— Но с тобой случилось столько плохого после моего появления в твоей жизни, — произносит она сдавленно.

— Все плохое происходило со мной в результате моих собственных решений, из-за проблем, которые существовали задолго до тебя. — Я прижимаю губы к впадинке за ее ухом. — Но ты показала мне то, чего я еще никогда не видел. — Целую край уха, отчего Келли вздрагивает, приподнимает плечо, касаясь моей щеки. — С тобой в моей жизни появилось что-то хорошее… Прежде у меня ничего хорошего не было. — Я целую ее в шею, шепча: — Ты показала мне, что это нормально – чувствовать и хорошее, и плохое. Просто мне понадобилось много времени, чтобы достичь баланса. — Прикусываю мочку, думая о том, как она открыла мне свое сердце и душу по телефону. Я хочу ответить тем же, дать ей знать, что чувствую то же самое, только слова никак не сходят с языка, поэтому я говорю другое: — Я хочу быть с тобой, Келли, больше всего на свете.

Она опускает голову на колени и начинает рыдать, ее тело содрогается. Я утягиваю ее за собой назад, облокачиваясь на спинку кровати. Слушаю, как она плачет. Ее всхлипы звучат в такт ударам моего сердца. Я чувствую, насколько сильно хочу Келли – насколько сильно в ней нуждаюсь. Чувствую, как много она для меня значит. Чувствую боль, которая сосуществует с моими чувствами к ней. Я чувствую, как сильно хочу провести бритвой по руке; ощутить, как расходится кожа; смотреть, как течет кровь; после чего чувствую, что не хочу этого делать из-за Келли. Чувствую, насколько сильно хочу жить и быть с ней.

Мое сердце открывается, и я чувствую все. Каждая эмоция, затаенная внутри, проносится по венам: хорошее, плохое, боль, тоска, одиночество, счастье, нужда, осознание, что жизнь может предложить гораздо больше того, с чем я рос.

Впервые за время своего существования чувствую все это и говорю себе, что, в конечном итоге, я буду в порядке.

Келли

Я засыпаю в слезах, а когда просыпаюсь, ощущаю себя иначе. Кайден меня обнимает, заключив в свои руки, словно самую важную для него вещь в мире. Он тоже отсыпается после ошеломляющих событий сегодняшнего дня. У меня на шее кулон, подаренный им, потому что ему кажется, будто я приношу удачу. Сет до сих пор не вернулся, и это опять наводит меня на мысль – не установил ли он камеры слежения повсюду, потому что создается впечатление, словно ему известно, какую картину он застанет, если войдет в комнату.

Я чувствую себя легче, смелее. Мне хочется освободиться от единственного груза, который по-прежнему тянет меня вниз. Я хочу рассказать своей семье о Калебе, не только для того, чтобы они узнали, но и из-за желания освободить Кайдена от бремени, ведь он позволил отцу откупился от Калеба.

Если расскажу родным, они встанут на мою сторону – и на сторону Кайдена, когда поймут, почему он избил его. По крайней мере, я на это надеюсь. Честно говоря, понятия не имею, чем все обернется. Возможно, они сокрушат меня, отказавшись поверить. Однако каким бы ни был результат, пришла пора столкнуться лицом к лицу с моим худшим страхом, положить конец его контролю надо мной. Может, тогда мы с Кайденом сможем спокойно жить дальше, вместе, и груз на наших плечах станет чуть легче.

Решаю проверить голосовую почту, но отбрасываю эту затею после пятого повторяющегося сообщения и переключаюсь на смс. Просматривая список входящих, обращаю внимание на одно. После многочисленных угроз, мать в итоге находит мое слабое место, хотя я не уверена, откуда ей вообще известно о его существовании.

Мама: Келли, я тебя вообще не узнаю. Ты сбегаешь с этими мальчишками, от которых жди только беды. Я не позволю им тебя уничтожить, ни твой брат, ни Калеб этого тоже не позволят. Мы все приняли решение, что Калебу стоит выдвинуть обвинения. Тебе нужно вернуться домой и занять сторону семьи. Мы поддержим его.

Я роняю телефон, встаю с кровати. Надеваю джинсы, футболку с длинными рукавами, куртку. Пишу записку Кайдену и оставляю ее на подушке.

Пожалуйста, не беспокойся, когда проснешься, но я должна сказать им сама. Я знаю, ты поймешь. Скоро вернусь. Обещаю.

