Мы мчались навстречу огненным зарницам, навстречу гулу канонады, обгоняя порой грохочущие танки и беженцев, жмущихся к обочинам дороги. Никто не думал задерживать нас на этой, охваченной лихорадочной тревогой военной дороге. Вода в радиаторе кипела, от “мерседеса” валил пар. Вдруг Виктор, придерживающий Эдит, негромко окликнул нас. Девушка пришла в себя. Даже тяжелое ранение и глубокое забытье, в котором она находилась, не смогли заслонить от нее того, что произошло.

Я услышал слабый голос Эдит.

– Передайте, – с усилием сказала она, – план… план… хранится… – и снова потеряла сознание. Виктор, поддерживая ее голову, повернулся ко мне.

– Что будем делать, командир? – спросил он сразу охрипшим голосом.

– Вперед, сколько хватит сил, – ответил я.

Низко склонившись над баранкой, Володя пристально всматривался вперед и выжимал из “мерседеса” все возможное. Завывая и дребезжа, машина неслась навстречу неизвестности.

“Только бы не налететь на завал. Только бы не попасть в воронку…” – думал я, до боли в глазах стараясь что‑либо рассмотреть на слабо отсвечивающей влажной ленте несущегося нам навстречу шоссе. Впереди вдруг что‑то затемнело, и в тот же миг Володя резко затормозил. Визжа тормозами, “мерседес” пополз в сторону и остановился чуть ли не поперек дороги. Я выскочил из. машины, тревожно осматриваясь.

– Руки вверх! – раздалась вдруг откуда‑то сбоку повелительная команда, которую я, впрочем, не смог бы выполнить, так как был схвачен и чуть не потерял сознание – раненую руку безжалостно завернули за! спину.

В следующее мгновение вспыхнуло несколько фар, и я увидел танк – тридцатьчетверку. На боевой башне белела свежая надпись: “Даешь Кенигсберг!” Тот же голос, которым был отдан приказ поднять руки, докладывал:

– Товарищ полковник, улов богатый, машина с офицерами. Сразу несколько языков.

– Отлично! Молодец, Маркесян, – раздалось в ответ, – тащи их сюда ближе.

Можешь себе представить мое состояние: страшное беспокойство за Эдит, радость от встречи с нашими, нечеловеческая боль, в раненой руке…

Стараясь говорить твердо и спокойно, я сказал, обращаясь в ту сторону, откуда раздался голос полковника:

– Должен вас огорчить, товарищ полковник, произошла ошибка. Мы, советские офицеры, возвращаемся со спецзадания.

– Что за черт!? Свои, говорите? – раздалось в ответ восклицание.

– Да, – ответил я. – И крайне нуждаемся в медицинской помощи. В машине тяжелораненая женщина.

Наступал уже рассвет, и можно было различить множество танков, стоявших в стороне от дороги под деревьями. Видимо, здесь было не меньше полка.

Мне перестали крутить руки, хотя продолжали крепко держать. Полковник распорядился о враче и направился ко мне. Но я, обернувшись к машине, задал вопрос, который волновал меня сейчас больше всего:

– Как Эдит?

Ответом было молчание. Вырвавшись из рук державших меня людей, я бросился к машине, схватил Эдит за плечи и ощутил необычную тяжесть ее тела. Не веря, не допуская мысли о несчастье, я прижался губами к ее лбу.

– Она мертва, – тихо сказал кто‑то.

Саша ходил по комнате и курил, делая глубокие затяжки. Потом он надолго замер у окна.

– Ну, что еще сказать тебе, дружище, – продолжал он через некоторое время. – Танкисты выкопали могилу, мы опустили в нее тела Эдит и двух танкистов – молодого лейтенанта и пожилого механика‑водителя. Полковник приказал поставить перед могильным холмиком подбитый танк “Т‑34”.

Откровенно говоря, я плохо помню, как мы добирались до Москвы. Запомнились только полевой аэродром, где мы садились в самолет, да лежавший в развалинах Минск.

В Москве я узнал от Петровского, что Эдит имела хорошее русское имя Нина.

Саша снова замолчал, подошел к окну и долго смотрел на уже безлюдную ночную улицу. В комнате стояла тишина, и лишь откуда‑то из‑за стены до нас доходил негромкий голос радиодиктора. Через полминуты послышались знакомые мелодичные звуки московских курантов. Это Красная площадь возвещала о начале новых суток.

