«Большой дом, — думал Холгитон, — совсем как у Баосы».

От этой мысли теплело в груди у Холгитона: к старости у него появилось столько детей и внуков, что получился настоящий большой дом. А как в свое время он завидовал Баосе, его большому дому! Кто об этом теперь знает… Да и тогда знал только один Ганга, его лучший друг.

— Эй, давай соревноваться, кто больше накантует! — кричит Хорхой, стараясь пересилить смех, шутки и стук топоров.

— Ногу отхватишь, чего расхвастался, — отвечает ему Гара, брат Ойты.

— Ну что, ага, соревнуемся?

— Давай! Только, чтобы чисто работать, от черты не отступать, чтобы после твоего топора оставалось гладенько-прегладенько, как зад твоей жены.

— А зад-то выпуклый! — расхохотался Кирка.

— У его жены зад гладкий, — засмеялся Гара. — Отец Нипо, ты будешь смотреть, кто по прямой линии идет, кто глаже обтешет бревно.

Холгитон кивнул головой, и Хорхой с Гарой приступили к кантовке. Старик смотрел на них и опять вспомнил Баосу.

«Половина стойбища его потомство, — думал он. — Гара сын Полокто, Хорхой сын Дяпы, Кирка сын Калпе, и у всех уже есть дети, кроме Кирки. Скоро в Нярги одни Заксоры будут жить. Из большого дома Баосы получилось целое стойбище».

Гара сильными ударами сделал несколько зарубок, потом удар за ударом откалывал от бревна крупные куски и тут же обтесывал.

«Умеет работать, — подумал Холгитон. — В семье Полокто все умеют топором махать, пилу свою продольную имеют… Даст Полокто мне досок или нет?»

— Ага, сдаюсь! — объявил Хорхой, когда Гара обтесал второе бревно, а он закончил только первое.

— Шероховато, — взглянув на работу Хорхоя, сказал Гара. — Неужто у твоей жены такой зад?

Смущенный Хорхой отмалчивался.

— Ничего-то ты не умеешь делать, даже помощником отца Миры не смог быть.

— Хоть ты помолчал бы, — огрызнулся Хорхой. — Сам ни одной буквы не знаешь.

— Без буквы твоей проживу. Ружье, топор умею в руках держать, рыбу умею ловить — проживу.

— Ты победил, — сказал Холгитон, чтобы прекратить спор, который угрожал перейти в перепалку. — Не говори так, Гара, новая жизнь пришла, может, она потребует, чтобы и я, старик, грамоту знал. Кто знает. А ты молодой, потому не зарекайся.

Подошел Пиапон, сел рядом с Холгитоном и закурил.

— Вот твой дядя, он разве думал о грамоте, — продолжал Холгитон. — Отец Миры, ты думал когда научиться читать, писать?

Пиапон помотал головой.

— Не думал. А теперь тебе надо читать и писать. Вот и выходит, надо учиться. А ты говоришь — проживу. Новая жизнь пришла, как это вы не понимаете? Молодые — и не понимаете. Я старик и то все понимаю…

— А при новой жизни можно молиться? — насмешливо спросил Кирка.

Холгитон взглянул на него подслеповатыми глазами, поплямкал губами.

— Молиться всегда надо. Думаешь, будет счастье лишнее?

— Да не думаю, только пришла новая счастливая жизнь, а мы еще счастья вымаливаем…

— От жадности, — рассмеялся Ойта.

— Счастье никогда лишнее не бывает, — рассердился Холгитон. — А молиться надо, лишнего соболя добудешь, это что, плохо?

Старик засопел и замолк. Пиапон тоже молчал, смотрел, как ловко машет топором Гара, как силач Ойта с напарником тащат заготовленное бревно к срубу. На строительстве дома Холгитона собралось почти все мужское население Нярги. И ничего в этом не было удивительного, издревле так велось: начал строить сосед фанзу — иди помогай. Всем стойбищем строили фанзы. Теперь деревянные дома строят. Здесь работа посложнее, не каждый сумеет помочь, потому что не всякий владеет топором. Но охотники все равно приходили и чем-нибудь да помогали.

— Если в тайге не помолишься, не попросишь хозяина тайги, не угостишь его — какая придет удача? — обидчиво заговорил Холгитон. — Разве нельзя счастья попросить новорожденному? Молиться надо, так я думаю. Ты как думаешь?

— Кто хочет, пусть молится, — ответил Пиапон.

