— Тебе не обязательно было уходить. Мы практически ничего не делали.

Сет осуждающе изгибает бровь.

— Ага, ну да. Вы двое замуровались в номере, начиная с Нового года. Вы прям как какие-то новобрачные, набросились друг на друга словно кролики.

Я отворачиваюсь от него, чувствуя, что мое лицо заливается краской, и пытаюсь сдержать улыбку.

— Сет, перестань, — говорю я, а он хихикает.

Кайден открывает дверь; петли скрипят. Он собирается сесть рядом со мной, но останавливается на полпути, оставив одну ногу на земле, и смотрит на мой румянец.

— Так, Сет, что ты сказал ей на этот раз? — шутливо интересуется Кайден, проведя большим пальцем по моей щеке. Он улыбается; я приподнимаюсь, давая ему возможность забраться на сиденье.

— Ничего, что не говорил раньше, — отвечает Сет с шаловливым блеском в карих глазах. — Просто она всякий раз реагирует одинаково, чем делает процесс еще забавнее.

Я шлепаю его по руке, после чего сажусь Кайдену на колени, аромат его одеколона моментально меня опьяняет. Он обнимает мои плечи, прижимая к своей груди, тянется назад за ремнем и пристегивает нас обоих. На улице идет снег; пушистые снежинки остались в его каштановых прядях. Я аккуратно провожу рукой ему по голове, сметая их. Некоторые тают от моего прикосновения, в результате чего он остается с мокрыми, сексуально растрепанными волосами.

— Итак, куда нам нужно заехать? — спрашивает Люк, забрасывая свою сумку в открытый кузов машины, где до сих пор стоит мотоцикл Кайдена, после чего садится за руль и захлопывает за собой дверь. Двигатель уже работает; Люк включает обогреватель; горячий воздух вырывается из вентиляционных решеток.

— Ко мне, — отвечаю я. — И… — Смотрю на Кайдена, который не был дома с тех пор, как мы уехали в Сан-Диего. По-моему, он вообще не хочет возвращаться. Но ему нужно забрать одежду. К тому же, мне кажется, в глубине души он хочет поговорить с братом, Тайлером. — И к Кайдену, наверно.

В салоне становится тихо, затем Люк вздыхает, трогается с места, включив дворники. Дороги немного скользкие, поэтому он дергает маленький рычаг в центре, переключая привод на четыре колеса. Слышится громкий хлопок, машина дергается.

— Боже. — Сет морщится, сдвигает ноги в сторону, туже затягивает ремень безопасности. — Такое ощущение, что она сейчас развалится на части.

Люк похлопывает ладонью по приборной панели.

— Все в норме. Она просто старенькая.

Закатив глаза, Сет скрещивает руки на груди. Мы молча колесим по узким улочкам. По радио играет песня "Wonderwall" Оазис, потом "Hands Down" группы Dashboard Confessionals. Подъехав к моему дому, Люк паркуется и бормочет:

— Поторапливайся.

— Расслабься, — говорит Кайден, открывая дверцу. Опустив ногу на тротуар, он вылезает наружу, утягивая меня вместе с собой. Когда я твердо стою на земле, Кайден меня отпускает и захлопывает дверь.

Он берет мою руку, идя вместе со мной по подъездной дорожке. Я не задаю вопросов. Кайден не сказал, что тоже собирается зайти, но мне кажется, он мысленно хочет меня защитить. Мы поднимаемся по ступенькам, и я стараюсь не думать о пугающих воспоминаниях, связанных с этим местом. Наоборот, сосредотачиваюсь на хороших моментах, проведенных тут с Кайденом и Сетом.

Только мы достигаем порога, как мама открывает дверь. На ней фартук, поверх кремовой юбки с цветочным узором и белой кружевной блузки. Ее волосы завиты на концах, вокруг шеи – ниточка жемчуга. Помимо прочего, в руках она держит тарелку шоколадного печенья, ослепительно улыбаясь. Кайден явно изо всех сил старается не рассмеяться над маскарадом в духе сериала "Предоставьте это Биверу".

— Я так рада, что вы решили заглянуть. — Мама обнимает меня, балансируя с печеньем в другой руке, потом отпускает и обнимает Кайдена. Он неловко похлопывает ее по спине, обмениваясь сконфуженным взглядом со мной.

