Когда жена заснула, Франсуа решил выйти на крыльцо и подышать воздухом. Как прекрасно бы было сейчас извиваться от страсти на влажных от пота простынях! К сожалению, для Урсулы не существовало плотской любви, она оскорбляла ее добродетель.

Ночь была звездная, но безлунная. Прохладный ветер тихо льнул к разгоряченному телу. Молодой человек начал думать об индианке Тулси. Франсуа относился к туземцам с определенной долей презрения, но эта девушка была для него загадкой. Он нанял ее, потому что она ему очень понравилась, а вторую, Кири, взял просто в придачу.

Все это время он желал обладать этой мягкой, волнующей, женственной, чуть диковатой красавицей, но не знал, как подступиться к Тулси. Что-то подсказывало, что молодая женщина не так податлива и проста, как он вообразил. Ее сестра вообще была похожа на злую кошку, но, к счастью, Кири совсем не привлекала Франсуа.

Он вновь посмотрел на сверкающие в небе звезды, такие же далекие и непонятные, как человеческие души, вздохнул и вошел в дом. В холле было темно, и Франсуа не сразу заметил человеческую фигуру. Закутанная в легкую полупрозрачную ткань, она походила на свечу. Молодой человек замер, а потом его точно подхватило ветром, он бросился наперерез и остановился перед Тулси, наслаждаясь ее испугом, наблюдая, как складки ткани на высокой груди вздымаются от частого взволнованного дыхания.

— Я слышал, ты не хочешь ехать в Калькутту? Почему?

Тулси опустила глаза.

— Не просто не хочу. Не могу, господин. К тому же с завтрашнего дня хозяйка дала мне расчет.

Франсуа победоносно улыбнулся.

— Хозяин здесь я! Если я решу, что ты останешься, значит, останешься.

— Я не могу, — повторила Тулси.

— Мы здесь одни, и я скажу то, что думаю. Ты очень красива. Такая чистота, изящество, совершенство! — Он протянул к ней руки. — Тебе не надо уходить.

Тулси отступила на шаг, потом подалась вперед, пробиваясь сквозь кольцо его объятий. Молодой человек разжал руки, и она бросилась в свою комнату. Это было ошибкой: Франсуа пошел за ней. Кири помогала кухарке мыть посуду и еще не вернулась. Ребенок спал в большой, поставленной на стулья коробке, в которой была устроена маленькая постель.

Тулси отбежала в дальний угол комнаты и прислонилась к стене. Ее охватили тревога и страх, и все же она не верила, что все это всерьез. Поверила лишь тогда, когда Франсуа крепко обнял ее и жарко прошептал:

— Один раз, хотя бы один, и у тебя будет столько рупий, что ты сможешь выстелить ими дорогу до самой Калькутты!

Сегодня ей пришлось пережить слишком много, и сейчас в душе словно разверзлась бездонная пропасть. Тулси вспомнила Хариша, рассказ Кири об англичанах и что есть силы уперлась руками в грудь Франсуа. Сердце бешено колотилось, к лицу прихлынула кровь — она была на грани обморока. А Франсуа видел перед собой прекрасное взволнованное лицо, разметавшиеся, черные как ночь волосы, огромные глаза, и его душу и тело терзало непреодолимое желание овладеть индианкой.

Они боролись недолго. Дверь тихо приоткрылась, вошла Кири. В ту же секунду светильник выпал у нее из рук, она выхватила нож, подскочила к Франсуа и с размаху полоснула лезвием по его шее. Он страшно закричал, зажимая рану, из которой хлынула кровь. Проснулся и заплакал ребенок.

Тулси и Кири смотрели друг на друга, глаза в глаза, и их сердца сжимались от предчувствия непоправимой беды.

Глава IV

Анри с таким напряжением вглядывался вдаль, как будто надеялся отыскать в привычном пейзаже что-то новое, незнакомое.

