От последних слов Наперсткова, так не вяжущихся с его всегдашней жизнерадостностью, все впали в какое-то оцепенение, а Губин произнес:

—До пасхи-то и осталась всего неделя. Последнее замечание никого не порадовало, а ведь надо было как-то определять свою позицию в отношении происхождения и соответственно истинного назначения деятеля.

—Те же события повторяются в жизни различных Солнечных богов. Все они одновременно и божественного и человеческого происхождения, — задумчиво проговорил монах.

—Так же, как и я! — решительно произнес Наперстков и гордо вскинул голову.

—Все эти поразительные сходства слишком многочисленны, чтобы их можно было объяснить одними совпадениями, — проронил Тойбин.

—Об этом давно учит эзотерическая церковь, — в тон ему заметил Иезуит. — Непорочное зачатие, убиение невинных младенцев, Распятие, Воскресение и Вознесение присутствуют в жизнеописаниях большинства Великих Наставников. Отец Климент учил нас, что по существу одни и те же нравственные учения давались Ману, и Буддой, и Иисусом. Кроме того, чудеса могут творить все Посвященные в эзотерические мистерии, достигшие высших ступеней.

—Все это действительно свидетельствует, что все великие религиозные Учителя были посланниками одного и того же Духовного центра, — согласился Тойбин, пытаясь на ходу сообразить, насколько все это вписывается в его теорию Вызова-и-Ответа.

Наперстков не вмешивался в разговор, стоя с таким видом, будто он уже перешел из человеческого состояния в божественное, а Губин неожиданно тоже сказал свое слово, задумчиво почесывая затылок.

—Истины о божественном и человеческом духе были так же абсолютны за двадцать тысяч лет до рождения Иисуса в Палестине, как и после его Пришествия. Однако из предыдущего опыта известно, что любые твои невероятно правдивые на первый взгляд построения несут в себе какой-нибудь двойной смысл, и прежде чем прийти к окончательному вердикту, хотелось бы отыскать его.

—Одна лишь правда в моих словах. Ничего, кроме правды! Сейчас вы убедитесь в этом! — горячо воскликнул Наперстков и скомандовал Иезуиту: — Исполняй!

Монах мгновенно исчез, а академик принялся постукивать ножкой, хитро поглядывая на историков. Однако надо же было как-то занять время, и беседа продолжалась хоть и в меньшем составе до тех пор, пока толпа психов с лопатами в руках не подбежала к фонтану.

—Вперед! — указал Наперстков, и они бросились на штурм.

Совершенно внезапно навстречу сумасшедшим ринулся, распростерши руки, Нарцисс, а Орфей начал сверху писать на нападавших.

—Что вам здесь нужно? — вступился за защитников фонтанового бассейна Губин.

—Мы облагораживаем выход оси мировой истории, — гордо ответил Иезуит.

—Убейте меня! — воскликнул Нарцисс.

—Долой ретрограда! — закричал Наперстков, а психи по команде монаха занесли лопаты над упавшим на колени Нарциссом.

Обстановку самым неожиданным способом разрядил Тойбин.

—Иуда! — закричал он и бросился выворачивать карманы Наперсткову, и из них в самом деле посыпались монеты.

Пришедшие в невероятное возбуждение от невиданных ими уже десятилетие золотых червонцев, нападавшие, забыв обо всем на свете, побросали лопаты и набросились на академика. В мгновение ока он был раздет донага и избит до бесчувствия, а содранная одежда разнесена в клочья. Все же каким-то образом ему удалось выползти из кучи-малы, а пациенты занялись нешуточными разборками друг с другом.

—Смотри! — указал Тойбин перстом монаху на убивающих друг друга безумцев. — Мы спасли тебя от Дьявола, ты же позволил бесам вселиться в себя.

—Изыйди! — подскочил Губин к Наперсткову, и тот, зажимая руками срамные места, бросился прочь.

—Причасти их святым жезлом, если хочешь спасти душу! — грозно вещал монаху Тойбин, и тот принялся охаживать сумасшедших дубиной, да так успешно, что они, кто ползком, кто бегом, побросав червонцы, снялись с места и забились в здание.

—Теперь собери сребреники и передай нам на хранение, — нашелся более практичный Губин.

—И подумай о своем спасении, — дополнил его Тойбин.

