути фииа и гдема. Разошлись много лет назад, — сказал фииа, тщедушный и тихий. — А еще раньше мы были нераздельное целое. В них есть то, чего нет в нас. В нас есть то, чего нет в них. Подумай о свете, траве и плодоносящих деревьях; подумай, что не по всем дорогам, по которым можно спуститься вниз, можно так же подняться вверх.

— Моя дорога, добрый хозяин, ведет не вниз и не вверх, а прямо к моему наследству. Я пойду туда, где оно находится, и с ним вернусь.

Фииа, негромко смеясь, ей поклонился.

За последними домами она вновь села на крылатого коня, и, ответив на возгласы фииа криком прощания, взлетела в послеполуденный ветер и понеслась на юго-запад, к пещерам в скалистых берегах Кириенского моря.

Ей было страшно: вдруг, чтобы найти тех, кто ей нужен, придется войти в эти подземелья глубоко-глубоко? Ведь рассказывали, будто «люди глины» никогда не выходят на свет солнца и боятся даже света Большой Звезды и лун. Коварный ветер задул с запада, резкий, порывистый, вихрящийся и крылатый конь ее вскоре изнемогал от борьбы с ним. Тогда она решила спуститься. Едва оказавшись на песке, конь сложил крылья, заурчал, довольный, и улегся, подобрав под себя ноги. Семли стояла рядом, прижимая к шее концы плаща; она погладила коня за ушами, и тот прянул ими и опять добродушно заурчал. Руке было уютно в теплой шерсти, зато глаза видели только серое, в мазках облаков небо, серое море, темный песок. А потом по песку пробежало какое-то приземистое, темное существо, еще одно и еще… присядут на корточки, перебегут, замрут на месте…

Она громко их окликнула. До этого они будто ее не видели, но одно мгновенье — и вот они уже стоят вокруг нее. От крылатого коня, правда, они старались держаться подальше; тот больше не урчал, и его шерсть под ладонью Семли стала подниматься. Она взяла его за уздечку, опасаясь, что он может дать волю своей ярости, но радуясь в то же время, что у нее есть защитник. Твердо упираясь босыми ступнями в песок, странные человечки молча на нее таращились. Да, конечно, это были «люди глины»: одного роста с фииа, а во всем остальном — как бы черная тень светлого смеющегося народца. Нагие, квадратные, неподвижные, волосы гладкие, кожа сероватая и на вид влажная, как у червей; каменные глаза.

— Привет вам, Властители Царств Ночи! Я Семли из Кириена, жена Дурхала из Халлана. Я пришла к вам, потому что ищу свое наследство, ожерелье — его называли «Глаз моря», и оно пропало в давние времена.

— Почему ты ищешь его здесь, женщина ангья? Здесь нет ничего, кроме ночи, песка и соли.

— Потому что глубоко под землей знают обо всем, что исчезло, — ответила готовая к словесным состязаниям Семли, — и ведь бывает, что золото, пришедшее из земли, возвращается туда снова. И говорят, что иногда сделанное чьими-то руками находит сделавшего.

Это была всего-навсего догадка, но она оказалась правильной.

— Да, мы слышали об ожерелье «Глаз моря». Его сделали в давние времена, и тогда же мы продали его ангья. Синий камень для него добыли наши сородичи на востоке. Но рассказам этим, женщина ангья, уже очень много лет.

— Могу я услышать их там, где их рассказывают?

Словно в сомнении, маленькие коренастые человечки умолкли. Над песком дул серый ветер, темневший по мере того, как тонула в море Большая Звезда; шум волн то становился громче, то стихал.

Снова глубокий голос:

— Да, Властительница Ангья, ты можешь войти в подземные Залы. Следуй за нами.

Что-то новое, вкрадчивое прозвучало теперь в голосе гдема. Семли не пожелала этого услышать. Ведя на коротком поводке крылатого коня с его острыми когтями, она пошла за «людьми глины».

У зева пещеры, беззубого, отверстого, дохнувшего на нее зловонным теплом, кто-то из «людей глины» сказал:

— Летающему зверю войти нельзя.

— Можно, — не согласилась Семли.

— Нельзя, — сказали квадратные человечки.

— Можно. Я не оставлю его у входа. Он принадлежит не мне. Пока я держу его за уздечку, он не причинит вам вреда.

— Нельзя, — повторили глубокие голоса.

Но другие, такие же, их прервали:

— Как ты желаешь.

И, помедлив мгновенье, человечки двинулись дальше. Зев пещеры как будто проглотил Семли — так темно вдруг стало под нависшими над головой глыбами камня. Гдема шли гуськом, последней была она.

Несколько шагов, и мрак туннеля рассеялся: с потолка свисал шар, от которого исходило неяркое белое сияние. Впереди другой такой же, за ним третий; от одного к другому по потолку тянулись, свисая кое-где гирляндами, тонкие черные змеи. Расстояние между светящимися шарами становилось все меньше, теперь они сияли через каждые несколько шагов, и все вокруг было залито ярким холодным светом.

Коридор кончился тупиком с тремя дверями из чего-то похожего на железо; спутники Семли остановились.

— Нам придется подождать, женщина ангья, — сказали они.

Восемь остались с Семли, а трое отперли одну из дверей и вошли в нее. Дверь закрылась со скрежетом.

Неподвижная и прямая, стояла в ровном свете дочь ангья; ее крылатый конь лежал рядом, кончик его полосатого хвоста все время двигался, а сложенные огромные крылья то и дело дергались от с трудом сдерживаемого желания взлететь. Позади Семли «люди глины», оставшиеся с ней, сидели на корточках и бормотали что-то друг другу.

Снова скрежет, средняя дверь открылась.

— Пусть ангья войдет в Царство Ночи! — раздалось гулко и торжественно. В дверном проеме, маня ее к себе рукой, стоял новый гдема, такой же коренастый, как пришедшие с ней, но его серую наготу прикрывала одежда. — Пусть войдет и увидит наши диковины, рукотворные чудеса, плоды трудов Властителей Царства Ночи!

Молча Семли пригнулась и, потянув за собой коня, вошла в низкую, по росту гдема дверь. Перед ней открылся новый коридор, от света белых шаров его влажные стены ослепительно блестели, но на полу здесь, уходя вдаль, сверкали две полосы металла. На них стояла какая-то повозка с металлическими колесами. Повинуясь приглашающему жесту нового спутника, без малейших колебаний и без тени удивления на лице, Семли поднялась в повозку, села и уложила крылатого коня рядом. Гдема уселся впереди и задвигал какими-то колесами и палками. Что-то завыло, неприятно и громко, потом залязгало, и стены коридора дернулись и поплыли назад. Стены уплывали все быстрее, и наконец сияющие шары над головой слились в одну светлую полосу, а теплый воздух коридора стал затхлым ветром, срывающим капюшон с ее головы.