Ее глаза осматривают всё вокруг нашей тюрьмы. Ее отчаянное беспокойство видно в каждой линии ее лица. Кажется, что вокруг ее рта и около бровей стало гораздо больше морщин. Напряжение убивает ее.

Она роется в своих карманах. С каждым разбитым яйцом, которое она находит в них, она приходит в бешенство. К моему облегчению, кто-то забрал у нее кнут. Я очень не хочу думать, сколько силы пришлось приложить тому, кто забрал его.

— Мама?

— Заткнись! Заткнись! Заткнись! Ты позволила тем мужчинам забрать ее!

Она захватывает металлическую сетку с одной стороны и спинку с другой. Она сжимает их так сильно, что вся кровь уходит из ее рук, превращая их в белые когти.

— Ты позволила тем монстрам делать все те ужасные вещи с ней! Ты продала себя тому дьяволу и не могла даже спасти свою сестру? — Линии между бровями делают ее лицо кошмарным. — Ты не могла даже смотреть ей прямо в глаза, когда она нуждалась в тебе больше всего. Ты там охотилась на нее, не так ли? Таким образом, ты могла бы убить ее сама! Разве не так? — Слезы текут по ее замученному лицу.

— Что хорошего в тебе? — Она кричит мне в лицо с такой силой, что ее собственное лицо становится малиновым, будто оно готово взорваться. — Ты бессердечная! Сколько раз я тебе говорила держать Пейдж в безопасности? Ты хуже, чем бесполезна!

Она хлопает рукой по сетке несколько раз, пока я не думаю, что таким образом она сможет навредить себе.

Я пытаюсь это остановить.

Но независимо от того, сколько раз я слышала, как она орет на меня, ее слова до сих пор звучат во мне.

Я вжимаюсь в свой угол, пытаясь отдалится от нее как можно дальше. Она придумает то, что для нее соответствует её сумасшедшей логике и затем вернется ко мне.

Я готовлю себя ещё к одной её бури ярости. Это не то, что я хочу испытать в тюрьме настолько маленькой, что мы даже не можем лечь. Это не то, что я хочу испытать в любое время, в любом месте.

Если дело дойдет до этого, я достаточно сильна, чтобы победить её в бою, но она не остановится, даже если я причиню ей боль. Лучше всего, если я смогу просто успокоить ее.

Но я не знаю, что сказать ей, чтобы успокоить. Пейдж всегда была той, кто делал это. Так что единственное, что приходит мне на ум, это музыка.

Я напеваю.

Это песня, которую она пела нам, когда была плохом настроении. Я думаю, это что-то вроде ее песни-извинения. Закаты, замки, прибой, обрывы…

Она могла бы проигнорировать меня или она могла бы прийти в бешенство. Это могло успокоить ее или сделать ее ещё более сердитой, чем когда-либо. Если и есть одна вещь, в которой вы можете быть совершенно уверены, так это то, что моя мама совершенно не предсказуема.

Пощечина.

Она бьет так сильно, что отпечаток ладони на моей щеке, как я думаю, никогда не исчезнет.

Она бьет меня снова.

В третий раз я хватаю ее за руку прежде, чем она снова притронется к моему лицу.

В этой жизни меня резали, били, пинали, пихали, толкали и душили все мои встречные противники. Но ничто не причиняет боль так, как удар от собственной матери.

Я напоминаю себе, что она уже несколько дней, как не принимает лекарства, но это не облегчает жало боли и обиды за ее действия.

Я готовлю себя к её подчинению, надеясь не причинить ей много боли, и что это не выйдет из-под контроля. К счастью, этого уже не нужно.

Выражение ее лица меняется от яростного к тоскливому. Ее пальцы ослабли на металлической сетке. Она сутулится, и сворачивается клубком около двери.

Она дрожит от слёз на её лице. Она рыдает и кричит как маленький ребенок.

Ее муж бросил ее с монстрами.

Демоны забрали её дочерей.

Миру пришел конец.

И никто её не понимает.

Если бы Пейдж была здесь, то она подержала бы маму и гладила бы по волосам. Пейдж успокаивала бы ее до тех пор, пока она не заснула. Она делала это, бесчисленное количество раз, даже после того, как наша мать причинила ей боль.

Но я не Пейдж.

Я свернулась в своем собственном углу, сжимая мягкий мех моего плюшевого медведя.

