Но великий князь мог бы и значительно расширить круг обвинений, включив в число прямых виновников и членов царствующего дома Романовых. Те вели себя, как скорпионы в банке, кусая друг друга исподтишка, — великий князь Николай Николаевич и двоюродный брат Николая, Кирилл Владимирович, командир Гвардейского экипажа. Это он снял охрану Александровского дворца, где жила царица с детьми, отозвав его из Царского села в Петербург. Царь, узнав об этом, взволнованным голосом заявил Воейкову: «Все изменили… Первый — Николаша». В феврале 1917 г. Кирилл Владимирович вывесил красный флаг у дома и, нацепив красный бант, направился в Думу выражать ей свое почтение и полную лояльность. В начале марта Кирилл Владимирович дал интервью «Петроградской газете», где обливал грязью царя, царицу, обвинял их в германофильстве и пр. Он демонстративно, с «революционным» красным бантом, вышагивал в толпе, «на улицах красные флаги, и красные банты в петлице, и праздник ликующих толп…»

Историк П. В. Мультатули пишет: «К 1914 г. русская правящая элита и многие представители императорской фамилии были также охвачены стремлением к переменам, их тоже не устраивала незыблемость русской традиционной власти. Служение Царю и Отечеству все больше заменялось у нее государственным прожектерством, склонностью к тайным обществам, политическим интриганством. Император Николай II при вступлении на престол получил в наследство страну, морально готовую к революции. Внешнее благополучие и спокойствие были обманчивыми…» Нельзя не видеть — это чрезвычайно важно, — что действия генералов были во многом предопределены настроениями, царившими к тому времени в армии. Сколь глубок и серьезен кризис монархизма (в том числе среди немалой части офицерства), можно судить по атмосфере тех дней.

Показательны воспоминания штабс-капитана А. М. Василевского, воевавшего на фронтах мировых войн и впоследствии ставшего красным маршалом. Воюя на Румынском фронте, где значительным было влияние консервативных сил, он так описал настроения рядовых людей в русской армии: «Среди офицерского состава, в том числе и в нашем полку, чувствовалась некоторая растерянность. Значительная часть кадрового офицерства, монархически настроенная и не желавшая вообще никакой революции в стране, откликнулась в августе на призыв нового Верховного главнокомандующего, генерала Л. Г. Корнилова и была официально направлена в его распоряжение. Другая часть офицеров, особенно из тех, что пришли в армию в период войны (прежде всего наиболее прогрессивная в 26-м корпусе нашего фронта), постепенно сближались с солдатскими массами. Этой дорогой, сначала медленно, а затем все быстрее шел и я… Падение монархии я встретил с энтузиазмом. Теперь мне казалось, мы будем отстаивать республику и интересы революционной отчизны. Но вскоре я увидел, что эти интересы разные люди понимают по-разному. Армия раскололась. По одну сторону остались солдаты и передовое офицерство, а по другую — те, кто продолжал призывать к «защите отечества». Может ли истинный патриот быть не со своим народом? нет! — отвечал я сам себе. Значит, правда не там, где я искал ее раньше. Окончательный удар по иллюзиям нанес Корниловский мятеж. Я постепенно стал осуждать войну, проникся недоверием к Временному правительству». Солдаты отказывались стрелять в собратьев, стрелять в тех, кого буржуазия и тогда и сейчас предпочитает называть не иначе как «сбродом». Классовые симпатии никто не отменил.

После отречения царя

Знаковым было то, что все приближенные в одночасье оставили царя и его семейство. Один из них писал: «Когда произошел переворот и царская семья находилась в Царском, я не хотел уезжать из Царского, не простившись с семьей. Я знаю, что никто тогда, даже из самых приближенных к ней лиц, не хотел идти к ней, кроме одного священника».

Хотя, по свидетельству генерала Н. М. Тихменева, начальника Военных сообщений, процедура расставания с царем оказалась для многих тяжелой: «Судорожные, перехваченные всхлипывания не утихали… Офицеры Георгиевского батальона — люди, по большей части несколько раз раненные, — не выдержали: двое из них упали в обморок. На другом конце залы рухнул кто-то из солдат-конвойцев».

Можно по-человечески понять чувства Николая II, когда он воскликнул: «Что же мне оставалось делать, когда все мне изменили!» Однако вопрос ставить надо иначе: «Что представляет собой царь и строй, которому вдруг все изменили?!» Хотя, говоря словами А. С. Пушкина, нам не хотелось бы быть «заступниками кнута и плети», однако бывают в истории такие минуты, когда сам царь в первую голову и заслуживает «первого кнута».

Образно и точно сказал о причине столь сокрушительного краха самодержавия Ленин, выступая с лекцией «Война и революция»: «Рабочая революция растет во всем мире. Конечно, в других странах она труднее. Там нет таких полоумных, как Николай с Распутиным. Там лучшие люди своего класса во главе управления. Там нет условий для революции против самодержавия, там есть уже правительство капиталистического класса. Талантливейшие представители этого класса давно там правят» (14 мая 1917 года).

Кстати, Ленин был уверен, что царь обязательно окажет сопротивление, привлечет на свою сторону хотя бы часть армии, издаст манифест о заключении сепаратного мира с Германией. Тогда всем планам заговорщиков и революционеров пришел бы конец. Но Николай II был патологически бездарен. Впоследствии будут делаться сотни и тысячи попыток найти объяснение «феномену предательства» государя императора буржуазией, верхушкой военных и вообще «элитой». Запоздалые признания идеологов буржуазии указывают и на главного виновника Февральской революции, которую гораздо правильнее было бы назвать заговором российской буржуазии. Поистине эта война станет для элиты России началом искупления… Революция была неизбежна.

Иные говорят, небесным указанием, что свершившееся было угодно не только народу, но Богу, стало чудесное явление иконы Божией Матери «Державная» (2 марта 1917 г. в селе Коломенском под Москвою). Когда принесли старинную икону и промыли ее от многолетней пыли, взору всех предстала Матерь Божья, в руках у которой были царский скипетр и держава. И та сказала, что отныне она Сама будет охранять Россию.

После обнародования «чуда» все стали гадать, что оно означает. Одни считали, что тем самым Господь явил «милость» и «любовь» к русскому народу. Другие задавались мыслью: не было ли явление «Державной» иконы знаком близкого гнева Божия за революцию, за бунт против царя как Помазанника Божьего? На это якобы указал и алый цвет порфиры «Державной» Богоматери, в котором можно было узреть символ моря крови, которая прольется. По мнению М. А. Бабкина, автора комментариев к книге архивных документов по истории отношения РПЦ к революциям, непосредственной целью духовенства, предложившего толкование явлению иконы, было декларирование определенного оправдания (со стороны Русской церкви) провиденциального факта свержения царской власти. Согласно их версии, в России со 2 марта 1917 г. вместо царя Николая (земного грешного человека) стала якобы незримо «править» Пресвятая Богородица. Февральская буржуазная революция привела к замене царя земного на небесную Царицу.