Люблю,

Келли.

Обувшись, тихо крадусь к двери, стараясь его не разбудить. Как бы мне ни хотелось, чтобы Кайден присутствовал при разговоре, держал меня за руку, был моей опорой, ему и без того сегодня досталось, поэтому я заставлю себя быть сильной в одиночку. К тому же, после подобного сообщения я знаю, что мама накинется на него, как только он переступит порог дома.

Я иду по улице, надеясь, что облака, в конце концов, развеются, пропустят солнечные лучи. Ты сама во всем виновата, Келли. Именно так все подумают, если расскажешь кому-нибудь.Я продолжаю идти, быстро и уверенно, шаг за шагом, пока не добираюсь до дома. Тебе лучше помалкивать. Черт, клянусь Богу, ты пожалеешь, если расскажешь.Подъездная дорожка расчищена от снега, пикап отца припаркован перед закрытым гаражом. Занавески не задернуты, порожки посыпаны химреагентом от гололеда. Шаг за шагом. Не останавливайся. Я открываю боковую дверь, стою в дверном проеме; шквал невыносимых воспоминаний поднимается в голове. Пойдем со мной на секундочку, — говорит он. У меня есть для тебя подарок. И я, радостная, иду за ним вприпрыжку.

Мама отворачивается от раковины. У нее на плече кухонное полотенце; волосы собраны в пучок. Она не накрашена, одета в брюки и розовый свитер.

— Келли Лоуренс, — говорит мама, бросая полотенце на стойку, упирая руки в бока. — Где, черт возьми, ты пропадала?

Я оборачиваюсь к отцу, сидящему за столом в толстовке с эмблемой школы. Он ест яичницу с тостами, пьет сок; мой брат сидит рядом, переписывается по телефону.

— Мне нужно поговорить с тобой, — говорю папе неровным голосом. Не уверена, почему выбрала именно его, вот только мы отлично ладили, когда я была младше, и знаю, что он отреагирует более уравновешенно, чем мать. — Наедине.

Озадаченно взглянув на меня, папа опускает вилку и без возражений встает со стула.

— Хорошо, милая.

Положив сотовый на стол, брат бросает на меня сердитый взгляд.

— Ты даже не собираешься рассказать маме, где была? Она волновалась.

— Не важно, где я была, — отвечаю. — Важно только то, почему я здесь.

Он хмурится, потом качает головой, после чего возвращает свое внимание к телефону. Мама начинает кричать, что я обязана объяснить свое отсутствие. Меня удивляет, что она не следует за нами в гостиную. Я сажусь на диван, в последний раз мысленно себя подбадривая; отец – в свое потрепанное кожаное кресло напротив. Смотрю на расставленные по комнате фотографии нашей семьи, и даже Калеба.

— Весело было, правда? — я указываю на свое фото с папой – мы в футбольных футболках стоим перед стадионом, улыбаясь. Мне тут восемь, и я счастлива.

Он следует за моим жестом; улыбка трогает уголки его губ.

— Да, хороший выдался денек. — Папа снова смотрит на меня; у него на лбу появляется складка. — Милая, мы с твоей мамой очень переживали… из-за того, что произошло той ночью, а потом ты сбежала с парнями, которых едва знаешь.

— Эти парни мне как семья, пап, — честно отвечаю я. — Они очень поддержали меня в трудную минуту.

Папа теребит завязки на капюшоне своей толстовки, то затягивает, то ослабляет.

— Да, они всегда казались хорошими ребятами. — Он улыбается. — И на поле умели надрать всем задницы.

Мне сразу становится ясно, что я сделала правильный выбор, решив сначала рассказать ему. Отец не заостряет внимание на том, как Кайден избил Калеба, возможно потому, что немного глубже вник в ситуацию.

— Мне нужно тебе кое-что сказать. — Я прочищаю горло. — Будет довольно тяжело, не только говорить, но и выслушать.

— Ладно… — Он сбит с толку, не уверен, что вполне понятно.

Я делаю глубокий вдох. Еще один, и еще, до тех пор, пока не чувствую головокружение. Затем перестаю дышать вообще. Тебе лучше помалкивать ко всем чертям, в противном случае, клянусь, я сделаю тебе очень больно.Я сжимаю листок клевера, висящий у меня на шее, из-за потребности прикоснуться к частичке Кайдена, чтобы набраться сил и смелости.