И это письмо тоже не было отправлено. Быть может, Констанция все-таки пошла на это таинственное свидание? Я схватил следующее письмо. Перед глазами возникли слова, которые я прочесть не смог.
Lettera a una ragazzina strana e appassionata, tenera e violenta, fiera e sottomessa; lettera a una Costanza dagli occhi di un blùù azzurro, che si concede e si ritira corne la marea.
Почерк был сжатый, с наклоном вправо. Письмо занимало не одну страницу. Всего таких писем оказалось три. И узнать, о чем в них шла речь, я не мог. Три письма, подписанных инициалом «L», украшенным острыми, словно клинок шпаги, росчерком.
Значит, Лоренцо Валомбра ответил Констанции. Но что он ей написал? Я недоумевал, просматривая снова и снова страницы, исписанные напевными и непонятными словами. Есть ли в моем окружении человек, который говорит по-итальянски? И который мог бы перевести для меня эти письма, не задавая нескромных вопросов?
Когда я в очередной раз прошелся по гостиной, в дверь позвонили. Час ночи… Открывая дверь, я ощутил некоторое беспокойство.
Передо мной стояла Жозефина – осунувшаяся, бледная.
– Ты дома! Я так волновалась!
Она быстро вошла в квартиру, сняла куртку и посмотрела на меня с упреком. Я стал нести какую-то чушь, но Жозефина сделала вид, что мои оправдания ее удовлетворили. Она сразу обратила внимание на письма, которые я инстинктивно спрятал за спиной. Наверняка мое поведение показалось ей странным. Она стала меня расспрашивать. Я помрачнел.
Тогда она изменила тактику – превратившись внезапно в ласковую кошечку, присела со мной рядом и, улыбаясь и поглаживая меня по волосам, стала рассказывать, что случилось с ней за день.
Я не сопротивлялся. И вообще, может, лучше сразу сказать ей правду?
– Мне нужно кое-что рассказать тебе, Жозефина.
Она посмотрела на меня нежно и ободряюще.
– Это касается моего донора.
Улыбка ее застыла.
– Только не говори, что ты ездил к родственникам этой девушки!
– Я и правда к ним ездил.
– Ты с ума сошел! – вскричала она, вскакивая на ноги. – Я ведь предупреждала тебя. И профессор тоже! Пожертвование органов – акт анонимный и должен таковым оставаться!
Напрасно я пытался ее успокоить.
– Эти люди пережили такое горе! – Голос Жозефины сорвался от волнения. – Ты хоть представляешь себе, что наделал? Они потеряли дочь, а ты вот так заявляешься в их дом… Мне стыдно за тебя!
– Подожди, я тебе все расскажу… Я объясню…
– Я ничего не желаю знать!
Жозефина присела на диван. Было очевидно, что она очень расстроена. И тут взгляд ее остановился на пачке писем, которую я уронил.
– А это еще что такое? – словно между прочим спросила она и подняла с пола письмо, подписанное «Констанция», прежде чем я успел ей помешать.
– Письмо.
– Это я и сама вижу, спасибо за пояснение, – холодно отозвалась Жозефина. – Это письмо написано Констанцией Деламбр, я так понимаю? Кто дал тебе его?
Я не нашел в себе смелости соврать.
– Я нашел эти письма у нее дома.
– Так ты их украл?
– Нет. Они были спрятаны.
– Ты рылся у нее в квартире?
– Вовсе нет. Я знал, где она их спрятала.
Жозефина смерила меня насмешливым взглядом.
– На тебя снизошло озарение?
– Именно.
Она вскочила, лицо ее исказилось от гнева.
– Ты вернешь эти письма семье Констанции Деламбр! Завтра же!
– Это невозможно.
– Почему?
– Это особенные письма. Интимные. Личные.
– И какое право имеет Брюс Бутар читать чужие интимные и личные письма?
Я ответил не сразу.
– У меня ее сердце.
Жозефина рассмеялась. Я старался сохранить спокойствие.
– Я как раз пытаюсь тебе объяснить… Сейчас ты все поймешь. Сядь и послушай. Это длинная история. Мне нужно было раньше тебе рассказать.
Жозефина подошла ко мне вплотную.
