— «Гризельда»? — спросил я.

Майк кивнул и подал мне бинокль. Катер безбожно раскачивало. Я видел, как его палубу заливают волны, и время от времени одна из них разбивалась о его нос, взметая тучи брызг.

— Если бы мы повернули ночью…

— Мы не повернули, — оборвал я его. Я посмотрел на корму, туда, где сгорбившись сидел одетый в штормовку Майка Пэтч. — Он знает? — спросил я.

— Да. Он первым ее увидел.

— Что он сказал?

— Ничего. Похоже, его это не удивило.

Я снова поднял к глазам бинокль, чтобы посмотреть на катер, пытаясь определить его скорость.

— Какая у нас скорость? — спросил я. — Ты определял ее в шесть часов?

— Да. Последний час мы делаем восемь узлов.

Восемь узлов! Я поднял голову и посмотрел на паруса.

Они были туго надуты. Эти тяжеленные полотнища на мачте увлекали нашу яхту, заставляя ее мчаться по волнам. Бог ты мой! Мне было трудно смириться с тем, что за целую ночь нам так и не удалось избавиться от преследователей.

— Я вот тут думал… — заговорил Майк, — если они с нами поравняются…

— И что?

— Ну что они могут нам сделать, как ты думаешь? Я хочу сказать…

Он мялся, неуверенно поглядывая на меня.

— Надеюсь, что ты прав, — произнес я и вошел в штурманскую рубку.

Я устал, и мне не хотелось ни о чем думать. Я произвел вычисления, базируясь на пройденном расстоянии, сменах курса и направлении течений, и понял, что мы находимся в десяти милях к северо-северо-западу от Кастекса. Через два часа течение должно было повернуть на восток, направив нас к Олдерни и Шербурскому полуострову. Но между нами и побережьем находилась эта чертова «Гризельда», и уйти от нее не представлялось возможным, во всяком случае, засветло.

Я настроил приемник и прослушал прогноз погоды: умеренной силы ветер, местами полосы тумана. Область низкого давления установилась над Атлантикой и медленно продвигалась на восток.

Вскоре после завтрака вдали завиднелись острова Кастекс, северо-западный бастион Нормандских островов. Течение повернуло, и теперь мы шли против него, в результате чего Кастекс оставались с нами очень долго — серые зубчатые скалы, о которые разбивались волны. Мы пересекли пароходный путь Ла-Манша, берущий начало от Уэссана, увидев всего два судна, и те в виде смутных очертаний на горизонте. Затем мы поравнялись с Гернси, и пароходный путь угадывался лишь по едва заметным облачкам дыма там, где море встречалось с небом.

Все утро Пэтч провел на палубе. Он то нес свою вахту у штурвала, то дремал в кокпите, то сидел, молча всматриваясь в серое пространство, отделяющее нас от «Гризельды». Время от времени он нырял в штурманскую рубку и принимался лихорадочно орудовать параллельной линейкой и циркулем, проверяя наш курс и уточняя расчетное время прибытия на Минкерс. Один раз я предложил ему спуститься вниз и поспать, на что он ответил:

— Поспать? Я не смогу спать, пока не увижу «Мэри Дир».

И он остался наверху, серый и измотанный, удерживаемый на ногах лишь силой воли, как это уже было на «Мэри Дир» и во время расследования.

Мне кажется, что он боялся спускаться вниз, опасаясь, что, когда он выпустит «Гризельду» из виду, она каким-то образом незаметно к нам подкрадется. Его уже шатало от усталости, и он беспрестанно спрашивал меня о направлении течения. У нас не было атласа приливов, и это не давало ему покоя. Даже после того, как в полдень течение повернуло и снова начало подталкивать нас на запад, он продолжал уточнять наше местоположение, ориентируясь по зазубренными скалам острова Гернси.

Наверное, мне следует объяснить, что чередование приливов и отливов, каждые шесть часов разворачивающее всю водную массу Ла-Манша, достигает наибольшей силы в обширном изгибе французского побережья, где и лежат Нормандские острова. Весной, когда приливы бывают самыми мощными, волна мчится через узкий пролив между Олдерни и материком, достигая скорости в семь узлов. Направление течения в основном русле Ла-Манша чередуется на протяжении двенадцати часов, создавая разницу в уровне воды в тридцать, а то и сорок футов.

