Изменить стиль страницы

Шон смотрит на меня; я уточняю.

— Каждая из нас выполняет треть дня.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает он.

— Я имею в виду, что Элла ходит в школу до ланча, я посещаю дневные классы и группу поддержки, а Бетси ходит на нашу вечернюю работу, занятия в колледже и на любые другие вечерние мероприятия.

— Но те, кто не в школе, на домашнем обучении в тех же классах, — добавляет Элла, т к. она не хочет, чтобы он думал, что у каждой из нас есть только треть мозга.

— Вы говорите мне, что с десятилетнего возраста, вы получали разрешение на выход из дома только на одну треть дня? — спрашивает он меня недоверчиво.

— С девятилетнего, — отвечаю я, — но да.

— Это не совсем так, что нас не выпускали, — говорит Элла. — Это просто наша система.

Шон поворачивает своё тело к моему лицу и в его глазах такая напряженность, какой я раньше не видела.

— Это то, что ты имела в виду, когда говорила, что твоя мама строгая? — спрашивает он тихо, но не дожидается моего ответа. — Я имею в виду, это больше, чем строгость. Это… Лиззи, ты представляешь себе, как это запутано?

Я молчу несколько секунд; возможно, что другие затаили дыхание. Затем:

— Я думаю, ты привыкнешь к ситуации, — говорю я. — Я думаю, ты просто двигаешься со своей реальностью, — я вздыхаю, прежде чем добавить: — Но я знаю, как странно это должно выглядеть для тебя.

Я собираюсь сказать ему, что это странно для меня сейчас тоже, когда он проводит руками по волосам и встает.

— Я собираюсь немного подышать воздухом, хорошо?

— Хорошо, — говорю я, неуверенная, означает ли это, что он собирается открыть окно или покинуть место действия. Но когда он сбегает вниз по лестнице и идет к входной двери, я получаю свой ответ.

— Все прошло хорошо, — бормочет Элла после того как он ушел.

— Тсс, — резко обрывает её Бетси. Она кивает в моём направлении, зная, что я на краю. Возможно, чувствуя это. — Он вернется.

Сначала я думаю, что Бетси права. Но затем проходит полчаса, и кто-то включает телевизор для фонового шума. Мобильный телефон гудит и моё сердце выпрыгивает из груди; я не могу скрыть своего разочарования, когда обнаруживаю, что это всего лишь одна из чирлидерш выясняет, почему я не на тренировке.

— Я должна пропустить работу, на случай, если хотя бы одна из них пойдет в ресторан после тренировки, — говорит Бетси.

— Если ты хочешь, — отвечаю я, прежде чем взглянуть на часы, должно быть уже в сотый раз.

Бетси уходит позвонить и сказать, что приболела, а Элла изящно набрасывает одеяло на колени и прибавляет громкости. Она действительно сейчас смотрит: телевизор больше не для фона.

Мои внутренности нервозно бушуют; мне необходимо, чтобы Шон позвонил мне.

Спустя два часа после его ухода девчонки заставляют меня пойти на кухню ради выживания. Мы выбираем для ужина стиль «коктейль-пати»: крекеры со сливочным сыром и перчиками халлапеньо, подогретые в микроволновке куриные шпажки, морковные палочки с ранчо и порезанные фрукты. Мои глаза разрываются от слишком большого количества ломтиков халлапеньо на моём последнем крекере, когда раздаётся стук в дверь, такой слабый, что я с трудом слышу его.

— Что это? — спрашиваю я.

— Дверь? — говорит Бетси.

— Я открою, — предлагает Элла. Но я толкаю её в сторону и бегу по коридору к входу. Как раз перед тем, как я открываю дверь, я осознаю, что ботинки Шона до сих пор здесь, где он их снял.

— Где ты был? — спрашиваю я его, когда мы оказываемся лицом к лицу.

— Снаружи, — говорит он. — Мне надо было подышать воздухом.

— Два часа? — спрашиваю я. — Я думала, ты ушел.

— Нет, — говорит он. — Мне просто необходимо было подумать. Ты не шутила, когда говорила, что нормальная часть моего дня закончилась. Я думаю, что нормальная часть моей жизни закончилась.

— Хочешь вернуться обратно? — спрашиваю я. — Или просто пришел за своими ботинками?

— Вообще-то, я тут ради тебя, — говорит он спокойно. — Но я также забрал бы свои ботинки.

Я вдыхаю соленый воздух и аккуратно вынимаю прядь волос изо рта, пока Шон и я едем, окна опущены, от моего дома. День теплый, но это почти октябрь, так что уже немного холодно; я бы хотела закрыть окно, но я догадываюсь, что Шон всё ещё нуждается в воздухе. Я смотрю на него, стараясь мысленно дергать мысли в его голове с помощью моих глазных яблок.

— У меня миллион вопросов, — говорит он, наконец. Я с облегчением выдыхаю.

— У меня миллион ответов, — говорю я. — Давай, действуй.

— Хорошо. — Он поворачивается в угол и приглушает радио. Затем, заметив мою нервозность, он извиняется и разворачивается к окну.

— Элла была в творческой мастерской в этом году? В начале? — Он смотрит на меня, и я улыбаюсь.

— Ты наблюдателен, — говорю я. — Я провалила тригонометрию и мама поменяла нас местами. Мой первый день был днем, когда я упала в обморок.

— Я так и думал, — говорит он. — Ты была намного круче после того дня. — Он замолкает, затем добавляет: — Я не имею в виду, что Элла не крутая.

— Да нет, все в порядке, — говорю я. — Я поняла. Спасибо.

— Конечно, — говорит он. — Итак, мой следующий вопрос: почему ваша мама просто не переехала в другую страну, когда вы были детьми? Почему она осталась в Штатах?

— Она не какой-нибудь международный шпион или что-то в этом роде, — говорю я, смеясь. — Она, возможно, просто хотела остаться в стране, которую знает. Думаю, она всерьез полагала, что скрывать нас на виду будет действеннее.

— Вижу, — говорит он, въезжая на автостраду. Он думает несколько секунд. — Хорошо, что насчет вашей системы: почему вы делите день на три части, а не просто выполняете каждый третий день?

— Мы пробовали однажды; это не сработало, — говорю я. — Это очень сложно — держаться в классе, если мы бываем в нём только каждый третий день. И, к тому же, на Юге более жесткие условия подачи документов, это делало всё действительно тяжелым. Здесь всё проще.

Шон останавливается, прежде чем выстрелить другим вопросом.

— Так каково это? — спрашивает он наконец. — Выглядеть в точности как два других человека?

Вопрос один из тех, которые мне никогда не задавали, даже когда я была младше. Это сложно.

— Ну, это в равной степени прекрасно и ужасно, — говорю я.

— Что в этом хорошего?

— Связь, — я улыбаюсь. — Мы действительно близки, и не только эмоционально. Мы друг у друга в диапазоне. Мы можем чувствовать сильные чувства каждой из нас, и время от времени у нас даже имеются одинаковые мечты.