Женева (7.01.1908 – 15.12.1908) Из Стокгольма, где встретились Крупская с Ильичем, скрываясь от слежки полицейских в России, они направились в Швейцарию через Берлин. В Женеву прибыли 7 января 1908 г. Нервные потрясения снова привели к частым головным болям у Ильича. Алексинский, большевистский депутат II российской Думы, отмечал, что «Владимир Ильич по любому пустяку мог закатить скандал, и поэтому его старались не трогать по возможности». По словам того же Алексинского, состояние Ленина напрямую зависело от внешних факторов. Плохие вести выводили его из себя, он мог нагрубить любому, даже женщине. Хорошие, наоборот, давали ему заряд бодрости, он смеялся, шутил, и любимое его словечко «батенька» можно было услышать сотню раз на день.
В двадцатых числах апреля 1908 г. Ленин по приглашению Горького посетил остров Капри (Италия). Его путь лежал через Альпы, Милан, Парму, Флоренцию, Рим и Неаполь и дальше на пароходе на живописный остров Капри. О нем Горький писал: «Здесь удивительно красиво, какая- то сказка бесконечно разнообразная, развертывается перед тобой. Красиво море, остров, его скалы, и люди не портят этого впечатления беспечной, веселой, пестрой красоты». Алексей Максимович жил в это время вместе с Марией Федоровной Андреевой в пятикомнатной вилле «Сеттани», которая располагалась в южной части острова, на вершине довольно высокого холма. Фасадом дом был обращен к южной бухте Марина Пиккола. Здесь был необыкновенно чистый, целебный воздух. Однако приходилось испытывать и некоторые неудобства, особенно в холодное время - не было электричества, пользовались газовым освещением. В доме без печей обогревались зимой жаровнями. Пресную питьевую воду на остров доставляли с материка. Владимиру Ильичу отвели небольшую комнату с видом на море рядом с кабинетом Алексея Максимовича, и он был очень доволен. К тому же у Горького была хорошая библиотека. Владимир Ильич пробыл в гостях у Горького всего семь дней. В Неаполе вместе с Горьким остановились в отеле Мюллера на виа Партенопе. Было решено совершить восхождение на Везувий. До подножия вулкана доехали в экипаже. Дальше до кратера шли пешком. Во время спуска завернули посмотреть на руины древнего города Помпеи, засыпанного девятиметровым слоем вулканического пепла. Ленин и Горький расстались на вокзале.
Поездка Владимира Ильича так впечатлила, что ему захотелось привезти сюда свою мать, сестер и брата. Об идеи совместного отдыха он делился с матерью из Женевы: «Хорошо бы было, если бы она (М. И. Ульянова) приехала во второй половине здешнего октября, мы бы тогда прокатились вместе в Италию. Я думаю тогда отдохнуть с недельку после окончания работы (которая уже подходит к концу.) 11 -го я буду на три дня в Брюсселе, а потом вернусь сюда и думал бы катнуть в Италию. Почему бы и Мите не приехать сюда? Надо же и ему отдохнуть после возни с больными. Право, пригласи его тоже,— мы бы великолепно погуляли вместе. Отлично бы было погулять по итальянским озерам. Там, говорят, поздней осенью хорошо. Анюта приедет к тебе, верно, скоро, и ты тогда посылай и Маняшу, и Митю». Поездке всей семьей в Италию не суждено было состояться. В конце 1908 г. страшная трагедия произошла в Италии. Древний город и порт Сицилии Мессина был разрушен сильнейшим землетрясением. Более половины жителей города — свыше восьмидесяти тысяч человек — погибло под руинами
Из воспоминаний Крупской о 1908 г. в Женеве:
«Трудно было нам после революции вновь привыкнуть к эмигрантской атмосферке. Целые дни Владимир Ильич просиживал в библиотеке, но по вечерам мы не знали, куда себя приткнуть. Сидеть в неуютной холодной комнате, которую мы себе наняли, было неохота, тянуло на людей, и мы каждый день ходили то в кино, то в театр, хотя редко досиживали до конца, а уходили обычно с половины спектакля бродить куда-нибудь, чаще всего к озеру.
Младшая сестра Николая Павловича - Елизавета Павловна Шмидт доставшуюся ей после брата долю наследства решила передать большевикам. Она, однако, не достигла еще совершеннолетия, и нужно было устроить ей фиктивный брак, чтобы она могла располагать деньгами по своему благоусмотрению. Елизавета Павловна вышла замуж за т. Игнатьева, работавшего в боевой организации, но сохранившего легальность, числилась его женой - могла теперь с разрешения мужа распоряжаться наследством, - но брак был фиктивным. Елизавета Павловна была женой другого большевика, Виктора Таратуты. Фиктивный брак дал возможность сразу же получить наследство, деньги переданы были большевикам.
