Шли мы на высоте четыре тысячи метров и держали курс не точно на Крымскую, а преднамеренно отклонились намного в сторону — на юг, к морю. Мы углубились в территорию, контролируемую противником, придерживаясь направления переднего края. У нас был такой запас высоты, такой огромный обозреваемый простор, что никакие неожиданности нам были не страшны. Во-первых, потому, что мы прекрасно видели друг друга и каждый из нас смотрел за своим товарищем, а не за собой, — это было важным пунктом нашей договоренности. А во-вторых, мы, проинформированные «Тигром», знали, что вражеские самолеты встретим только над Крымской. На встрече с ними именно там мы и сосредоточивали все свое внимание.

Но как мы готовили себя к этому? Совсем не так, как раньше. Прикинув расстояние от Новороссийска, над которым мы сейчас шли, до Крымской, я определил, что именно теперь нужно начать наше стремительное снижение, чтобы через несколько минут, в момент самой высокой скорости и на заданной высоте, оказаться над Крымской. Свою высоту мы превращаем в скорость. Скорость нам обеспечивала нужную внезапность, маневренность, уничтожающий огневой удар и опять же высоту на выходе из атаки.

Высота — скорость — маневр — огонь! Вот она, формула грозы, формула победы.

В тот вылет я, конечно, еще не нашел такого четкого выражения словами нашей тактической формулы, но в мыслях, в действиях она уже полностью сложилась.

Именно так, как предполагали: молниеносно прочесали своей шестеркой воздушное пространство и точно над Крымской увидели самолеты.

Но это были наши ЛАГи той группы, которая вылетела перед нами. Проносясь над ними, крутившими устаревшую «карусель», я подумал, что, появись тут пара «мессершмиттов», как появились мы, они могли бы легко разделаться с ЛАГами.

Наша шестерка снова ушла на высоту. Внизу нам нечего делать. Да, мы выполняли задание по прикрытию наземных войск, мы обязательно пробудем в заданном районе один час двадцать минут времени. Мы пробудем это время здесь, как и те ЛАГи, но мы, совершая движение маятника — пологое снижение с высоты и уход вверх после пролета района прикрытия, — достигаем большой скорости. Наши коллеги, взаимно прикрывающие свои собственные «хвосты», этого не имели.

Когда мы набрали приличную высоту, я подал команду: «Разворот на сто восемьдесят!» Опять идем со снижением на Крымскую. Всего пять минут отсутствовала наша группа в заданном районе. Но картину мы встретили здесь совсем иную: над Крымской появилось больше десятка «мессершмиттов». Они пикировали на четверку ЛАГов, продолжавших кружиться на малой скорости. Теперь решающее слово было за нами. Я бросился в атаку на ведущего вражеской группы. У меня был запас скорости. За ними было преимущество — высота.

Нет, мы недаром корпели над схемами и расчетами, не зря отрабатывали новые тактические приемы. Вражеский истребитель был расстрелян внезапно, он вспыхнул, словно от удара молнии. Я чуть не столкнулся с ним: дымом от него обдало мой самолет. Несколько сот метров мой истребитель шел ввысь, пока я пришел в себя после перегрузки на выводе машины.

Григорий Речкалов, ведущий самой верхней пары, тоже атаковал «мессершмитт» и сбил его первыми очередями пушки и пулеметов.

Когда мы опять набрали высоту, под собой увидели неожиданную картину: немецкие истребители, в одно мгновение лишившись двух из своей группы, уже удирали из этого района. Сюда они пришли, очевидно, чтобы очистить небо от наших истребителей перед приходом «юнкерсов». Наши ЛАГи, которым было бы несладко при том положении, которое они занимали, безусловно, стали б обороняться. Они и теперь не представляли надежной защиты наземникам. Но наша шестерка, готовая снова ринуться с высоты на любого противника, захватила простор, ждала немецких «бомберов».

Наверно, наши атаки и наш уход в сторону солнца так ошарашили вражеских наземных радионаводчиков, что они вернули своих бомбардировщиков, которые до сих пор всегда обязательно появлялись после «мессершмиттов». Небо оставалось чистым.