Глава 23

Мне снится, что я снова с Раффи.

Местность выглядит знакомо. Мы находимся в гостевом коттедже, в котором ночевали с Раффи в ночь, когда покинули офис. В ночь, когда я узнала его имя, в ночь, когда он из заложника превратился в партнера, и, наконец, в ту ночь, когда он держал меня в своих руках, в то время как я тряслась в ночном кошмаре.

Стук дождя за окном наполняет хибару.

Я оглядываюсь на себя тогдашнюю, спавшую на диване под тонким одеялом.

Раффи лежит на другой софе, наблюдая за мной. Его мускулистое тело вытянуто вдоль диванных подушек. Мысли, которые я не могу услышать, тонут в водовороте его темно-синих глаз. Будто бы меч, после того, как рассказал мне столько про Раффи, сейчас скрывает свои мысли. Возможно, я слишком сильно надавила, когда спросила про тот поцелуй.

Эта мягкость во взгляде Раффи, которую я больше никогда не увижу. Не то, чтобы я испытываю тоску или нежную любовь, или еще что-нибудь в этом роде. Да даже, если и так, оно остается лишь в моих запутанных фантазиях.

Нет, я не грежу о нем.

Это больше похоже на то, как крутой парень, который не любит кошек, может смотреть на котенка и на первый взгляд решить, что он, должно быть, милый. На такую разновидность неохотного, личного признания, что, возможно, не все кошки плохи.

Момент беспечности занимает один удар сердца. Взгляд Раффи скользит в сторону коридора.

Он что-то слышит.

Он напрягается.

Я жду, напряженно вглядываясь.

Две пары красных глаз становятся больше, когда подползают ближе, безмолвные, как смерть. Они заглядывают в гостиную из темноты коридора, наблюдая за мной.

Воу. Почему я ничего не знала о них?

В миг Раффи оказывается на ногах, на бегу по дороге в холл, выхватывая свой меч.

Адские тени прыгают и отскакивают обратно к спальне, абсолютно черные на темно-сером. Они бросаются через открытую дверь, откуда, как с реки, веет холодом.

Раффи и твари входят в режим стоп-кадра, будто сражаясь за разбитое окно около кровати.

Завеса дождя, как занавеска, сквозь разбитое стекло танцует в замедленном темпе на ветру.

Я знаю, мне нужно повторять движения Раффи, когда он атакует, но я слишком занята, наблюдая за тем, что происходит. Создания бегут, не нападая.

Они шпионят за ним? Возвращаются за подкреплением?

Адские твари могли удрать через окно, если бы первый не пихнул второго в занавеску, из-за чего второй в панике вцепился в первого.

Пока они разбираются, Раффи бьет мечом одного из них, разрубая почти пополам. Затем он рубит второго, перерезая ему глотку.

Раффи выглядывает в окно, чтобы убедиться, что эти двое были единственными адскими тварями.

Он, пошатываясь, опускается на кровать и кривится от боли, сгибаясь, чтобы отдышаться. Повязки на его спине расцветают темными кровавыми пятнами в тех местах, где должны были быть крылья.

Он только проснулся от своего исцеляющего сна, и с тех пор, за несколько часов, это уже третья битва. Один раз со мной, один с уличной бандой, что ворвалась в наше офисное здание, и сейчас с этими ползучими тварями. Не могу даже представить, насколько ему нелегко. Одно дело, быть отрезанным от своих и находиться в окружении врагов, и совсем другое, когда тебя ранят на самом верху, что, должно быть, ощущаешь себя самым одиноким в мире.

Он вытирает свой клинок о постельные принадлежности и с любовью полирует его о простынь. Агония существ наконец-то обрывается смертью, когда он покидает их.

Удивительно, но я вновь засыпаю в гостиной. Конечно, я недостаточно высыпаюсь за день и практически без сознания от истощения. Мое тело дрожит на диване.

Внутрь проник холод, пока дверь в спальню была открыта.

Раффи замирает и прислоняется к софе, переводя дыхание.

Я хнычу во сне, дрожа под ним.

О чем он думает?

Что, если кто-то из адских тварей наблюдает, для них же не имеет значения, лежим мы на разных кроватях или на одной? Или что я уже обречена из-за того, что слишком долго нахожусь в его обществе?