Николай молча кивнул.
— Думаю, именно на этой почве мы и достигнем определенного взаимопонимания или, как любит говорить ваш генеральный секретарь, консенсуса. Я вовсе не стремлюсь как-то облагородить наше возможное сотрудничество. Вы, Серостанов, умный человек, да и, вдобавок, немало поживший на Ближнем Востоке. И потому понимаете главное: мою страну и, соответственно, мою службу НЕ ИНТЕРЕСУЕТ Советский Союз. Нам нет никакого дела до ваших стратегических секретов, до ваших планов противостояния НАТО или маршрутов ядерных субмарин во всех океанах. С другой стороны, находясь в пределах досягаемости ракет среднего радиуса действия, Израиль никоим образом не заинтересован в конфронтации с державой, сражающейся за мировое господство. Пусть в этой связи болит голова у американцев и их европейских союзников. Нам же вполне хватает региональных проблем, напрямую связанных с обеспечением национальной безопасности Израиля. И вот здесь, господин Серостанов, ваша помощь может оказаться весьма и весьма полезной. Как я уже говорил, нам нет дела до русских, нас интересуют только арабы. Правда, здесь наши интересы более чем обширны…
— Как раз ЭТО меня не смущает, — пробормотал Николай.
— Тогда, договорились? — Проспер прищурился.
— Вы в самом готовы сыграть в эту игру?
— Почему бы и нет? — улыбнулся Проспер. — Тем более, что правила я уже знаю, а реального риска — не вижу…
— Ну, да, — кивнул Николай. — Рисковать буду я…
— Совсем не обязательно, — спокойно возразил Проспер. — Во-первых, вы можете отказаться. Эту возможность я предоставил вам в самом начале нашей встречи.
— Считайте, что я оценил ваше благородство.
— Напрасно злитесь, Серостанов. Я уважаю ваш профессионализм, поверьте. Но то, что вы делали в Израиле, иначе как шпионажем не называется…
— Допустим, вы правы, и мои начальники действительно не в курсе дела… — Серостанов уставился в какую-то точку на стене за спиной у Проспера и, казалось, размышлял вслух. — Допустим также, что в Москве одобрят мои действия и вернут меня к исполнению своих обязанностей. То есть, обратно в Каир…
— Возможно, так оно и будет, — кивнул Проспер.
— Тогда вы должны согласиться, что, работая с одной стороны на вас, а с другой — находясь под колпаком у сирийцев, корреспондент Би-би-си Кеннет Дж. Салливан протянет в своем новом качестве очень недолго. Кто-нибудь да обязательно его уберет и, кстати, правильно сделает…
— И это весьма вероятно, — неожиданно легко согласился Проспер. — Но лишь в том случае, если вас действительно вернут в Каир. Мне же кажется, господин Серостанов, что такое решение — опять-таки, исходя из моего опыта работы в разведке — будет далеко не самым лучшим. Десять лет на одном месте — это слишком много для «крота». Думаю, понимают это и ваши боссы. В противном случае, они бы не держали вас в резерве почти два года. Скорее всего, ГРУ потому и использовало вас в качестве курьера, что намеревалось перебросить Кеннета Салливана в другой регион. Повторяю: все эти рассуждения имеют смысл только в случае корректности нашего посыла, в соответствии с которым советская военная разведка не имеет никакого отношения к этой операции…
— А если вы все-таки ошибаетесь? — Чувствуя, что он уже не в силах органично усваивать этот поток информации и аналитических посылов, Серостанов стал методично массировать виски. — Если в Москве я просто получу новые инструкции и опять вернусь в Египет?
— Тогда и подумаем, как вас понадежнее прикрыть от наших арабских клиентов, господин Серостанов… — Моти Проспер устало откинулся на спинку кресла и с хрустом потянулся. — В конце концов, Каир или даже Дамаск — не Буэнос-Айрес, верно? В этом регионе мы все еще в состоянии кое-что сделать…
— Я согласен, — тихо произнес Николай.
— А я — рад, — улыбнулся Проспер. — Вы хотели спросить меня о чем-то еще, да?