— Верно, — Холгитон помолчал и добавил восторженно, как мальчишка, которому обещали новый лук со стрелами: — Дом какой будет у меня! Большой, деревянный, в окнах — стекла, светло будет, как у тебя. А может, еще светлее даже, если окна сделать побольше.

— Не делай этого. Зимой в окно сильно продувает. Холгитон промолчал, подумал и сказал:

— Верно, продувать будет. В фанзах весь холод из окна да из двери. Это ты правильно говоришь.

— Доски где достанешь?

— У Полокто попрошу, а нет, может, в Малмыже куплю. В старое время Санька доски готовил на Шарго. Тогда надо было мне строить дом.

— Что ты говоришь? В старое время ты не смог бы построить дом, дети-то были маленькие.

— Состарился я, Пиапсн, ум за разум… Хорошо, я попрошу пилу у Полокто, как-нибудь напилим досок. Люди помогут.

— Помогут, конечно, — согласился Пиапон.

— А дом у меня будет большой. Понял? Большой дом получается, какой у вас был.

— Ты хочешь жить законами большого дома?

— А что, разве плохие законы большого дома?

— Не захотят по ним дети жить, разбегутся.

— Нет, они у меня послушные, не разбегутся. А законы хорошие, хозяйство будет крепкое.

— Не пойму я тебя, отец Нипо, все твердишь и твердишь, что пришла новая жизнь, а сам за большой дом и по его законам собираешься жить. Как так?

— Новая жизнь не мешает жить по законам большого дома.

— Кто тебе сказал?

— Нутром чувствую. Помнишь, когда ты пошел с белыми воевать, нутро мое чувствовало, что ты победишь белых и вернешься. Все так и получилось.

— Не я победил, а все вместе, народ.

— Я о всех тогда думал и о тебе отдельно тоже думал. Ты со мной лучше не спорь, я буду жить большим домом.

— И хозяйство будет крепкое?

— Вы хорошо жили, крепкое хозяйство было. И у меня так будет.

— Мы собираемся колхозом жить, а он о своем хозяйстве говорит. Вот-вот приедут люди из района, колхоз будем создавать, все хозяйства будем объединять, а ты…

— Колхоз, колхоз, никто не знает, что это такое, а мой дом вот он — все его видят, все знают, что это мой дом. Скажи, при колхозе все будет общее, да?

— Все будет общее.

— Жены тоже?

— Этого, думаю, не будет.

— Вот и я тоже так думаю. Потому и говорю, будет у меня большой дом. Жена моя, Годо со мной, все дети, внуки со мной — это и есть большой дом.

— Старое ты тащишь в новую жизнь.

— Хорошее старое, всегда хорошее. А колхоз — это новое, неизвестное дело. Как все обернется — никто не знает. Приедут люди из района, объяснят. Если собак тоже будут объединять, то я хоть сейчас их отдам, голодные они.

— А когда ты захочешь на них куда поехать, ты придешь и возьмешь?

— Возьму, почему не взять, если они общие?

— Кормить-то не хочешь.

— Колхоз будет кормить.

— Колхоз — это я, ты и все вместе, вот что такое колхоз.

— Люди знающие приедут — все узнаем, — отмахнулся Холгитон.

О колхозе в стойбище говорили давно. Все теперь ждали уполномоченных, которые и должны были разъяснить, как организовать колхоз. Охотники уже знали, что колхозы будут только в крупных стойбищах, таких, как Нярги, Джонка, Болонь, Джуен, Туссер, Хунгари, знали, что русские тоже будут объединяться в колхозы. Оставались еще корейцы-земледельцы, но их было мало, чтобы объединить в колхоз, да и продукты земледелия негде было сбывать, потому что нанайцы не употребляли их, а у русских было своего вдоволь.

— Ты, отец Миры, не сердись на меня, — миролюбиво заговорил Холгитон. — Мы не должны ссориться…

— С чего ты взял? Когда ссорились? — удивился Пиапон.

— Мы с тобой больше чем братья, как-никак своими задами муку нярпшцам заработали.

«Тьфу ты, о чем вспомнил, — раздраженно подумал Пнапон. — Сам столько стыдился, что его при женщинах и детях оголили да зад шомполами искровенили, умирать даже собрался, а тут вспомнил ни с того ни с сего».

— Вот я и говорю, мы больше чем братья, — продолжал Холгитон. — Потому должны помогать друг другу. Эти молодые сруб поставят, потолок, пол настелют, а с окнами и дверями им не справиться, умения у них еще нет, мало у русских учились. Тебе придется Митропана просить, чтобы помог.