— Когда вы, наконец, восстановите ваш дом? — укоризненно спросила леди Холлистер. Она заехала в гости, чтобы пригласить Дуга на весенний бал. Теперь леди, явно нервничая, сидела на одном из простых стульев, которыми он обставил свою комнату в бывшем доме для надсмотрщиков. Близость жилья рабов для нее явно была неприятной.

— Ваше... Со времени вашего... несчастья прошло уже больше года, вам пора бы постепенно забыть о нем.

Дуг попытался заставить себя улыбнуться.

— Некоторые вещи не так-то легко забыть, — пробормотал он, однако потом все же взял себя в руки. — А строительством дома я теперь действительно займусь. Я планирую новое здание, в стиле... Не английский загородный дом, а нечто больше похожее на ваш дом в Кингстоне.

Леди Холлистер просияла.

— Это хорошая идея! — радостно заявила она. Ее племянница, только что вернувшаяся на Ямайку из английского интерната, уже заявила, что ни в коем случае не будет жить в пышном каменном ящике. Сложный стиль колониальной архитектуры намного больше нравился молодой Люсиль. — Мы можем порекомендовать вам архитектора.

Дуг кивал и улыбался, предоставляя даме возможность поболтать. У него было мало интереса к строительству нового дома, но он признавал, что в дальнейшем ему придется пойти на некоторые уступки. Он не мог и дальше держаться в стороне от общества в Кингстоне, тем более что это было бы крайне неразумно и с экономической точки зрения. Каскарилла Гардене за последний год получила хорошую прибыль, однако другие плантаторы ясно дали ему понять, что они абсолютно не ценят, не понимают и не одобряют его нетрадиционную форму управления плантацией. Хозяин, который живет в едва ли более комфортных условиях, чем его рабы; плантация без надсмотрщиков, с рабами, которых хозяин освобождает от работы для посещения воскресного богослужения; рабы, которые имеют право заводить семью, после того как вместе перепрыгнут через метлу... Дуг слышал, что этот обычай распространен в Виргинии, и ввел его для своих людей. Таким образом, заключение брака становилось разгульным праздником для всего поселения рабов.

До сих пор наследнику Фортнэма эта экстравагантность прощалась. Однако время траура закончилось, и ему придется вернуться к обычному, традиционному для владельцев плантаций поведению.

Если он этого не сделает, то ему угрожает обструкция. Плантаторы не будут больше привлекать его к переговорам о ценах и на паях с ним фрахтовать корабли, чтобы отправлять товары в Англию.

Поэтому у Дуга не оставалось выбора — ему пришлось нанять в качестве надсмотрщика одного молодого шотландца. Ян МакКлауд был обедневшим дворянином с историей, напоминавшей Дугу историю давнего возлюбленного Норы Саймона Гринборо. В любом случае мистер Ян — так он заставлял рабов называть себя, причем следил за правильным произношением и не допускал никаких «баккра Ян», — был таким же мечтателем, как и Саймон. Молодой человек полностью опровергал расхожее мнение о том, что рыжеволосые люди вообще и шотландцы в частности отличаются склонностью к кипучей деятельности и вспыльчивостью. Он был скорее склонен к мечтательности и мог провести целый день, с удовольствием лежа под пальмой и читая, в то время как рабы самостоятельно организовывали свою работу проверенным способом. Ян Мак-Клауд никогда бы не пришел к мысли кого-то выпороть и слушал воскресное богослужение с увлеченностью настоящего христианина, вместо того чтобы считать присутствующих рабов по головам.

Вместе с ним в усадьбу прибыла его супруга Присцилла, которая якобы являлась медиумом, о чем сразу же дала понять Дугу. Она, никого не спрашивая, тут же установила связь с душами Элиаса и Норы Фортнэм и передала молодому человеку сердечный привет с того света. Дуг не знал, что ему делать — смеяться или упрекать ее за это, но вместе с тем он боролся с сумасшедшим желанием — попросить ее вызвать дух Норы. Однако ему все же удалось сохранить ясность мышления. Без сомнения, не менее трех куриц должны будут распрощаться с жизнью для того, чтобы местный колдун-обеа смог затем изгнать дуппи Элиаса Фортнэма. Квадво будет сильно возражать и оспаривать, что дух старого баккра вообще мог кому-то явиться. А если и явился бы, то скорее кипел бы от ярости, вызванной нововведениями Дуга, вместо того чтобы передать ему любезный привет. Дуглас отнес видения Присциллы на счет переутомления и уклонился от дальнейшего общения с молодой женщиной.

