Берти был поглощен размышлениями, каким бы образом ему убраться поскорей в Тулаги к комиссару, и вид мало его занимал.

Он все еще придумывал способ, когда совсем близко, за его спиной, раздался выстрел из ружья. И в ту же секунду мистер Гарривель стремительно схватил его, почти вывернув ему руку, и втолкнул в комнату.

– Ну, скажу вам, дружище, вы были на волосок от смерти, – заявил управляющий, ощупывая его, чтобы узнать, не ранен ли он. – Я ужасно огорчен. Никогда не думал, чтобы среди бела дня…

Берти побледнел.

– Вот так же они напали на прежнего управляющего, – вступил в разговор Мак-Тавиш. – А какой был славный парень! Они размозжили ему голову здесь, на веранде. Видите это темное пятно между лестницей и дверью?

Берти счел момент благоприятным, чтобы выпить коктейль, приготовленный и поданный ему мистером Гарривелем, но в это время вошел человек в костюме для верховой езды.

– Ну, в чем дело? – спросил управляющий, взглянув на вошедшего. – Опять река разлилась?

– К черту реку, речь идет о неграх. Они выскочили из тростника в двенадцати шагах от меня, и раздался выстрел. Это был снайдер, а стрелявший держал ружье у бедра. Хотел бы я знать, где он достал этот снайдер? О, прошу извинения! Рад познакомиться с вами, мистер Аркрайт.

– Мистер Браун, мой помощник, – представил его мистер Гарривель. – Ну, давайте-ка выпьем.

– Но где он взял снайдер? – настаивал мистер Браун. – Я всегда советовал не держать оружие в конторе.

– Оружие лежит на своем месте, – раздраженно ответил мистер Гарривель.

Мистер Браун недоверчиво усмехнулся.

– Идем, посмотрим, – предложил управляющий.

Берти последовал за ними в контору, где мистер Гарривель с торжеством указал на большой ящик, стоявший в пыльном углу.

– Отлично, но откуда же этот негодяй достал снайдер? – упорствовал мистер Браун.

В это время Мак-Тавиш приподнял крышку. Управляющий вздрогнул и сорвал крышку. Ящик оказался пустым. Все переглянулись, онемев от ужаса. Гарривель, обессилев, упал на стул.

Мак-Тавиш злобно выругался.

– А что я твердил постоянно? Этим чернокожим слугам нельзя доверять.

– Дело становится серьезным, – согласился Гарривель, – но мы выкрутимся. Этим кровожадным неграм нужна хорошая встряска. Пожалуйста, господа, не выпускайте из рук ружей и во время обеда, a вы, мистер Браун, будьте добры приготовить сорок или пятьдесят палочек динамита; покороче обрежьте фитили. Мы их проучим. А теперь, господа, обед подан.

Берти ненавидел рис и сойю[59] и принялся за яичницу.

Он почти покончил со своей порцией, когда Гарривель положил себе на тарелку яичницу.

Он взял кусок в рот и тотчас же, ругаясь, выплюнул.

– Это уже второй раз, – зловеще объявил Мак-Тавиш.

Гарривель все еще откашливался и отплевывался.

– Что – вторично? – содрогнулся Берти.

– Яд, – последовал ответ. – Повар будет повешен.

– Таким вот образом и погиб бухгалтер на мысе Марш, – заговорил Браун. – Ужасная смерть. На судне «Джесси» рассказывали, что его нечеловеческие вопли были слышны на расстоянии больше трех миль.

– Я закую повара в кандалы, – пробормотал Гарривель. – К счастью, мы вовремя это обнаружили.

Берти сидел, словно парализованный. В его лице не было ни кровинки. Он пытался говорить, но слышались лишь нечленораздельные звуки и хрип. Все с тревогой смотрели на него.

– Не говорите, не надо говорить, – воскликнул Мак-Тавиш напряженным голосом.

– Да, я съел ее, всю съел, целую тарелку! – вскричал Берти, словно человек, внезапно вынырнувший из-под воды и еле переводящий дух.

Страшное молчание длилось еще полминуты, и в их глазах он читал свой приговор.

– В конце концов, возможно, это не был яд, – мрачно проговорил Гарривель.

– Позовите повара, – сказал Браун.

Вошел, скаля зубы, черный мальчишка-повар с проколотым носом и продырявленными ушами.

– Смотри сюда, Ви-ви, что это значит? – заорал Гарривель, указывая на яичницу.

Вполне естественно, что Ви-ви перепугался и смутился.

– Добрый господин каи-каи, – пробормотал он, оправдываясь.