...Мы было обосновались окончательно в Женеве.
Приехала моя мать, и мы устроились по-домашнему - наняли небольшую квартиру, завели хозяйство. Внешне жизнь как бы стала входить в колею. Приехала из России Мария Ильинична, стали приезжать и другие товарищи».
Получив приглашение от брата и его согласие на покрытие расходов за учебу, Мария Ильинична решила поступать в Швейцарский университет. Для поступления туда было необходимо иметь документы об окончании курсов французского языка. Мария поселилась в Москве в меблированных комнатах и ходила на курсы. Экзамены сдала вовремя и успешно. С большим багажом, в котором везла литературу для брата, Мария приехала в Женеву, где она выяснила, что документ о знании французского языка не нужен, но необходимо сдать латынь. Владимир предложил сестре помочь в изучении латыни, но тут у нее снова начались нелады со здоровьем. В это время центр большевистской эмиграции решил перевести печатание «Пролетария» в Париж.
Воспаление среднего уха у Марии вызывало такую головную боль, что даже читать было трудно. Женевский врач, прописав лечение, посоветовал все же обратиться к лучшему специалисту по ушным болезням, практикующему в Лозанне. О болезни Маши Владимир Ильич написал матери в письме от 17 ноября 1908 г: «Дорогая мамочка! Маняша сегодня поехала в Лозанну к Dr.Mermod, знаменитости по ушным болезням. Он назначил ей визит письменно: приходится ждать очереди у здешних знаменитостей. Но зато, по общему отзыву, врач этот дельный. Я четыре года назад делал маленькую операцию у него в клинике: работают великолепно. Надеюсь поэтому, что Мане он поможет, а то ее все же порядком еще беспокоит ухо и мешает работать. Поселилась она на нашей лестнице, этажом выше; в комнате поставили печку, так что теперь тепло, хорошо. Обедает и ужинает она у нас. Неудача только вышла у нее с латинским языком. Оказалось, что латынь требуется и что держать экзамен можно только 19.XI. До этого срока оставалось ей всего десять дней. Я было попробовал убедить ее рискнуть, пройдя «ускоренным маршем» грамматику; благо, французский она хорошо знает. Но оказалось, что работать очень интенсивно она не может, ухо мешает; да и срок до того маленький, что шансы плохи. Так и бросила латынь. Утешается тем, что мы, вероятно, все переедем в Париж, а тогда и она, конечно, с нами. В Париже не требуют латыни».
Поездка на Капри лишь на некоторое время улучшила настроение Владимира Ильича. Но мысли о неудавшемся восстании, разгроме партии постоянно его угнетали. Головные боли возобновились. Ленин изменился и внешне, и внутренне к худшему. Революционерка Р. Землячка писала: «Мы, близкие ему, с болью следили за тем, как он изменился физически, как согнулся этот колосс». Ленин стал часто заходить в рестораны и кафе, где тратил партийные деньги. Крупская была недовольна, требовала прекратить хождение по питейным заведениям. Объяснения переходили в ссоры. У него участились нервные срывы по любому поводу. Ругаясь с Крупской, он назвал ее «мымрой» и «потаскушкой».
О состоянии Ленина в это время можно судить по рассказу его соратника А. Парвуса:
«Перед отъездом в Париж Владимир Ильич пригласил меня в ресторан. Мы заказали какое-то вино. Лицо у Ленина было мрачнее тучи. Он начал говорить о неудавшейся российской революции и вдруг взорвался:
- Рабочий класс у нас еще гнилой, говно. Дальше своего носа ничего не видит.
- Всему свое время, - пожал я плечами, не имея особого желания сейчас о чем-либо спорить.
- А впрочем, - продолжал Ленин, кажется, не услышав моих слов, - оно и не нужно, чтобы он пытался смотреть далеко. На данном этапе. Иначе получится то, что получилось с нашей партией.
Очевидно, Владимир Ильич болезненно переживал бесконечные споры, разборки среди большевиков, причиной которых он нередко сам являлся.
Несколько бокалов вина возбудили Ленина, и он стал говорить непозволительно громко, размахивая руками.
Вдруг откуда-то появился полицейский и потребовал наши документы. Ленин весь как-то съежился, побелел и полез в карман. Я проделал то же.
Полицейский внимательно рассмотрел наши документы и вернул обратно.
- Прошу не кричать, - сказал он на прощанье и на несколько секунд задержал свой пристальный, колючий взгляд на лице Ленина.