Это земля, – сказала Люба. – Она дрогнула из-за тебя.

Только что ты совершил клятвопреступление, – сказала Люба торжественно.

Ты хочешь сказать, что я убил ее? – сказал я.

Ты хочешь сказать, что ты не убивал ее? – сказала она.

Я посмотрел на соседский двор. Яна в белой теннисной форме, лениво прохаживаясь вдоль стены, отбивала мячик ракеткой, и то и дело поглядывала на меня из-за плеча. Я подумал, что у нее, должно быть, жирный затылок, который страшно потеет в жару под волосами, и это меня почему-то невероятно возбудило. Я почувствовал необоримое стремление выйти из дома, перелезть через забор, подойти к ней, схватить за волосы на затылке и уволочь в подвал.

В ее подвал, конечно.

Как тебе не стыдно думать о таких вещах, когда мы говорим о покойнице?! – сказала Люба.

Только тут я осознал, что стою перед окном голый, и у меня эрекция. Глянул в окно. Яна, не отрываясь, смотрела на меня. Я укоризненно покачал головой, погрозил пальцем, и поспешил отойти.

Почему ты не убрал постель? – сказала Люба.

Я убрал постель, – сказал я.

Все поменял, странно, что на простыне снова кровь, – сказал я.

Мистика, наверное, теперь кровь будет проступать на стенах этого дома до самого конца его, – сказал я.

Глупый, просто кровью пропитался матрац, – сказала она.

И, когда мы легли на постель и стали на ней трахаться, кровь выдавилась и простыня пропиталась, – сказала она.

Ты меня успокоила, – сказал я, садясь на кровать.

А ты меня нет, – сказала она, чуть отодвигаясь.

За что ты убил ее?

Я ничего не помню, – сказал я.

А за что ты убил Рину? – сказала она.

Я понятия не имею, где Рина, – сказал я.

Думаю, она собрала вещи и свалила, наконец, из этого дома и из моей жизни, – сказал я.

И почувствовал невероятное облегчение при мысли, что это так. Чары моей жены действительно развеялись. Наступающая осень разметала их, или просто время пришло и колдовство истаяло – я больше не чувствовал болезненной необходимости быть рядом с этой женщиной, и получать свою порцию унижений от нее.

Если это так, ты на мне женишься? – сказала Люба.

Милая… – сказал я.

Мужчины, – сказал она, – да я просто пошутила, я знаю, что у нас нет будущего.

Ну, почему же, – сказал я, – я буду трахать тебя до конца дней твоих, где бы и с кем бы ты не была, и ты это знаешь.

Да, – неожиданно легко согласилась она.

Мы действительно находились в некоторой зависимости друг от друга.

Люба считала ее обычной сексуальной зависимостью, и, следовательно, поддающейся обычному психотерапевтическому лечению. Я предпочитал более красивый и мистический вариант – мне приятнее считать, что мы созданы друг для друга, но не для совместной жизни. В общем, мы говорили об одном и том же, просто каждый по своему. Мы начали спать, еще когда я учился в университете, а она была подружкой одного парня с соседнего факультета. Я спал с ней, когда она была замужем и разведена, в тоске и печали, когда я был женат, и одинок. Спали, пока в соседних комнатах беседовали наши супруги, и, будь у нас дети, спали бы, пока в соседних комнатах играли дети. Иногда случались паузы. Но мы все равно знали, что переспим снова. Рано или поздно. Знал я это и сейчас. Когда сидел на кровати, и видел, как из под подушки потихоньку расплывается пятно крови. Люба брезгливо отодвинулась от него. Я поглядел между ее ягодиц. Семя подсохло и беловатая корка покрывала обратную сторону ее бедер. Как всегда, Люба была гладко выбрита внизу. Я сунул в нее палец, как грабитель сует его сзади в подворотне вам в спину, чтобы напугать вас, якобы, пистолетом или ножом. Поначалу было туго, а потом пошло, как по маслу. Дыра, подсохшая после секса, дает превосходное скольжение, если, конечно, вы в нее кончили. А я всегда кончал в Любу. Она подалась навстречу мне задом и глянула на меня через плечо.

Кто сказал, что до конца дней моих еще далеко? – спросила.

Да перестань ты, – сказал я, орудуя в ней пальцем.

Давай прекратим об этом хотя бы на время, – сказал я.

