Петреску отложил листочки и задумался. Читая донесения, касавшиеся, как это чудовищно ни было, его, честного лейтенанта полиции, Сергей вспомнил странную беседу с журналистом Баланом. Петреску вызвал Дана на серьезный разговор относительно драк с соседями: тогда Балан не только прочитал свои стихи (слушая их, Петреску понимал несчастных соседей) но и сказал странную фразу. Как же она звучала…
— Рядом с вами, — неуверенно вспомнил Петреску, — я чувствую себя Иудой…
Вот оно! Тогда Петреску, естественно, особого внимания словам Балана не придал. И совершенно напрасно. Лейтенанту стало ясно: за ним, почему-то, следят. И выдвигают против него какие-то странные обвинения. Странные до абсурда. Шайка сумасшедших? Но печати, стоявшие на листках с донесениями, завещанных ему странным же бомжем, никаких сомнений не оставляли. Следила за Петреску Служба информации и безопасности. Тогда Петреску вспомнил, что Наталья говорила, будто какой-то из ее любовников был «важной шишкой». Но и ее словам значения он тогда не придал.
— Я вообще, — холодно рассматривая свое отражение в немытом стекле, сказал Петреску, — мало внимания уделял словам людей. Идиот!
От идеи поговорить с Баланом Петреску отказался. Но хорошенько порыскать в квартире журналиста было необходимо. Балан, как узнал Сергей, позвонив в редакцию, был в Тирасполе. Значит, проникнуть в его квартиру надо было этим же вечером…
— Вам нравится Молдавия, Андрей? — спросил Балан, постепенно пришедший в себя.
— Очень, — небрежно отозвался Андроник, поигрывая цепочкой.
— Равнодушно отвечаете, — улыбнулся журналист, и кивнул на цепочку, — что это, последняя мода?
— Нет, — покраснел Андроник, — это от ножа-бабочки.
— Покажите, — заинтересовался Балан.
Они вышли из машины, и Андроник показал Балану нож, лезвие которого крутилось во все стороны. Потому и бабочка, объяснил стажер СИБ Дану.
— Кстати, почему мы приехали сюда, а не в Кишинев? — спросил стажер, оперевшись о машину. — Ведь это местечко, насколько я помню, выше Кишинева по Днестру километров на сто пятьдесят.
— О, пустяки. Буквально час, и мы с вами спускаемся по Днестру до Бендер, а оттуда берем путь на Кишинев, — успокоил стажера Балан, — просто это мой каприз. Каждый раз, возвращаясь из Тирасполя, я прошу водителя ехать наверх. К Ларге.
Ларга, небольшое село на сто-двести домов, располагалась, как уже упомянул стажер Андроник, на сто пятьдесят километров выше Бендер по Днестру. Село находилось на небольшом полуострове, расположенном в верховье Днестра. По левую сторону от него располагалось Приднестровье, по правую — Молдавия. Сверху — Украина.
— Представляете, — возбужденно рассказывал Балан стажеру, — когда я был в этом селе в командировке, то так и не смог добиться от местных жителей толкового ответа на вопрос, под чьей же юрисдикцией находится их село: молдавской, приднестровской, или украинской? Дикари!
— Какая разница, — покусывал травинку Андроник, — под чьей они юрисдикцией, если здесь такие красивые места?
— И глухие, хочу я добавить…
Места действительно были глухими. Село словно замерло на ослепительно белых камнях полуострова, и прикрылось беспощадным синим плащом летнего молдавского неба. Местные жители отдыхали: в жару здесь никто не выходил из домов. Днестр у Ларги был настоящей рекой, широкой и мощной; в отличие от того узенького и грязного Днестра, который разделяет Молдавию и Приднестровье у Бендер. Глядя на течение вод, Андроник почувствовал, что у него кружится голова, и присел прямо на траву.
— У вас будет зеленая задница, стажер, — посмеиваясь, сказал Балан, — вставайте. Не хотите ли выпить?
— Ну, — неуверенно протянул Андроник, — я бы с удовольствием, но…
— Работа-то ведь сделана! — радостно заорал возбудившийся Балан, — так выпьем!
— Какие у вас, — осуждающе сказал Андроник, принимая фляжку с коньяком, — резкие перепады настроения. Это обычно свойственно сумасшедшим и алкоголикам.