– Нет, это ты меня послушай! Ты совсем потерял голову. Тебе нужно лечиться, пока еще не поздно, пока ты окончательно не спятил! Я завтра же запишу тебя на прием к доктору Пинель!
– Но я не сумасшедший! Послушай же наконец!
Мне вдруг страшно захотелось есть. И неудивительно. Ведь в последний раз я ел много часов назад.
– Ты неважно выглядишь, – заметила Жозефина, смягчаясь. – Ты устал, наверное. Может, лучше будет прилечь? Поговорим завтра утром.
– Я хочу поговорить с тобой сейчас!
– Иди лучше спать, – мягко и настойчиво сказала она. Так мать убеждает заигравшегося мальчугана отправиться в постель. – Тебе нужно отдохнуть.
Раздражение поднялось во мне, словно лава в уснувшем вулкане, и теперь рвалось наружу. Много месяцев я не чувствовал такого гнева.
Жозефина отшатнулась.
– Ты пугаешь меня… – пробормотала она.
Брюс Бутар из прошлого – сварливый, раздражительный брюзга, который так долго не показывался на свет, взял во мне верх. Я взорвался. Брызжа слюной от ярости, я заявил, что хочу быть один. И если она не желает меня слушать, то может убираться ко всем чертям. И что я не желаю слышать, как меня называют сумасшедшим. И тем более она не имеет никакого права вмешиваться в мою жизнь. И вообще ее никто не держит!
Жозефина выглядела удрученной. Она едва сдерживала слезы. Мне вдруг стало стыдно. Я неловко попытался ее обнять, но она вырвалась, схватила сумочку и куртку и захлопнула за собой входную дверь. Я бросился на лестницу, что было мочи выкрикивая ее имя. Слишком поздно. Она убежала. Соседка из квартиры напротив приоткрыла дверь. Лицо у нее было заспанное, на голове торчали бигуди. Ядовитым голосом она напомнила мне, что на часах – два ночи.
Что на меня нашло, что я позволил себе говорить с Жозефиной в таком тоне? Пребывая в полнейшей растерянности, я снова заходил из угла в угол. Если бы только у меня нашлась сигаретка! Или пиво! Или стаканчик красного! Как объяснить ей, что я сожалею о том, что обидел ее? Что сделать, чтобы она меня простила? Может, написать ей, выплеснуть все, о чем я думал в последние дни, в длинной любовной исповеди? Послать ей цветы? Поехать к ней? Принести ей завтрак в семь утра?
Я бросился к телефону. Я думал, что смогу надиктовать сообщение с извинениями на автоответчик, но, к моему изумлению, в трубке послушался сонный мужской голос. Это был Патрик, студент, на которого Жозефина иногда оставляла Валентину. Я не знал, что ему сказать, поэтому молча повесил трубку. Мне было ужасно стыдно.
Взгляд мой упал на письма Констанции. Мне захотелось их перечитать. После второго прочтения сцена ссоры с Жозефиной отошла на второй план. Письма Лоренцо… Любопытство сжигало меня. Кто же сможет для меня их перевести?
И вдруг меня осенило. Я схватил «Желтые страницы», полистал и через минуту у меня уже был нужный номер телефона. Однако следовало дождаться утра.
В кухне я поджарил себе яичницу-болтушку, нарезал ветчину и хлеб, сел за стол и поднял стакан с водой, обращаясь к незримому собеседнику, чье присутствие тем не менее ясно ощущал рядом с собой:
– За меня и за вас, Лоренцо Валомбра!
Мсье Морини было лет тридцать. Одет он был в зеленую вязаную кофту без воротника и узкие джинсы. Он проводил меня в свой кабинет, где стрекотал компьютер, и со всей присущей случаю серьезностью спросил, чем может помочь. За стеной плакал грудной ребенок. Стараясь не вдаваться в подробности, я объяснил ему причину прихода. Он попросил показать письма и быстро их прочел. Лицо его оставалось невозмутимым. Закончив чтение, он посмотрел на меня с интересом.
– Эти письма… как бы это сказать… очень интимные…
Иностранец, он чуть заметно растягивал слова. Я ограничился кивком, поскольку заранее решил ничего больше ему не рассказывать. Он снова пробежал взглядом переписку. Ребенок в соседней комнате заплакал громче.