Но я лишь улыбаюсь в ответ. Сейчас я люблю свою маму, с ее печеньем, одеждой в стиле шестидесятых годов, и всем прочим, потому что практически уверена – никто так не обнимал Кайдена, помимо меня. Она предлагает нам печенье. С едва уловимой улыбкой, качаю головой, беру одно, чтобы порадовать ее. Во время одного из наших телефонных разговоров я случайно проболталась о своей привычке вызывать рвоту. Не сомневаюсь, теперь до конца жизни мама будет меня откармливать.

Прощание проходит быстро. Папа с Кайденом успевают даже немного поболтать о футболе. Родители не расспрашивают Кайдена о том, что случилось с Калебом, или его отцом, хотя по городу циркулируют слухи о попытке суицида, покушения на убийство, и обо всех возможных наказаниях за тяжкие преступления.

Мы практически доходим до пикапа, когда к дому подъезжает Джексон. Моя первоначальная реакция – сбежать от него, потому что обычно они с Калебом неразлучны. Только пассажирское сиденье пусто, поэтому я расслабляюсь, громко выдохнув.

— Ты идешь? — спрашивает Кайден, после чего до меня доходит, что я стою посреди двора, глядя на своего брата.

Прошу его подождать, подняв палец.

— Я на секунду.

Кайден смотрит на меня, его зеленые глаза полны беспокойства.

— Уверена?

Я киваю. Джексон выходит из машины, глядя в мою сторону. У меня совершенно не получается прочитать стоическое выражение его лица.

— Да, мне нужно с ним поговорить.

Кивнув, Кайден направляется к машине Люка, проходя мимо моего брата. Они тихо здороваются, после чего Кайден садится в пикап. Он не сводит с меня глаз, пока я бреду к крыльцу и сажусь на нижнюю ступеньку, чувствуя через джинсы холод от тонкого слоя льда на цементе.

Джексон подходит ближе, держа руки в карманах своей клетчатой куртки с капюшоном. Его каштановые волосы падают в глаза, бакенбарды тоже давно нуждаются в стрижке. Он раскачивается на пятках, смотрит на меня с опаской.

— Слушай, Келли, даже не знаю, что сказать, — начинает Джексон. — Наверно… наверно мне стоит извиниться.

Я слегка шокирована его заявлением. Нахмурив лоб, опускаю взгляд в землю.

— Тебе не за что извиняться. Это не твоя вина.

Он садится рядом, вытягивает ноги перед собой, скрестив лодыжки. От него пахнет сигаретами и алкоголем. Не знала, что Джексон курит, хотя, мне вообще мало что известно о брате. Даже когда мы были детьми, между нами всегда существовало некое соперничество, а после происшествия с Калебом рухнули последние надежды на братско-сестринскую привязанность.

— Я сдал его, — наконец заявляет Джексон. Втянув щеки, он делает вдох, затем резко выдыхает.

— Спасибо. Но полиция ничего не сделает. Они уже не могут. Прошло слишком много времени, и, по сути, есть лишь мое слово против его слова.

Качая головой, Джексон проводит ладонью по своей заросшей щеке.

— Не за это… Я знал, что тут уже ничем не поможешь. — Он опускает руку на колени. — Я сдал его за выращивание травки в подвале у родителей. Даже сказал копам, где он хранит свою заначку.

Я потрясена. Лишена дара речи. Сбита с толку. Счастлива. Изумлена. Благодарна.

— Так он… так значит он в тюрьме?

— Пока нет. — Он тяжело вздыхает. — Когда мама рассказала мне о… — Джексон прочищает горло; ему явно нелегко говорить на эту тему, — о том, что с тобой случилось, я был на вечеринке вместе с ним. Как только я потребовал объяснений, он просто сбежал на хрен, мне даже не удалось дать ему по морде. Он даже не попытался все отрицать. — Его глаза тускнеют от воспоминаний. — В любом случае, он давно приторговывает, и тут, и у себя дома, поэтому я решил хоть за что-то его наказать. Если объявится, то влетит по-крупному. Помимо выращивания, у него под половицами спрятано около двух килограмм травы, а это уже расценивается как незаконный оборот наркотиков. — Тень улыбки появляется у Джексона на губах.

— Откуда ты узнал, что она там? Травка?

— Скажем так, удачно угадал.

— Полицейские не стали тебя допрашивать?

— Я оставил анонимное обращение.