– Ты что тут грязь разводишь?! Для тебя я, что ли, полы натёрла? – вне себя от гнева крикнула Сумико.

И вдруг случилось чудо. Скворец заговорил. Голос у него был хриплый, резкий, картавый, словно в горле у него застряла горошина.

– … блю… блю… блю… блю…

Казалось, говорит человек, только шепелявя.

Скворец словно тщился произнести слово «люблю».

– Ну и словечкам научил тебя твой Катакура! – возмутилась Сумико. – Впрочем, чего и ждать от холостяка?

И она возненавидела Катакуру за то, что тот навязал её мужу скворца, пусть даже в рассрочку; за то, что выучил птицу кричать всякие непотребные слова, за то, что и голос у скворца вкрадчивый и шепелявый, как у старого развратника, пытающегося обольстить молоденькую девицу.

От всего этого ей было ужасно противно.

2

– Вот и всё! – закончила Сумико свой рассказ об утреннем происшествии. – Настроение у меня препаршивейшее! Сидела я сидела, подперев голову кулаками, и надумала поехать к тебе. Вот как я оказалась здесь.

Сумико со своей школьной подругой Норико Татиси сидели на диване. Махонькая комнатка с дощатым полом, тонувшая в полумраке, служила Норико мастерской. Всюду были в беспорядке разбросаны кисти, тюбики с красками, палитры, холсты. На всём лежал слой пыли. Посреди комнаты стояли два маленьких потёртых дивана. Никакой другой мебели здесь не было.

– Как я тебе завидую! Занимаешься любимым делом! – восторженно проговорила Сумико, оглядев мастерскую.

– Есть чему… – возразила Норико.

У неё был низкий, чуть скрипучий голос.

– Скажешь тоже!.. Да моя жизнь по сравнению с твоей – бессмысленнейшая трата времени!.. Как же не завидовать?..

– Тогда разводись, – холодно отрубила Норико.

– Думаешь, это просто? А как я жить буду?

– Заведёшь любовника…

– Глупости. Сил нет. Я и так измоталась. То уборка, то стирка, то за покупками… Куда мне!..

Женщины любят, встретившись со старыми подругами, похвастаться мужем или представить свою семейную жизнь в несколько приукрашенном виде. Водился такой грешок и за Сумико. Но теперь, с Норико, она, наоборот, впала в другую крайность: без конца жаловалась. Впрочем, и тут она каждым своим словом подчёркивала, что вот она, Сумико, замужем, а сухопарая очкастая Норико до сих пор сидит в девках. Она даже заключила свои жалобы такими словами:

– Ох, Норико, не выходи замуж за первого встречного. Не повторяй моих ошибок!

Мужчинам иной раз и невдомёк, какая пропасть лежит между словами и мыслями женщины. Но Норико была женщиной. От этих слов её передёрнуло.

– Гм! – хмыкнула она и спросила: – Кофе пить будешь?

Сумико кивнула. Норико лёгким пинком открыла дверь и вышла.

– Дац‑тян! Когда же ты пришёл? – удивилась она, войдя в столовую.

Молодой парень в клетчатой рубашке с насмешливым, даже несколько нагловатым лицом, наклонившись, собирал на столе телевизор.

– Нет, ты подумай, какая мерзавка! – с досадой сказала Норико, ставя на поднос чашки, сахарницу и кладя чайную ложку.

– Надо, сестрёнка, меня слушать. Я же говорю: ставить на лошадей третьего и шестого заезда – верный проигрыш! А ты не веришь…

Парень этот был кузен Норико – Тацухико. – Я не о лошади, а о моей гостье.

– А‑а!.. Она, кажется, смазливенькая…

– Когда это ты успел её разглядеть?

– В том‑то и дело, что не успел. А вот голос расслышал. Не познакомишь?..

– Нет. Она замужняя, – нахмурившись, сказала Норико и вдруг передумала. – Хотя постой…; Познакомлю, так и быть… Она сегодня повздорила с мужем и, вероятно, рада будет развлечься… Впрочем, не знаю, может, ты не в её вкусе.

Норико явно старалась подзадорить братца. Вообще она не любила таких вещей, но сейчас она разозлилась на Сумико и хотела ей чем‑то отплатить.

Тацухико очень удивился. Обычно сестра всегда держалась чопорно – настоящая старая дева. И вдруг такое. Он не сдержал улыбки.

Сумико выпила кофе, поблагодарила и поднялась из‑за стола. Норико как бы невзначай сказала:

– У меня в гостях кузен, он может тебя довезти. Правда, у него не машина, а старая развалина.