Я упомянул об этом, чтобы объяснить нашу озабоченность приливами, а также потому, что это имеет отношение к последующим событиям. Более того, вся эта область Ла-Манша усеяна подводными рифами, торчащими над поверхностью воды скалами и скалистыми островками. Из-за этого плавание в этих водах всегда сопряжено с определенной опасностью, которая держит в постоянном напряжении, ни на минуту не позволяя расслабиться.

Придерживаясь выбранного курса, мы шли прямо на основной массив Гернси. Я надеялся, что западное течение оттеснит нас в сторону, позволив миновать остров. Приблизившись к подводным скалам, известным как Ле-Фретт, мы все следили за тем, что станет делать «Гризельда». Вообще-то, выбора у нее не было. Когда у нее по левому борту оказались скалистые утесы острова, она изменила курс и снова оказалась у нас за кормой.

Западная оконечность Гернси отмечена маяком, выдвинувшимся на группу скал у самого берега. Мы прошли так близко, что смогли рассмотреть его в мельчайших деталях, включая бакланов, расположившихся на скалах, подобно стервятникам, волны, кипящие белой пеной вдоль всей береговой кромки. А прямо у нас за кормой бешено прыгала и качалась на волнах «Гризельда», обдаваемая фонтанами брызг от носовой волны. До нее было менее полумили, и Пэтч стоял, опершись о штурманскую рубку спиной, и не отрываясь смотрел на нее в бинокль.

— Ну что? — спросил я. — Это Хиггинс?

Я видел, что по палубе «Гризельды» движется какая-то фигура.

— Да, это, несомненно, Хиггинс. Юлс тоже там. В рулевой рубке есть еще кто-то, но я не вижу, кто именно.

Он подал мне бинокль. Я сразу узнал Хиггинса. Он стоял у поручня, глядя на нас. Его большое тело балансировало на раскачивающейся палубе. Хиггинс, Юлс и Пэтч — трое из экипажа «Мэри Дир»! И все мы находились не более чем в сорока милях от того места, где сидел на скалах их корабль.

Майк стоял у штурвала.

— Если мы сейчас повернем, — вдруг закричал он, — то будем в Питер-Порте раньше их.

Если бы мы повернули, Питер-Порт оказался бы прямо перед нами. Нам предстояло бы плавание с попутным ветром вдоль южного побережья острова. Мы могли дойти до Сент-Мартинс-Пойнт, не подпустив к себе «Гризельду». Затем еще несколько миль с включенным двигателем, и мы оказались бы в Питер-Порте. Я покосился на Пэтча. Он шагнул в кокпит.

— Я сменю тебя, — произнес он.

Это не было предложением. Это был приказ.

— Нет.

Майк в упор смотрел на него, и в его глазах горело негодование.

— Я сказал, что я тебя сменю.

Пэтч потянулся к штурвалу.

— Я слышал, что ты сказал.

Майк крутанул штурвал и закричал, чтобы я потравил шкоты. Но Пэтч уже тоже держался за штурвал. В отличие от Майка, он стоял, и рычаг у него был больше. Он медленно повернул штурвал в прежнее положение, не обращая внимания на град ругательств, которыми осыпал его Майк. Их лица разделяло менее фута. Лицо Пэтча было жестким и напряженным, а физиономия Майка побагровела от ярости. На долгие две минуты они замерли, словно две статуи, блокируя движения противника силой мышц.

Затем момент, когда у нас был выбор маневра, был упущен. «Гризельда», миновав скалы маяка, изменила курс, втискиваясь между нами и Питер-Портом. Увидев это, Пэтч произнес:

— Теперь у тебя нет выбора.

Он не ослабил свою хватку на штурвале, но напряжение покинуло его голос. Майк перестал его проклинать. Казалось, он все понял, потому что повернул голову и уставился на катер. Затем он выпустил штурвал и встал.

— Капитан тут, похоже, ты. Так что, как хочешь, так и командуй. Но клянусь Богом! — добавил он. — Если с яхтой что-нибудь случится…

Он холодно посмотрел на меня, все еще дрожа от гнева, а затем спустился вниз.

— Прости, — произнес Пэтч.

Он уже сидел за штурвалом, и его голос звучал устало.

— Это не твоя яхта, — напомнил я ему.

Он пожал плечами и оглянулся на «Гризельду».