Появляется Изла и другие члены команды. Мы начинаем растяжку, и больше девушек появляется из туннеля. Вскоре нас пятнадцать, и мы полны энергии, и трибуны заполнены, и игроки направляются в свои раздевалки, чтобы собраться с мыслями перед игрой года против самого главного соперника Вудсбери. Если верить Грейсон, то эта игра гораздо значительнее, чем вечер встречи выпускников.

— Ребята, выстроились! — кричит она. — Давайте заставим толпу двигаться.

Я перехожу в центральный ряд с четырьмя другими девушками среднего роста и удостоверяюсь, что нахожусь справа от невысокой Излы впереди меня. Знаю, что высокая Симона позади меня сделает то же самое. Цель для всех — быть видимыми со студенческих мест.

Грейсон кричит:

— Готовы? Отлично! — И все присоединяются к ней. — Наш паровоз впереди летит! Давайте, Сурки! Сделайте это…

Слова совершенно унизительны, но движения немного напоминают джаз, поэтому я становлюсь невнимательной и притворяюсь, что я в танцевальной группе. За исключением того, что это никакая не танцевальная группа. Чирлидинг — это ее упрощенный вариант, состоящий из простого хлопанья, ритмичных движений ног и прыжков без поддержек. Так что я просто мирюсь с этим и даже лишний раз высоко поднимаю ногу в конце.

Грейсон призывает:

— Дух!

У нас есть дух, и мы сделаем это!

У нас есть дух, а у вас?

Нарастающая толпа кричит нам в ответ. Да, у них есть дух. Аплодисменты продолжаются еще некоторое время, до тех пор пока трибуны не заполняются полностью и команда начинает играть. Тогда Грейсон произносит команды: «Ракета!» и «Человеческое пушечное ядро!»

К счастью, в первом ряду только невысокие девушки, которых побрасывают в воздух. Но клянусь, когда гравитация берет свое и Изла, или Джейн, или Майя, падает вниз, я задерживаю дыхание до тех пор, пока они снова не оказываются на твердой земле. Я поворачиваюсь, чтобы увидеть, что происходит на поле.

Шон стоит на границе центра аутфилда, наводя большую камеру прямо на меня. Я наклоняю голову и дарю ему полуулыбку, и практически слышу, как щелкает затвор. Затем отворачиваюсь, чуть встряхнув головой. Возвращаюсь в строй и фокусируюсь на чирлидинге, чтобы не попасть в кадр. Прилагаю титанические усилия, чтобы не таращиться на него до конца игры, но редко случается, когда я не знаю, где он.

Не скажу, что я большая фанатка футбола, но я стараюсь быть в самом центре событий. Звуки бомбардируют меня: ведущий объявляет духовой оркестр в перерыве между таймами. Грейсон кричит «Увидимся через двадцать минут!», Морган визжит о том, как парень, который ей нравится, выглядит в своей униформе. Но я сосредоточена. В моем «куполе» я наблюдаю, как Шон убирает свое фотооборудование и укладывает его в один из запираемых шкафчиков под трибунами.

Команда разбегается, и я тоже ухожу. Мне приходится контролировать себя, чтобы не кинуться к южному входу. Шон ближе к тому концу поля, чем я; вижу, как он двигается в сторону места нашей встречи перед местом для перекуса, окруженным палатками, которые загораживают мне обзор.

Я словно комочек нервов, пока быстро иду вдоль правой стены ротонды. Большинство людей идут в самую середину, счастливо заполняя пустые места на дорожке и болтая об играх и бросках. Я чувствую, как драгоценные секунды улетают, словно засохшие листья поздней осенью. Наконец, когда я проталкиваюсь сквозь блокаду зевак и достигаю места нашей встречи, я нахожу Шона, прислоняющегося к правой стене и высматривающего что-то на автостоянке.

Я забываю, как нужно дышать.

Он внимательно смотрит и улыбается, словно солнце.

Медленно сокращаю расстояние между нами.

— Привет, — говорит он спокойно.

— Привет.

— Сколько у нас времени?

Осознавая, что забыла свой сотовый в пальто под трибунами, спрашиваю:

— Сколько сейчас времени?

Шон вытаскивает свой мобильный, клацает по нему и показывает мне. Картинка на экране — древний и выцветший почтовый ящик. Я замечаю время.

— Восемнадцать минут, — говорю я.

— Тогда пойдем. — Шон берет меня за мою холодную руку и выводит меня наружу. Это первый раз, когда он держит меня за руку, но это совсем не кажется неловким — естественным, как будто мы делали это раньше тысячи раз.

Он ведет нас направо от внешней стороны стадиона. Раньше я не осознавала, что на этой стороне арена построена на небольшом холме. Я позволяю Шону вести меня молча, чувствуя себя более живой, чем несколько мгновений назад. Я любуюсь видом еще до того, как мы добираемся до возвышенности. Но когда мы останавливаемся на самой высокой точке мира, смотря вниз на людей размером с муравьев, я вздыхаю.

— Здесь нас не касается свет, — говорю я. Я говорю это в буквальном смысле — свет с поля не достает нас здесь — но звучит это как нечто большее.

— Да, — соглашается Шон, и я размышляю, что он имеет в виду. Он поворачивается, чтобы смотреть мне прямо в лицо.

— Итак, ты сказала в классе, что твоя мама довольно строгая, — говорит он. Я киваю.

— Как мы тогда сможем видеться?

Его прямота вызывает меня улыбку.

— Я не знаю, — говорю тихо. — Наверное, только в школе.

— Недостаточно хорошо.

Я смотрю вниз, и он немного наклоняется, чтобы посмотреть мне в глаза. Он такой высокий. И мне это нравится.

— Ты нравишься мне, Элизабет, — говорит он ровным голосом. Тепло проходит сквозь меня; на секунду я отворачиваюсь. — Мы едва ли знакомы, но мне кажется, что наоборот, понимаешь? Это может звучать запутанно, но…

— Нет, я понимаю, — говорю я. — Я чувствую то же самое.

Легкий ветерок бросает волосы мне в лицо, и я стряхиваю их. Смотря на Шона, я вижу, что он счастлив — для него это определенно начало чего-то. Но для меня вся сегодняшняя ночь — от звезд и до красок, от рок-гимна из аудио системы сейчас, означающий, что группа закончила выступать, и до прекрасного чувства внизу моего живота — все это ничего кроме воспоминаний на завтра. Ничего, что могло бы быть.

Ничего.

— Я рад, что ты чувствуешь то же самое, — говорит Шон, распрямившись и бросая взгляд вниз на поле. — Сейчас нам всего лишь надо решить, как мы можем встречаться. — Он сжимает мою руку и затем, когда я не предлагаю решение, меняет тему: — Сегодня я сделал великолепную фотографию с тобой.

— Я видела твои фотографии на Фейсбуке, — говорю я. А потом вспоминаю… — Ты встречался с Грейсон?

— Грей? — удивленно говорит Шон. — Нет, нет. Мы всего лишь друзья. Мы жили на соседних улицах со времен средней школы.