Заметив врытые в землю столбы, лейтенант оглядел обступивших его горцев, и вдруг звонко рассмеялся. Этот серебряный мальчишеский смех громом взорвался в толпе. Несколько чеченцев бросились к офицеру, повалили его на землю, и принялись избивать ногами. Остальные придвинулись вплотную и стали поощрительно кричать что-то на своем языке. Иса выхватил из кобуры, висевшей на поясе, тяжелый армейский пистолет, поднял его вверх и выстрелил в воздух. Толпа отхлынула от лейтенанта. Офицер остался лежать на присыпанной покрасневшим снегом земле. Мансуров, сверкая глазами и размахивая пистолетом, что-то прокричал, и все постепенно успокоились. Двое чеченцев подошли к лежавшему, подняли его рывком и поставили на ноги. Лейтенант усмехнулся разбитыми в очередной раз губами и сплюнул кровью. Это далось ему с большим трудом. Иса вложил пистолет в кобуру и сказал по-русски:

– Ты водил меня за нос три месяца. А оказалось, что ты – детдомовец. То есть, твоя мать – шлюха, бросившая тебя под забором, а твой отец – грязный русский ублюдок, которому нет дела до тебя. И твоя вонючая страна, которая послала в чужую землю, бросила тебя и не стала выкупать. Даже сидевший с тобой в яме торгаш не захотел платить за тебя, хотя я просил сумму, в десять раз меньшую его выкупа. Таковы вы все – русские… Ты – никому не нужный кусок тухлого свиного мяса.

Лейтенант издевательски ответил:

– Я не знаю своих родителей. Но кто бы они ни были – я был рожден человеком. А ты своих родителей знаешь, потому что был рожден шакалами в шакальей своре, и потому сам – шакал! И все, кто тебя окружают – такие же звери, живущие по звериным законам и питающиеся падалью…

Толпа взревела! Мансуров опять выхватил пистолет и выстрелил в воздух. Он выскочил в середину круга и принялся что-то орать. Чеченцы затихли. Иса повернулся к лейтенанту и зло бросил:

– Ты сдохнешь, как собака! И подыхать будешь в мучениях.

Офицер рассмеялся ему в лицо:

– Я смерти не боюсь. А собака – прекрасный и верный друг, в отличие от шакала, не имеющего ни чести – ни совести.

Мансуров вернулся в толпу и гортанно отдал кому-то приказ. К лейтенанту подбежали несколько молодых чеченцев, и работа закипела. Они быстро раздели офицера до пояса, растянули его руки в стороны и привязали их к вершинам столбов. Ногами он остался стоять на земле. Один из добровольных палачей подставил табуретку, влез на нее, нашел вену в локтевом сгибе одной из рук и, воткнув туда иглу пластикового шприца, ввел какую-то жидкость, после чего спрыгнул, схватил табурет и отошел в сторону. По руке лейтенанта потекла тонкая струйка крови.

Петр с любопытством наблюдал за происходившим из своего укрытия. Он смотрел на избитое, все в синяках и кровоподтеках, тело лейтенанта и думал о том, что, по всей видимости, офицер сразу понял намерения чеченцев. Лейтенант, наверное, догадался, что будет убит заранее решенным способом, и уже ничто не изменит порядок казни. Поэтому в выражениях и не стеснялся…

Тем временем Мансуров вновь обратился к офицеру:

– Ну, как тебе героин? Видишь, какой я добрый! Хоть покайфуешь немного. То, что с тобой сделают, называется «Красный тюльпан». Это древняя персидская казнь. В Афгане так казнили таких же собак, как и ты.

Лейтенант, глаза которого заблестели, ответил:

– Хлеба и зрелищ! Хлеба уже нажрались, теперь быдлу требуются зрелища. Что же, смотрите… Только моя смерть вам не поможет. Все равно скоро будет так, что Ермолов со Сталиным вам ангелами покажутся. Вспомните еще мои слова…

И он радостно рассмеялся.

Мансуров дал знак и несколько чеченцев, сгорая от злобы, бросились к офицеру. В руках у них были небольшие острые ножи. Они облепили привязанного, и стали производить какие-то странные манипуляции. Толпа внимательно наблюдала за их действиями. Горцы громко смеялись и подавали советы. Наконец, палачи с окровавленными ножами закончили дело и присоединились к толпе. Лейтенант стал хорошо виден. Кожи на верхней части тела у него не было. Она свисала красными лоскутами у пояса. Нетронутой осталась только голова. Губы офицера презрительно улыбались.