Это было бы, естественно, намного проще, если бы господский дом был восстановлен. Дуг глубоко вздохнул. Норе понравилась бы новостройка в колониальном стиле. Он решил покрасить дом в ее любимые цвета. Ему придется расспросить на этот счет ее отца. После того как Дуг выполнил свой печальный долг и сообщил Томасу Риду о смерти его дочери, молодой плантатор и купец вели оживленную переписку. Казалось, и одному и другому помогало то, что они могли общаться, обмениваясь мыслями и памятью о Норе. Дуг сообщил о том, что черные женщины ухаживают за ее могилой, а Рид рассказал о детстве Норы в Лондоне. Он, между тем, уже, наверное, начал подозревать, что Дуга и Нору связывало нечто большее, чем родство через брак Фортнэма-старшего, и в его письмах стали проскальзывать попытки утешить юношу. Однако, естественно, прямо он никогда не коснется этой темы. И Дуг никогда не стал бы сообщать ему о том, что брак Норы оказался несчастливым. Томасу Риду и без того было тяжело смириться с мыслью о том, что его единственная дочь нашла смерть на чужбине.

Да и сам Дуг Фортнэм был очень далек от того, чтобы смириться с потерей Норы.

Глава 6

После более чем годичного пребывания в рабстве в Нэнни-Тауне Нора была близка к отчаянию. Поначалу она еще надеялась на то, что белые люди предпримут попытку нападения на город маронов — тем более, когда заметила, что Нэнни и Квао принимают меры по усилению обороны. Брат и сестра ожидали возмездия — и намного более серьезного, чем обычные смехотворныеь экспедиции плантаторов. Нора заметила, что они выставили больше постов, увеличили высоту ограждения вокруг поселения и посылали на поля воинов для защиты работавших там женщин и детей. Не упускалось из виду и обучение новых жителей поселения. Аквази и другие полевые рабы с Каскарилла Гардене усердно тренировались в стрельбе из ружей, учились бросать копья и применять свои ножи и палки в ближнем бою так же умело, как делали это их предки в Африке. Аквази, крепкий и сообразительный, выделялся в каждой из этих дисциплин. Он действительно был вызван к Нэнни и Квао и доказал им, что умеет читать и писать. Намного лучше, чем любой другой марон. В конце концов, даже свободные с рождения чернокожие, которые происходили еще от испанских рабов, никогда не ходили в школу. Теперь они относились к молодому человеку со всеми почестями. Маану, по причине ее познаний в культуре, пусть и скромных, мароны также почти боготворили.

Нора спрашивала себя, почему этих двоих не заставляют передавать свое искусство другим, — было бы намного эффективнее организовать тут школу, чем нянчиться с двумя соплеменниками, как с чудотворцами. Здесь, однако, обычная дальновидность Нэнни почему-то дала сбой. Ей, наверное, вообще не приходило в голову, что чтение и письмо можно изучить и передать дальше так же легко, как навыки работы в поле или искусство ведения войны. Она, как и прежде, рассуждала о книгах и договорах, словно о говорящей бумаге; ей никогда бы и в голову не пришла идея самой научиться читать.

Нора боролась с собой. Мучаясь на полях, она не единожды думала о том, чтобы самой предложить Нэнни свои услути в качестве учительницы. Она не хотела брататься с врагом, но, с другой стороны, для нее было бы намного приятней работать в школе, чем рубить сахарный тростник, подвергаясь унижениям со стороны других женщин. Как и прежде, бывшие рабыни заставляли ее делать самую тяжелую работу, и Нора лишь частично смогла приспособиться к этому. Хотя ее кожа действительно загорела, а тюрбан защищал волосы от полного выгорания на солнце, жара, как и прежде, мучила ее. Теперь она стала понимать аргументы плантаторов против того, чтобы на полях работали белые люди. Они бы просто не выдержали эти мучения так долго, как черные, тем более работая по десять часов в день, имея всего полдня выходного в неделю.