– Я до армии на заводе работал, – начал делиться воспоминаниями Свят Чернышов. – И был у нас в бригаде маленький щуплый мужичонка, Пал Андреич Жарков. Ветеран войны. Как-то день Победы справляли коллективом. Он явился с медалями на груди. Как сейчас помню, была у него «За взятие Вены». Подсчитали, сколько же ему было в войну, и не поймем, в чем дело. Какой он, к черту, ветеран? По годкам не тянет на звание ветерана, с какой стороны ни возьми! Стали его пытать. И выяснилось, что он был сыном полка. Тринадцать лет ему было, когда его родители под бомбежкой погибли. Прибился к нашим солдатам, пожалели пацана-сироту. Служил санитаром, на собаках вывозил раненых бойцов с поля боя. Рассказывал, были у них тележки такие, типа носилок с колесиками, запрягали собак в них и транспортировали тяжелораненых с передовой. Интересный был мужик Андреич, жаль умер рано. Много чего любопытного про войну поведал. Собак любил до безумия.

– Мать рассказывала как-то про свое детство, была у них немецкая овчарка, – вновь заговорил Виталька Приданцев, разматывая сырые вонючие портянки. – Родила щенков, двоих оставили. Один из братьев в нее уродился, лобастый такой и злой. Его потом на цепь посадили, а другой – непонятно в кого. Нос длинный, как у лисы, а уши лопухи висячие, как у охотничьей. Такой проныра и прохиндей был. Все в дом таскал, что плохо лежало. Как-то домой приволок, неизвестно откуда, мясорубку. А прославился после одного интересного случая. Приклеился как банный лист к их квартиранту, молодому офицеру, всюду ходил за ним попятам. Тот на службу, и он с ним, тот на свидание к девушке, и он тут как тут. И вот однажды вечером заявляется домой с крынкой сметаны, а чуть позже возвращается жених. И выясняется, будучи в гостях у его невесты, наш кобелек в ожидании друга крутился, крутился и присмотрел, что в сенях стоит крынка со сметаной. И не будь дурак, смикитил, что дома с продуктами напряженка.

– У нас тоже! – пробурчал, почесывая меж лопатками, грустный Привалов.

– На другой день молодому человеку пришлось идти извиняться за этого плута.

– Ценная собаченция была! Надо тоже Карая обучить этим повадкам, чтобы нам тоже что-нибудь с кухни таскал, – размечтался сержант Афонин.

– Нечего боевого пса портить! Нет чтобы самим подбросить ему мясца из пайка. Жмотитесь, хорьки! – улыбнулся в усы Стефаныч.

– Боевого? Толку от вашего Карая, как от козла молока! – лениво брякнул Мирошкин из своего угла.

– Это почему же? – живо откликнулся Ромка Самурский, поворачивая голову в сторону белобрысого кинолога.

– Ни одного фугаса за всю командировку не отыскал! Бестолковый кобель. Сколько учили, и все без толку. Правильно Коробков говорил, что его место в дворовой будке на цепи. Гоби только за первые два месяца десятка четыре взрывных устройств и фугасов обнаружила, не меньше!

– Ты чего мелешь, хромоногий дристун? – вскипел возмущенный Виталька Приданцев. – Забыл, как с полными вонючими штанами месяц тому назад ползал и скулил под забором, и соплями умывался? Кто тогда всех из той вонючей жопы вытащил? Кто «чеха» того волосатого с пулеметом завалил? Ты, что ли?

– Верно! Если б не Карай, не грелись бы сейчас у печурки и лясы не точили! Нечего на него бочку катить, он не минно-розыскная собака, а ликвидатор огневых точек. И заслуг у него не меньше, чем у твоей сучки, – вступился за кобеля сержант Кныш.

– Да, это был полнейший геморрой! Ускреблись тогда просто чудом! – подтвердил прапорщик Стефаныч, переворачиваясь на другой бок, вытягивая онемевшую руку и шевеля пальцами.

– И вообще для собак отдельная палатка должна быть. Чтобы не нюхали тут вонючие грязные портянки.

– Да засранные штаны Димана Мирошкина! – весело откликнулся Пашка Никонов.

– И дерьмовое курево наше им тоже не на пользу. Запросто чутье на нет можно посадить, – добавил Пашутин.

– Надо держать либо только кобелей, либо только сук. Из-за течки последних псы с ума сходят. Места не находят. Какой от них после этого прок?

– Это точно, бегают как чумные! Какая с ними работа?

– Собакам даже пищу горячую нельзя давать, можно нюх заварить. Ну, а вонь саляры и бензина для них – вообще полный шандец, – констатировал Виталька.

– Так нечего им тогда на броне с кинологами раскатывать. Пусть своими ножками топают, раз нежности такие. Нечего с ними цацкаться и церемониться.

– Церемониться? Цацкаться? – возмущенный Приданцев обернулся к Привалову. – А ты знаешь, дубина стоеросовая, что одна собака десятка саперов стоит! Они что могут? Щупом потыкать да с миноискателем пройтись, металл какой-нибудь найти. А мины сейчас какие? В пластмассовых корпусах. Много ты их обнаружишь? То-то же! А минно-розыскная собака она и тротил учует, и краску заводскую маркировочную, и еще в придачу запах свежекопаной земли. Да не просто так, а за несколько десятков метров! В кого в первую очередь стреляют? В собаку! Потому что от нее боевикам больше урона, чем от самого матерого вояки.

Лежащий Карай поднял морду и, почувствовав нервозность хозяина по его тону, угрожающе зарычал.