Ты уверен, что твоя толстая соседка-нимфоманка ничего не видела? – спросила Люба, наворачиваясь на всю мою кисть.

Ты уверена, что она нимфоманка? – сказал я.

Достаточно видеть, как она смотрит на мужиков, – сказала Люба.

Ты тоже на трахе помешана, – сказал я.

Да, – покорно согласилась она, – но лишь на трахе с тобой, потому что у нас химия.

Ты говоришь это всем своим сорока пяти мужикам? – сказал я со смехом.

Только тебе, – со смехом же возразила она, и ее лицо исказила гримаса.

Я с наслаждением любовался. Я чувствовал, что мне нужен секс, много секса. Как после похмелья. Если вы проснулись со скачущим пульсом, плывущими в мареве глазами и винным дыханием, не бросайтесь к аптечке. Грязный секс. Приложите к себе свежей пизды, и спустя час-два старая добрая ебля поставит вас на ноги. Дурные духи улетучатся из ваших легких с криками и матерной руганью, змеиный яд вина выползет наружу через поры, босховы галлюцинации пьяного сна – если, конечно, вам хватит мужества воплотить их в реальности, – вышибут клином ужасы ночи.

Неважно, с кем вы уснули, главное – проснуться с женщиной.

Какой ты похотливенький, – сказала она.

Пил вчера? – сказала она.

Немного, – сказал я.

И это меня встревожило. Ведь пил я вчера и правда немного, как же так случилось, что я ничего не помню? Может быть, наступает безумие? Может быть, я уже сошел с ума и все, что со мной происходит, просто шутка, только вот чья?

Я испытующе поглядел на Любу и мне вдруг показалось что в ее черных глазах – вековая насмешка бесов над человеком. Ее глаза светились блуждающими огоньками болот. Ее лицо окаменело резными чертами языческого столбика-божка, которые торчали в степи, словно вздыбившиеся фаллосы земли. Лицо ее говорило мне: давай, давай, заходи поглубже, иди, иди за нами, следуй, ступай. Мы проведем тебя, выведем, дадим тебе шанс… откроем путь… иди, иди же сюда… А потом черная трясина смыкается над твоей головой, и от силы твоего крика зависит лишь, насколько большим будет пузырь на поверхности. А вот для спасения это уже не имеет никакого значения. Ты пропал в тот момент, когда увидел эти самые огоньки. Шалости болотных духов. Фея-утопленница. Любины глаза хохотали надо мной. Мне показалось, что и она сама сейчас рассмеется мне в лицо.

Так что я с размаху ударил ее по щеке.

21

Когда все кончилось, я сполз с простыни со свежими пятами крови, – старые, от покойницы, уже подсыхали, – и лег на пол. Я был весь мокрый. От едкого пота защипал глаза, так что пришлось крепко зажмуриться. Из темноты с оранжевыми кляксами и сиреневыми точками раздался голос Любы.

Девушка в подвале рассказала мне, что это ты убил ее, – сказала она.

И что ты убил Рину, – сказала она.

И что ты убил меня, – сказала она.

Ну, она выиграла одну скачку из трех, – сказал я.

Из пяти, – сказала она.

Что? – сказал я.

Девушка рассказала, что ты убил еще двух женщин, – сказала Люба, осторожно трогая под носом.

Прости, я спьяну, – сказал я.

Это ерунда в сравнении со смертью, – сказала она.

Если скажешь об этом еще раз, выгоню голой на улицу, – сказал я.

Все равно, – сказал она, – такое впечатление, что в вашем городишке только ты, да твоя озабоченная соседка, – сказала Люба.

Хочешь, позовем ее к нам? – сказал я.

Нет, – сказала Люба.

Я пожал плечами. Нашел в углу на кресле халат – Рину, конечно же, бесило, что я разбрасываю вещи по дому, а вот когда это делали ее обожаемые гости, с половиной из которых она спала, моя жена лишь поощрительно улыбалась, – и, не завязывая пояса, спустился вниз. Вернулся с бутылкой. Судя по всему. Рина действительно ушла. Неделя молчания, это на нее не похоже. И, судя по всему, вернется она лишь несколько месяцев спустя. За своей долей дома. Проще говоря, за деньгами. Которых у меня, кстати, не очень много. Я впервые подумал что, пожелай она развода, то я останусь раздетым. Прямо как сейчас. Следовало подумать об этом.