—Все же мы постигаем в опыте, — продолжил он, глядя, как Наперстков перелезает через ограду сумасшедшего дома, — что внутренняя цель истории индивида в слиянии с "богочеловеком" трагическим образом не реализуема в его земной жизни.

Пока Иезуит собирал червонцы и передавал их Губину, Нарцисс, к счастью, испытавший лишь моральные муки, и опустошивший мочевой пузырь Орфей заняли исходную позицию.

—Отец Климент, — призвал монах, в отчаянии падая на колени, — спаси мою несчастную душу от козней Дьявола!

—Климента Александрийского кличет...

—Окончательно спятил... Потрясенные вероломством Иезуита историки даже прекратили пересчитывать червонцы. Слова их, произнесенные тихими голосами, как бы зашелестели в воздухе, но вот уже они кончили задавать вопросы, не ощущалось дыхания ветерка, да и давно уже не появлялись листья на порубленных деревьях, а шелест не уходил.

Иезуит наконец-то открыл глаза и уткнулся взором в опускающийся почти до самых сандалий золотистый атласный саккос, в верхней части украшенный сценой распятия Христа, а в нижней — Его вознесением в солнечных лучах. По всему наряду были нанесены священные тексты, по бокам его изображены фигуры двенадцати апостолов, а низ саккоса был украшен несколькими рядами бисера. Крепкий черноволосый, слегка лысоватый мужчина без особого труда нес на себе торжественные одежды, но мощь исходящего от него сияния была столь велика, что не только случившиеся рядом сумасшедшие, но и профессора бросились перед ним на колени.

—Явился. Воистину я вижу тебя, святой отец, — радостно шепча, пополз с мольбой к вновь появившемуся наставнику монах, — дозволь своему падшему ученику участвовать в мистерии.

Отец Климент, подняв с колен Иезуита, обратился к нему, с непонятными словами, которых, впрочем, не слышал никто кроме молящего.

— "Аминь, аминь", — говорил Сын Человеческий прошедшему первую мистерию и затем повернувшему назад, и так до двенадцати раз. Если же отступник и после двенадцати раз затем вернется и снова преступит, это не будет ему отпущено во веки веков так, чтобы он мог снова вернуться в свою мистерию, какова бы она ни была. Для него нет иной возможности раскаяния, кроме как если он получит мистерии от Неизреченного, который имеет сострадание во все времена и отпускает грехи во веки веков. — Тут он перекрестил Иезуита и продолжил со вздохом: — Сейчас ты недостаточно чист, чтобы участвовать в мистериях со мной. Тебе, забывшему меня, еще предстоит одна мистерия, но только от твоего служения зависит, сможешь ли ты прийти ко мне. И прислушивайся к невинным душам, — кивнул он на Орфея с Нарциссом.

Отец Климент бесстрастно вещал бывшему послушнику, еще одному из не выдержавших встречи с Предвечным. Ему было ничуть не жаль сошедшего с ума Александра. Возможно, священник мог бы войти в его сознание и как-то облегчить участь ученика, но любая мысль о каком бы то ни было участии стала чужда отцу Клименту в его нынешнем высшем состоянии духа, ибо все человеческое оставил он в бренном теле. Более того, он поймал себя на мысли, что вовсе не думает о распластавшемся перед ним Александре. Новый ученик занимал помыслы отца Климента.

"Но почему тогда я оказался здесь?" — пытал себя священник, оглядывая окружающих монаха историков. "Потому что они были не только историками, но и философами", — отвечал он себе вполне загадочно и вновь возвращался к Луцию, вспоминая Сократа, Платона и Плотина — истинных мыслителей в отличие от выращенных психушкой.

"Видно, не только прямого контакта с наставником, как понял он уже давно, но даже и встреч с выдающимися представителями человеческого рода не достаточно. Однако ни одному тварному созданию не дано вызывать богов. Впрочем, кто они такие — боги, как не те же проекции на жизненном плане? — задумался Климент. — И существуют они для каждого человека лишь в той мере и форме, как он воспринимает высшие существа. Но тогда боги существуют лишь в сознании?! И действительно, с прекращением дыхания исчезает и бог человека. В таком случае если бы ему удалось построить такой астральный план, на котором можно было бы поместить часть сознания бурята, которая занята Буддой, часть сознания Вана с поселившемся там Лао Цзы и кусочек сознания перса с Заратустрой — это и стало бы местом встречи Луция с небесными посланниками Предвечного!"