— И писателям! — гордо сказал Балан. — Я ведь писатель, разве вы не знали?!
— О, — вежливо отозвался Балан, — это здорово.
— Нет, — нахмурился Дан, — это проклятие. Проклятие, как у Микеланджело.
— А что, — спросил Андрей, хлебнув, — он был проклят?
— В некотором роде, — выпил и Балан, — он был проклят тем, что был обязан выполнить до конца своей жизни предначертанное ему. Десятки, сотни скульптур…
Стажер, не любивший скульптур и картин, промолчал, и выпил еще. Неожиданно он понял, что вот уже почти сутки не сидит в пыльном кабинете майора Эдуарда, глядя на черно-белый экран, где в очередной раз собирается покончить с собой директор СИБ Константин Танасе. Он ощутил, наконец, что находится не в кабинете Смирнова, которому должен, рискуя своей жизнью, сделать смертоносный укол, а стоит посреди великолепного пейзажа, запечатлеть который в своих картинах или скульптурах просто обязан был бы этот самый проклятый Микеланджело. Андроник понял, что он живет, и у него хорошее настроение, и он, черт побери, молод. Стажер рассмеялся, и подошел к краю дороги, буквально нависшей над рекой. Он представил, что летит. Балан рассмеялся. Шофер, не выходивший из машины, тоже рассмеялся.
— Почему вы смеетесь? — отсмеявшись, спросил шофера Балан.
— Прочитал в газете, что Греция легализует молдавских рабочих, — не задумываясь, ответил тот, — а у меня в Греции жена и теща.
— У вас есть дети? — учтиво спросил Балан. — Хотя, простите, это, нетактичный вопрос, наверное.
— Отнюдь, — неожиданно вежливо для шофера ответил шофер, выходя из машины с газетой. — Да, у меня трое детей.
— Кто же за ними присматривает? — удивился Балан, отходя в сторону.
— О, — сказал шофер, подбирая с дороги большой камень, и оборачивая его в газету, — приходится мне.
— Такова, — развел руками Балан, — судьба многих молдавских мужчин, жены которых уехали на заработки.
— Вы совершенно правы, — покачал в руке обернутый в газету булыжник шофер, — сразу видно, что вы журналист, и держите руку на пульсе событий.
— Штамп, — поморщился Балан.
— Простите, — виновато сказал шофер.
И пошел к стажеру, глядевшему в воды Днестра. Резко размахнулся, и ударил в затылок. Андрей покачнулся, и упал было в воду, но подбежавший Балан ухватил тело сзади, и втащил на дорогу.
— Это еще зачем? — спросил шофер, вытряхивая камень из газеты.
— Кой черт? — изумленно спросил журналист, — что вы делаете?
— А то вы не видите?! — огрызнулся шофер.
— Я не о нем, — бросил на землю тело стажера Балан, — я имел в виду: зачем вы не выкидываете и газету?
— А что я по-вашему, — зло бросил водитель, — читать буду, когда вам в очередной раз плохо станет?
— Логично, — подумав, ответил Балан, — а теперь давайте предадим тело несчастного земле.
— Нет, не могу, — испуганно замахал руками водитель, — и вам не советую!
— Это еще почему?
Водитель засопел:
— Вы ведь говорили ему, что мы с ним спустимся по Днестру до Бендер. Говорили?
— Ну, да.
— А ведь мы его закопаем здесь, получится, что вы — клятвопреступник.
—Действительно. Вот уж не подумал. Но, разве это так уж страшно, учитывая, что вы только что его убили?
— Нет, — не согласился шофер, — я не убил, а выполнил приказание. А вас за язык никто не тянул.
— Ладно, — согласился Балан, — не гореть же мне в геене огненной всю жизнь после смерти. Давайте, помогите-ка мне бросить его в машину.
— А это еще зачем? — удивился в свою очередь водитель.
— Довезем его вниз по Днестру до Бендер, а там — бросим. И обещание будет выполнено.
Стажер застонал и приоткрыл левый глаз. Водитель вздохнул, и стал заворачивать камень в газету. Балан страдальчески зажмурился, и отошел к машине. Водитель с презрением посмотрел ему вслед, и присел на корточки над стажером. После двух глухих ударов Дан вернулся к телу:
— Надеюсь, — иронически поинтересовался он у шофера, — на этот раз все?