Мне не хотелось больше тревожить Сашу.

Мы расстались с надеждой на скорую встречу, но я никак не предполагал, что события, связанные с “Виллой Эдит”, вновь напомнят о себе.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ1

В тот памятный вечер, я, если не забыл читатель, должен был идти в Большой театр. Слушая друга, я ни разу не вспомнил об этом, и только на второй или третий день обнаружил в кармане кителя билет.

Мне не давала покоя история замечательного подвига советской девушки, и приблизительно год спустя я написал об этом рассказ.

Прошел еще год. И вдруг я получил неожиданное письмо. В нем было всего несколько строчек: “Если вы хотите знать продолжение истории “Виллы Эдит”, то по приезде в Москву приглашаю вас на Молчановку, дом 9, квартира 11. Считаю, что история эта поучительна для наших людей. Петровский”.

Мог ли я остаться спокойным?! Ведь письмо было написано знаменитым генералом Петровским, который, видимо, прочел мой рассказ в газете.

Немедленно взяв отпуск, я вылетел в Москву.

Квартира генерала оказалась именно такой, какой описал мне Саша. Генерал – сухой, подтянутый, совсем седой, но по‑юношески подвижный, сам встретил меня.

– Хорошо, что приехали сразу. Я сейчас… – он замялся… – в отпуске. Сердце… – И генерал махнул рукой, как‑то вдруг став знакомым и близким, словно я знал его уже много лет. Не верилось, что передо мной прославленный друг и соратник Дзержинского.

А Петровский тем временем деловито заговорил:

– Я пригласил вас потому, что, прочтя ваш рассказ, понял, как важно, чтобы эта история стала известной до конца. Вы правильно сделали, изменив имена врагов. До времени, может быть, действительно не стоило открывать карты, но теперь нет смысла таиться. Эта история поучительна еще и потому, что вначале, как вам известно, она окончилась для нас поражением.

– Вначале?! – воскликнул я. Петровский кивнул.

– И Саша ничего не знает?

– А вы давно с ним встречались? – спросил в свою очередь генерал.

Я вынужден был сознаться, что вот уже около года не видел своего друга и не переписывался с ним.

– Да, да, это похоже на вас, молодых людей, – слегка улыбнулся генерал. – Были бы вы стариком, не потеряли бы из виду друга.

Этот заслуженный упрек заставил меня покраснеть. Я отвернулся, скрывая смущение, и мой взгляд упал на большой портрет Нины, висевший в соседней комнате. Петровский остановился сзади меня и тихим голосом, в котором я уловил нотки боли, проговорил:

– Вот она какая была, моя доченька.

Я ждал, что генерал еще что‑нибудь скажет о своей приемной дочери, но он уже другим тоном продолжал:

– Не будем отвлекаться, приступим к делу. Петровский подошел к дивану, сел и пригласил меня.

– Ну, что ж, наберитесь терпения выслушать до конца эту историю. И вот еще о чем я вас попрошу: не пишите от моего имени.

Я выполнил просьбу генерала и переношу вас, читатель, к следующим главам повести.

2

…Гладкая поверхность моря всколыхнулась, и из воды появились две головы в прозрачных колпаках‑шлемах. Пловцы направились к маленькой шлюпке. Перевалившись через борт шлюпки, они быстро и ловко сняли с себя легкие резиновые костюмы и с наслаждением подставили обнаженные тела яркому калифорнийскому солнцу. Невдалеке виднелась зеленая шапка острова Каталина. По направлению к шлюпке спешила небольшая двухмачтовая яхта с белоснежным корпусом и сверкающими бронзой надстройками.

– Чудеса, Джон! – воскликнул один из пловцов, щурясь на солнце и потирая руки. Второй довольно рассмеялся и осторожно, стараясь не замочить, открыл пачку сигарет.

– Неправда ли, здорово, Клифтон? – Он вытащил зубами одну сигарету и ловко прикурил.

– Ваш подводный сад не имеет себе равных, особенно эта аллея актиний, – продолжал восторгаться тот, кого назвали Клифтоном. Это был уже знакомый нам Клифтон Брандт.

– А коралловая беседка?

– О беседке не говорю, прелесть!