Киледар оставался оазисом красоты и покоя, призрачным сном среди разрушительной действительности. Величавые дворцовые строения, привлекающие взор благородной простотой архитектуры и ослепительной белизной камня, сбегающие вниз изящные лестницы, серебрящиеся на солнце деревья, окутанные дымкой полуденных испарений высокие крепостные стены…

Врач прописал выздоравливающему Аравинде ежедневные солнечные ванны, и Анри подолгу лежал на плоской, нагретой зноем крыше вместе со своим слугой. Очень скоро его кожа стала почти такого же цвета, как у юного индийца, и, как ни странно, следы от ожогов почти исчезли, тело стало сияющим и гладким, как полированный мрамор.

Анри знал, что между англичанами и французами заключено перемирие, и хотя он не без основания считал, что мир между вечно воюющими государствами и народами не более прочен, чем яичная скорлупа, это не могло не радовать.

Война за колониальные земли продолжалась, только теперь усилия британцев и французов были направлены на местных властителей. Анри полагал, что дни Киледара сочтены, и ему казалось, Викрам разделяет его мысли.

Несмотря на предупреждение Викрама, молодой человек не переставал вынашивать план нового побега. Аравинда был еще слаб, но выказывал горячее желание следовать за своим господином. Теперь уже Анри уговаривал юношу остаться в Киледаре. А еще ему хотелось побольше узнать о Викраме, человеке, из-за которого он оказался в крепости и который, как предполагал Анри, помогал ему всем, чем только мог.

— Кто такой Викрам? — спросил он у лежащего рядом Аравинды.

Юноша ответил коротко:

— Брахман.

На самом деле одной фразой было сказано все, ибо каста определяет то, что есть в жизни человека, и то, что будет после его смерти. Анри уже достаточно хорошо разбирался в этом.

— Разве он не воин?

— Брахман, — уверенно повторил Аравинда.

— Откуда ты знаешь? Тогда почему он не носит брахманский шнур?[45] По-моему, ты ошибаешься!

Аравинда приподнялся на локте. В его взоре отразилось недоумение.

— Неужели я не отличу брахмана от кшатрия, вайшьи или шудры! А почему он не носит шнур, не знаю.

— И все-таки скажи, что он за человек?

Юноша вздохнул.

— Не знаю. Суровый, но справедливый. Служит радже и вместе с тем сам по себе. По-моему, у него нет ни дома, ни семьи.

Анри задумался. Викрам не был похож на человека, который живет за счет подарков и подношений богатых правителей. Без сомнения, он был одним из приближенных раджи и в то же время, как правильно подметил Аравинда, сохранял независимость.

Анри казалось, что этот таинственный человек то ли скрывал свое прошлое, то ли бежал от него. Он был не из тех, кому богатство и власть могли заменить память о былом! Анри очень хотелось откровенно побеседовать с индийцем, но тот словно воздвиг перед собой невидимую стену.

Разговор состоялся, когда Викрам неожиданно пришел к Анри поздним вечером. Луна плыла в небесах, окутывая мир таинственным сверкающим покрывалом. Пол был усыпан лунными бликами, словно цветами миндаля.

Викрам, как всегда, обошелся без предисловий.

— Дни Киледара сочтены, Анри.

— Я это чувствую, — серьезно ответил молодой человек.

— Не сегодня завтра начнется настоящая осада, и тогда крепость падет. Это дело времени. Англичане и французы помирились; теперь их усилия направлены против нас. Потому, если выпадет возможность, бегите. Ибо может разгореться такой пожар, который не пощадит никого.

— Сейчас не могу — Аравинда не вполне здоров. Юноша хочет идти со мной, а значит, я должен ждать.

Внезапно Анри почувствовал, что взгляд Викрама проникает в сокровенные глубины его души и обнажает тайные, казалось бы, надежно скрытые от посторонних мысли.

И тут же спросил:

— А вы?

— Я буду сражаться за крепость, и если мне суждено умереть, умру.

— Вы же не воин, а брахман.

— Я не знаю, кто я, и в каком-то смысле меня давно уже нет.

— Нет, вы существуете, и у вас есть цель — вы служите радже Бхарату.

— Да, служу, потому что это достойный человек, который понимает проблемы нашего народа. А в остальном… Мы верим в вечность души, которая совершает бесконечное странствие, но я больше всего хотел бы вернуть то, что потерял именно в этой жизни. Впрочем, это касается только меня.