Иса сказал ему:

– Сейчас ты герой, потому что тебе не больно. Посмотрим на тебя, когда действие героина закончится.

Он взмахнул рукой, и отправился в дом. Толпа повалила за ним. Лейтенант остался во дворе один.

Петр вышел из-за поленницы, и отправился убирать коровник, который находился довольно далеко от дома. Через несколько часов, когда на село начали опускаться сумерки, он услышал веселые крики толпы, которые сменились частой и беспорядочной стрельбой. Выглянув из хлева, он увидел посреди двора плотную толпу. Чеченцы радостно палили в воздух из различного оружия, выражая восторг от удавшегося праздника. В сторону коровника бежал десятилетний сын Исы, которого звали Умаром. Он был младшим и самым любимым в семье, поэтому ему позволялось многое. Уже в этом возрасте Умар считал себя настоящим воином и вел себя соответственно обычаям и традициям своего народа.

Хлестнув зажатой в руке лозиной по ногам Петра, он крикнул:

– Эй, свинья! Иди, отец тебя зовет!

Петр спокойно вышел из хлева и направился в сторону толпы. Двор освещался фонарем, запитанным от бензинового генератора. Толпа расступилась, и Петр оказался в ее центре.

Лейтенант признаков жизни не подавал. Тело его обвисло, и голова склонилась на грудь. Петр заметил, что волосы казненного офицера посыпаны чем-то белым. Кое-где на теле имелись засохшие нашлепки бурого цвета. Так как снег не шел, Петр догадался, что белый порошок – соль. Он непроизвольно содрогнулся.

Мансуров, указав пальцем на тело лейтенанта, сказал, обращаясь к Петру:

– Видишь, что бывает с непокорными русскими? Они сдыхают в страшных мучениях. Смотри и запоминай.

Иса внимательно взглянул в лицо Петра, но испуга в нем не увидел. Петр смотрел на труп офицера холодно и равнодушно…

К ночи в яму высыпали целый таз полуобглоданных бараньих костей и Петр, наконец, наелся от души. Появилось еще одно новшество – грязный бараний тулуп…

В одну из январских холодных ночей Петр проснулся от громких звуков. Стреляли частенько и раньше, но не так. Где-то недалеко шел реальный бой с применением артиллерии. Даже на миг показалось, что высоко в небе пролетел самолет. Звуки боя, наконец, стихли, и он снова заснул, укутавшись в длинный тулуп с головой.

С утра он занимался своими обычными делами, но заметил, что все селение пришло в движение. Вооруженные до зубов мужчины ходили от дома к дому и собирались на улице кучками. Исы нигде не было видно. Не было и его джипа. Стало понятно, что случилось что-то, из ряда вон выходящее. Неизвестность развеял маленький Умар. Он забежал в хлев, где работал Петр, и приставил к его лицу острие длинного кухонного ножа. Тот инстинктивно отшатнулся. Умар с пафосом закричал:

– Что, русский, страшно? Твои опять пришли на нашу землю! Будем их резать! Я тоже буду резать! Этим ножом!

Петр молча повернулся к нему спиной и продолжил лопатой сгребать коровье дерьмо. Умар постоял немного в нерешительности и убежал.

В полдень приехал Иса. Был он мрачным и озабоченным. Увидев Петра, несущего ведра с водой, он подозвал к себе младшего брата – тридцатипятилетнего Селима – что-то сказал ему, и крикнул:

– Эй, русский! Иди сюда!

Петр поставил ведра на землю и подошел. Мансуров сказал:

– Мне сказали, что ты не в ладу с властью, и поэтому пробирался в Грузию. Так?

– Да, − ответил Петр.

– Сейчас Селим отведет тебя наверх, − он показал рукой в сторону ближайшей горы. – Когда сойдет снег, будешь пасти овец. Тебя научат. Пока просто поживешь в шалаше. Селим все устроит. Еду будут приносить. Не пытайся сбежать в Грузию. Хоть тут до нее и недалеко, на всех тропах мои люди, так как время военное. Убьют… Понял? За каждую овцу отвечаешь головой. Если все будет хорошо, к следующей зиме я тебя отпущу. Иди с Селимом.

Он сказал несколько фраз брату на своем языке, и тот кивнул головой.