Мы патрулировали заданное время, то снижаясь, то исчезая в высоте. Не дождавшись «юнкерсов», возвратились на свой аэродром. Я был доволен действиями всей группы, каждым летчиком в отдельности, а особенно тем, что они выдерживали дистанции, четко выполняли маневры группой, что все показали новый стиль работы.

Как только мы приземлились, к нам пришли соседи — те, которые первыми летали на прикрытие Крымской. Они благодарили за выручку, с восхищением говорили о наших атаках.

— Здорово вы их! — говорил один из летчиков. — Сразу всех как ветром сдуло. Если бы не вы, наделали бы, гады, дырок в моей машине.

— Не летайте, как куропатки, безобидной стайкой! — весело отозвался Речкалов, вытирая вспотевший лоб.

— Да, ребята, — поддержал я его, — ваша тактика уже изжила себя.

Мне хотелось обстоятельнее поговорить на эту тему с соседями, но я увидел Вадима Фадеева, который размашистой походкой шел к нам. Радость за его возвращение заставила забыть обо всем.

— Ты это что ж, чертяка, — забасил он, широко разводя руками, — пока мы плаваем по морям и болотам, ты фрицев крошишь? Слыхал, молодец: по-новому, по-нашему действовал?

— Да, Вадим.

— Поздравляю! Кто по-старому воюет, тот одни дырки привозит.

И Фадеев, засмеявшись, похлопал по спине летчика соседней части.

Подошел Крюков.

— Хорошо начали! — сказал Пал Палыч, пожимая всем руки. — Комдив передал, что доволен вашей работой.

Да, это было только начало.

Успешный вылет моей шестерки избавил нашу эскадрилью от «академичного» провоза над районом боевых действий, затеянного Краевым. Мы не увидели, как две другие эскадрильи полка, сведенные в одну группу, торжественно двинулись к переднему краю. Говорят, они пошли под облаками на одинаковой высоте. Теперь мы ожидали их возвращения.

Наконец в воздухе появились и наши «кобры».

— Ну, как дела? — спросили мы у летчиков, когда они приземлились.

— Потеряли одного, — неохотно ответил кто-то из них.

Позже стали известны подробности этого вылета. Группу атаковала всего лишь пара «мессеров», внезапно вынырнувшая из-за облаков. Сбив «кобру», она тотчас же скрылась. Летчику удалось выпрыгнуть с парашютом. Но новую машину потеряли ни за что. Этот случай еще раз доказал, что надо самым решительным образом отказаться от всего устаревшего. Разве нельзя было новый район боевых действий осваивать не всем полком, а малыми маневренными группами?

Но в напряженной фронтовой обстановке много рассуждать об успехах и неудачах некогда.

На взлетную полосу каждую минуту выруливает или садится самолет. Над аэродромом кружат, выстраиваются в группы и уходят на запад истребители. К стоянкам, к складам то и дело подъезжают спецмашины. Узкий участок фронта, мало земли в руках противника, но много неба, которое нужно защищать. Приказы начальников и росчерки ракет торопят в бой. Я снова лечу во главе шестерки прикрывать свои наземные войска.

То, что я уже видел над Крымской (первые «мессершмитты» появились на большой высоте малой группой, и удар «охотников» из-за облаков), подсказывает новый строй моей шестерки. Мы с Голубевым идем с превышением над четверкой Паскеева. Пусть ударная группа завяжет бой, а мы будем расправляться с теми самолетами противника, которые ринутся на высоту, готовясь к повторной атаке.

Доверив Паскееву ударную четверку, я решил узнать, как он будет действовать после длительного перерыва. Его последний боевой вылет летом прошлого года закончился неудачно, хотя вел он себя тогда стойко и мужественно.

Я уже видел и его робость и храбрость. Как он теперь среагирует на первую встречу с «мессершмиттами» или «фоккерами»?

…Высота пять тысяч метров. Через просветы в облаках хорошо видна земля. Осматриваюсь. В небе спокойно. Знаю — это ненадолго. Вот-вот покажутся вражеские самолеты.

Так и есть. Ниже нас, далеко впереди, темной стаей появляется большая группа фашистских бомбардировщиков. Они идут в плотном строю и почему-то без прикрытия. Неужели истребители опаздывают? На немцев это не похоже. Нет, вот с аэродрома Анапы, вздымая пыль, взлетают «мессеры». Расчет точный: к переднему краю они придут вместе.