– Ну, какой ему интерес со мной! Я для него слишком стара.

Женщины вышли на улицу. Сумико увидела перед домом старую помятую малолитражку отечественного производства. Юноша в клетчатой рубашке услужливо открыл дверцу. Вся она была разрисована белыми черепами. Увидев это, Сумико ужаснулась – машина непременно привлечёт внимание прохожих, – но отступать было поздно.

– Это жестоко – навязывать вам старуху вроде меня, – проговорила Сумико.

Юноша, широко улыбаясь, ждал. Сумико села, и дверца за ней захлопнулась.

– Я слышал, оку‑сан, вы повздорили с мужем.

– Что ещё вы обо мне знаете?

Парень ухмыльнулся и нажал на стартёр. Машина тронулась с места.

Как Сумико и предполагала, все прохожие останавливались и провожали машину глазами.

– Извините, оку‑сан, но ваш супруг – профан!

– Что?!

– Настоящие мужчины не ссорятся с жёнами. Только профаны. Они не знают механики супружества.

Под словом «механика» Сумико почему‑то поняла нечто связанное с сексом и густо покраснела.

– У меня с женой никогда не будет ссор, – хвастливо продолжал Тацухико.

Он ухарски правил одной рукой, а другой отчаянно жестикулировал.

– Мужчины скрывают от жён свои интрижки. Это ошибка. Я, наоборот, буду постоянно рассказывать жене про свои романы. Сначала она будет расстраиваться, потом постепенно привыкнет. Сочтёт меня просто хвастуном. Жены любят видеть в своих мужьях дураков…

– Вот уж неправда!

– … Привыкнет – И вот тут‑то я и развернусь. Дам жизни. Буду изменять направо и налево!

– Но ведь это нечестно!

– Зато безболезненно. Разве лучше устраивать скандалы из‑за каждого пустяка?

«Чушь какую‑то несёт!» – подумала Сумико.

Её удивило, как можно так цинично и прямо высказывать свои мысли незнакомой женщине.

Но Тацухико этого и добивался. Теперешние молодые люди только таким образом и обольщают женщин. В прежние времена их отцы действовали осторожно, не торопясь, учтиво, а теперь не то. Теперь главное – обескуражить женщину, сбить её с толку, оглоушить, и считай, что она твоя.

– Оку‑сан, хотите установить мир в семье – действуйте по моей системе, – сказал Тацухико.

Они выехали на широкую улицу. До вокзала оставалось недалеко. Оттуда Сумико собиралась ехать электричкой.

– Что вы имеете в виду? – спросил Сумико.

– Изменяйте мужу, но действуйте так, чтобы не причинять ему боль. И всё будет в порядке. Поверьте мне: всё дело в механике… – Вдруг он слегка притормозил. – Чёрт возьми! Забыл про бензин! Давайте заскочим на заправку. Бензоколонка тут рядышком.

Сумико кивнула. Машина свернула вправо и понеслась по узким улочкам. Бензоколонка оказалась довольно далеко.

Заправив машину, Тацухико нажал на акселератор и неожиданно спросил:

– Оку‑сан, как вы относитесь к шампанскому? Я понимаю: сейчас не праздник, не Новый год, не рождество… Но тут неподалёку я знаю отличный кабачок. Там бывают шалопаи вроде меня. Место не шикарное, но шампанское подают.

– Но ведь я…

– Не упрямьтесь. Машина заправлена, пора и людям заправиться, – весело воскликнул Тацухико и погнал машину на полной скорости.

В тёмном и несколько мрачноватом кабачке на деревянных некрашеных столах горели свечи. Их колеблющееся пламя тускло озаряло помещение, стилизованное под горскую хижину, бревенчатые стены и лица немногочисленных посетителей.

Сумико впервые очутилась в таком месте.

– А это не бар?! – спросила она вполголоса.

– Нет, что вы. Зауряднейший кабачок, – осклабился Тацухико. – Дешёвенький. Здесь всё почти даром. И керри‑райс и хаяси‑райс… Бутылочка шампанского стоит всего сто пятьдесят иен.

Тацухико накинул поверх рубашки куртку и, не спрашивая Сумико, притащил бутылку шампанского и тарелку капусты, заквашенной по‑русски.

– Прошу вас!

Сумико отпила глоток. По вкусу вино напоминало шампанское. Она пила его на рождество. Не задумываясь, Сумико опорожнила весь бокал. Вскоре она почувствовала в теле лёгкую истому. Щёки её запылали ярким румянцем. – Оку‑сан, я должен признаться…