Истребители 2-й воздушной армии полностью овладели небом. «Мессершмитты» и «фокке-вульфы» появляются здесь очень редко. Завидев нас, мгновенно исчезают. Нашим ребятам приходится долго охотиться, чтобы перехватить хотя бы одного из них. Не рассчитывают ли немецкие генералы активизировать авиацию, когда мы удалимся от своих аэродромов? Эту уловку мы предвидим, и потому поиск и подготовка новых аэродромов на освобожденной территории — наша первейшая задача.

Я все время поддерживаю связь с авангардом танковой армии. Овладев городом Кельце, танкисты сообщили, что по пути к нему есть аэродром. Я немедленно передаю об этом в штаб корпуса и жду приказа о переброске полков. Но, оказывается, жду напрасно. Штаб армии сажает туда штурмовиков и бомбардировщиков. Значит, надо самим где-то искать площадки, хоть среди поля.

Танкисты и пехота очистили от немцев новые города:

Радомско, Пшецбуж, Пиотркув, Ченстохов… Этим победам салютует Москва, славит пехотинцев, артиллеристов, танкистов и нас — летчиков.

На Ченстохов держит путь наша аэродромная команда. Ей придется прощупать там каждый метр летного поля миноискателем, засыпать воронки, подготовить жилища для летчиков и техников. Это задание иначе не назовешь, как боевое. Аэродромщики берут в путь запас патронов и гранат.

Ченстохов, наверное, хороший город. Я вижу его на расстоянии. Там высокие дома, прямые улицы, стрельчатые костелы. Но на окраине, где мы остановились, одни бараки, колючая проволока, рвы, могилы. И здесь огромный концлагерь. Дымом и тяжелым духом веет от бараков смерти.

Полки приземлились и сразу получили задачу — прикрывать танки, которые уже пробиваются к границе Германии! Летчики рвутся на задание. Каждый хочет увидеть землю врага, проштурмовать колонны удирающих домой, за Одер, фашистских войск. Захватчики, пролившие столько крови неповинных людей, получат расплату и на своей земле.

Я тоже не могу задерживаться в Ченстохове. Проезжаю по его забеленным, не очищенным от снега улицам, смотрю на окна — по ним, как по глазам человека, многое можно узнать, разглядываю людей. Они стоят на перекрестках, приветствуют машины с бойцами.

…Вот она, государственная граница. На столбе крупная надпись: «Дейчланд». Никто не тронул ее. Пусть замечает каждый идущий на запад, пусть вспомнит на этом рубеже войны весь свой трудный путь, свои раны. Пусть радость близкой победы придаст ему сил.

У дороги стоят высокие вышки со щитами. Они бегут дальше и дальше. Это линия беспроволочной связи. По ней уже ничего не могут передать фашистские генералы в Берлин, в ставку Гитлера.

Населенные пункты находятся в стороне от дороги — кажется, они прячутся от нас за холмами, в лесках. Те, кто уже побывал в деревнях, рассказывают на стоянках, что население ушло на запад. Только глубокие старики и старухи осмелились принять «муки» от большевиков.

Танкисты передали, что есть аэродром вблизи города Эльса. Я тороплюсь туда.

Да, аэродром здесь неплохой, на нем стоят немецкие самолеты, ангары тоже уцелели, надо только все разминировать. Я остановился у края летного поля. Смотрю на застывшие брошенные «фокке-вульфы», на строения, и мне чудится, что я очутился где-то далеко от своих, совсем один, и что сейчас появятся немецкие солдаты, окружат меня. И вдруг я спрашиваю себя: «Правда ли, что я на немецкой земле, если вокруг — покинутые села, города, поля, аэродромы? Ее ли бросила армия, грозившая всему миру порабощением?»

Германия, Германия… Какой пустошью веет от всего оставленного людьми. Сколько черной тоски ты навеваешь! Ты еще защищаешься — остатками своей недобитой армии, минами, припрятанными где-то здесь, под снегом, но дни твои уже сочтены.