– Пусть он съест ее, – посоветывал Мак-Тавиш. – Это будет лучшим испытанием.

Гарривель наполнил ложку и бросился к повару, но тот в ужасе обратился в бегство.

– Все ясно, – торжественно заявил Браун. – Он не хочет ее есть.

– Мистер Браун, не окажете ли вы любезность пойти и заковать его в кандалы? – Затем Гарривель беззаботно повернулся к Берти: – Все в порядке, дружище; комиссар разделается с ним, а если вы умрете, будьте покойны – его повесят.

– Я не думаю, что правительство пойдет на это, – возразил Мак-Тавиш.

– Но господа, господа, – закричал Берти, – подумайте все же обо мне!

Гарривель соболезнующе пожал плечами:

– Грустно, дружище; но это туземный яд, и мы не знаем противоядий. Соберитесь с духом и успокойтесь, а если…

Два громких ружейных выстрела прервали его речь. Вошел Браун, зарядил винтовку и присел к столу.

– Повар скончался, – объявил он. – Лихорадка. Внезапный приступ.

– Я только что говорил мистеру Аркрайту, что с туземным ядом мы не умеем бороться, не знаем никаких противоядий…

– Кроме джина, – прибавил Браун.

Гарривель обозвал себя безмозглым идиотом и бросился за бутылкой джина.

– Сразу, друг мой, сразу, – наставлял он Берти, который отхлебнул две трети из большого стакана с чистым спиртом и, задыхаясь, кашлял, пока из глаз его не полились слезы.

Гарривель пощупал пульс, делая вид, что не может его прощупать, и усомнился в наличии яда в яичнице. Браун и Мак-Тавиш тоже стали сомневаться, но Берти уловил оттенок неискренности в их тоне. Он больше не мог ни есть, ни пить и украдкой стал щупать себе пульс под столом. Конечно, пульс все учащался, но Берти не догадался приписать это действию джина.

Мак-Тавиш с винтовкой в руке ушел на веранду, чтобы произвести рекогносцировку.

– Они толпятся возле кухни, – было его донесение. – И у них невероятное количество снайдеров. У меня есть план обойти их с другой стороны и напасть с фланга. Нанести первый удар, понимаете. Вы идете, Браун?

Гарривель, сидя за столом, продолжал есть, а Берти обнаружил ускорение пульса на пять ударов. Но все же при звуках начавшейся стрельбы он вскочил с места. Среди треска снайдеров гулко выделялись выстрелы из винчестеров Брауна и Мак-Тавиша; пальба сопровождалась диким визгом и воплями.

– Наши обратили их в бегство, – заметил Гарривель, когда голоса и выстрелы, удаляясь, стали замирать.

Едва только Браун и Мак-Тавиш вернулись к столу, последний снова отправился на рекогносцировку.

– Они достали динамит, – объявил он.

– Тогда и мы пустим в ход динамит, – предложил Гарривель.

Все трое положили по полудюжине палочек в свои карманы, зажгли сигары и направились к двери.

И вот тогда-то и произошел взрыв. Впоследствии обвиняли в этом Мак-Тавиша, и он согласился, что, действительно, употребил динамита больше, чем следовало. Как бы то ни было, а дом взорвался – он поднялся под углом, а затем снова осел на фундамент. Почти вся посуда, стоявшая на столе, разбилась вдребезги, а стенные часы с недельным заводом остановились. Вопя о мщении, все трое ринулись в беспросветную тьму ночи, и началась бомбардировка.

Вернувшись, они не нашли Берти. Он кое-как дотащился до конторы, забаррикадировался там и свалился на пол; его терзали пьяные кошмары, он умирал от тысячи всевозможных смертей, а вокруг него шел бой. Утром он проснулся совсем разбитый и с головной болью от джина. Он выбрался из конторы и увидел, что солнце стоит на своем месте, – вероятно, и Бог не покинул неба, ибо хозяева Берти были целы и невредимы.

Гарривель убеждал его погостить подольше, но Берти настоял на немедленном отплытии на «Арле» в Тулаги, где он и засел безвыходно в доме агента вплоть до прибытия парохода. Пароход был тот же самый, и дамы-туристки были те же, и Берти снова превратился в героя, а на капитана Малу по-прежнему никто не обращал внимания. Из Сиднея капитан Малу выслал два ящика с лучшим шотландским виски. Он не мог решить, кому отдать предпочтение: капитану ли Ганзен или мистеру Гарривель, – кто из двух во всем блеске развернул перед Берти Аркрайтом жизнь Соломоновых островов?