— Да, — кивнул Николай. — Даже если меня перебросят на новое место, сообщение о внезапной гибели человека, с которым я выходил на связь, неизбежно вызовет в Москве подозрения…
— Я не понимаю, о чем вы говорите… — Проспер с нескрываемым удивлением уставился на Николая.
— Ну, тот человек… Который опустил фотокассету в карман моей куртки… Он ведь мертв, так?
— Кто вам это сказал?
— Офицер контрразведки, который допрашивал меня первым.
— Глупости какие! — Проспер решительно тряхнул головой и закурил очередную сигарету. — Вы, очевидно, просто неправильно его поняли. Может быть, в моральном плане этот человек, после того, что он сделал, действительно перестал существовать, образно выражаясь, умер для Государства Израиль. Однако для своей семьи, друзей и коллег он существует по-прежнему. И будет существовать до тех пор, пока это нам нужно. Так что, не волнуйтесь, господин Серостанов: в Москве вас о нем никто не спросит…
…Сидя за рулем основательно вылинявшего под лучами беспощадного солнца «пежо», Проспер автоматически реагировал на цвета светофоров, осточертевшие тель-авивские «пробки» и мигающие восклицательные знаки на местах ремонта дорог. На его глазах желто-багровый диск солнца, как монета в дырявом кармане, медленно западал за горизонт. А потом вдруг сразу же стало темно.
Проспер возвращался домой после 48-часового отсутствия, думая лишь о двух вещах: горячем душе и абсолютной тишине. К действительности его вернула легкая трель сотового телефона в «бардачке».
— Что еще?! — рявкнул он в трубку.
— Ты где?..
Из всех вопросов этот был самым ненавистным. Может быть, потому, что право задавать его имел только один человек на свете.
— А где я, по-твоему, должен быть?
— У меня. И поторопись, Моткеле…
Резко развернувшись на запрещающем знаке, Проспер выровнял «пежо» и вдавил до пола педаль акселератора. Форсированный двигатель, как застоявшаяся в конюшне скаковая лошадь, отозвался радостным ревом. И в ту же минуту в зеркальце заднего обзора полыхнула голубым полицейская «мигалка».
— Черт! — Проспер включил поворотник и притормозил у обочины. Еще через минуту у окна выросла фигура полицейского.
— Выйди из машины, — коротко приказал полицейский.
Проспер окинул оценивающим взглядом молодого парня в голубой форменной рубашке с аксельбантами и протянул ему через окно пластиковый квадратик с документами:
— У меня мало времени, приятель. Я знаю, что нарушил. Оформляй протокол, только заклинаю тебя, побыстрее! Меня ждут на очень важной встрече…
— Я сказал, выйди из машины! Ты что, иврита не понимаешь?
В Моссаде существовала единая для всех — от рядовых стенографисток до самого высокого начальства — инструкция: ни при каких обстоятельствах не называть место своей службы и уж, тем более, не козырять документами. Так было всегда.
Моти помнил немало случаев, когда его сотрудники, прошедшие сквозь все испытания в рискованнейших акциях за рубежом, в аналогичных ситуациях попросту бежали от израильских стражей порядка, как мелкие воришки, схваченные за руку на месте преступления. Его гражданское удостоверение личности и документы на машину были в полном порядке. Тем не менее, зная процедуру, Проспер не сомневался, что как минимум на полчаса этот служака его задержит. Причем любая попытка вступить в препирательство могла лишь удлинить и без того тягучую процедуру наказания. Что, естественно, не входило в плане первого заместителя шефа израильской политической разведки. Надо было как-то выкручиваться…
Выйдя из машины, Проспер решил не выпускать инициативу из своих рук и сразу предложил:
— Послушай, друг, все документы в полном порядке. Я действительно очень тороплюсь. Забирай мои права и позволь мне ехать. Договорились?
Внимательно рассмотрев документы, полицейский с любопытством уставился на пожилого нарушителя:
— И ты ничего не хочешь оспорить?
— Абсолютно ничего! — Моти с готовностью мотнул головой. — Ты прав, а я — неправ!
— Ты в этом уверен?
— На сто процентов!