Эльс тоже достался штурмовикам — в штабе армии «Ильюшиным» отдавали предпочтение. Мне пришлось разыскивать еще один аэродром. А это оказалось не таким легким делом, особенно если поиски совмещать с управлением авиацией над полем боя. Штаб армии Рыбалко я догнал за Эльсом. Здесь обнаружилось, что в пути наша радиостанция сломалась. Где, у кого искать помощи? Конечно же, у танкистов. Над нами пролетают наши самолеты, их ведущие тщетно зовут своего «Тигра», чтобы он указал им цель. Утром я нашел генерала Рыбалко в доме, где он остановился накануне. Командарм был занят своим утренним туалетом — стоял перед большим овальным зеркалом в просторной спальне и преспокойно выбривал свой затылок. Увидев меня через зеркало еще за дверью, он окликнул:

— Давай сюда, Покрышкин!

Я представился.

— Та шо ты рапортуешь, разве я тебя не знаю! В гости ко мне или по делу?

— По делу, товарищ генерал. Сижу без радиостанции.

— Что случилось?

— С танком поцеловались на дороге.

Рыбалко поднял бритву над головой, рассмеялся.

— У танков с машинами любовь собачья. Грызутся шоферы с водителями страшно.

— На сей раз просто случай. Может, у вас есть рация, пока мне доставят?

— Рации отдельно от танка нет.

— Плохо.

— Почему ж плохо? А я тебе уступаю на время свою рацию и даю к ней танк в придачу. Садись на мое место, езжай, куда тебе нужно, и командуй своими орлами. Идет? — Он повернул ко мне свое широкое, загорелое лицо.

— Большое спасибо за выручку.

Я хотел удалиться. Но генерал задал мне несколько вопросов и пригласил на завтрак, после того как налажу связь с полками. Я поблагодарил и последовал за его адъютантом.

Рация на танке была мощная. Я включил ее, услышал знакомые голоса в эфире. Мы двинулись на высотку, под дерево. В смотровую щель танка мне видна была только земля.

— Самолеты! — крикнул водитель.

— Где?

— Там! — Он указал в броневой потолок над собой. Я выбрался из танка, чтобы увидеть самолеты. Микрофон взять с собой не смог — у него был слишком короткий шнур. «Фокке-вульфы» шли прямо на нас. Мне бы передать об этом нашим истребителям, но для этого надо опять залезать в танк.

— Повторяй за мной, что буду говорить! — кричу водителю. — Я «Тигр», я «Тигр», надо мной появились «фоккера»!

— Я «Тигр», надо мной появились «юнкера»!

— Не «юнкера», а «фоккера».

— Не «юнкера», а «фоккера»! — повторяет водитель.

Нет, рация в танке не для меня. Нужно немедленно исправлять свою машину. «Фокке-вульфы», стреляя по нас, как бы подтверждают мой вывод. Пришлось спрятаться в танке.

Позавтракать с прославленным генералом не довелось. В штабе Рыбалко я узнал новость: танковая армия меняет направление своего движения, поворачивает на юг, в Силезию. Ей поставили задачу внезапным ударом окружить оккупантов в промышленном центре Силезии — Катовице, не дать им разрушить предприятия. Мы попрощались с Рыбалко, он сел в свою машину, еще раз махнул мне рукой и отправился в дальний боевой рейд на юг.

Нашей дивизии приказали прикрывать наземные войска армии генерала А. С. Жадова. Она устремлялась дальше, на запад. К Одеру.

Мы с Василием, опытным шофером, который когда-то служил при штабе Красовского, медленно продвигались с потоком машин. У меня была карта с пометками тех мест, где, по данным нашей разведки, должны находиться аэродромы. Нам уже пора было сворачивать на Крейцбург, я ожидал развилки дороги, проселка. Наконец-то подвернулось гладенькое, без единого следа, припорошенное снежком асфальтированное шоссе в нужную нам сторону.

— Сворачивай, — сказал я шоферу. Василий притормозил, взял вправо и, только машина докатилась до нетронутого снежка, затормозил ее.

— Опасно, товарищ полковник.

— Поехали!

Василий думал о минах, я — об аэродроме. Три полка моей дивизии еще сидели в Ченстохове, а наземные войска на нашем направлении уже подходили к Одеру. Тащиться в обозе наступления, которое теперь шло на всех фронтах от Балтийского моря до Карпат, для летчиков было просто нестерпимо. Но полет к переднему краю и обратно забирал почти все время, для боев оставались считанные минуты. Новый аэродром нужен был до зарезу.

Машина помчала дальше. Василий, словно окаменев, смотрел только вперед. Дорога без следов извивалась по мелколесью и вскоре завела в густой, старый лес.