Пробужденный громовым ударом с неба, Володечка был прикрыт створками распахнувшегося при падении комбинированного канцелярско-платяного шкафа. Шкаф упал так удачно, что ничуть его не придавил, однако выползти из-под него не было никакой возможности. Оглушенные взрывом, заваленные обломками, шиваиты, не помышляя о сопротивлении, стали пробираться к выходу. Однако дверь уже была заткнута пробкой из удирающих педагогов, которые, забыв об истинно римском присутствии духа, разом грянули прочь и вовсе ее закупорили. Притом сверху сквозь разверстый пол директорского кабинета падали потихоньку или с грохотом, в зависимости от габаритов, различные предметы, что не поднимало духа присутствующих.

Постепенно пробка стала рассасываться. Сквозь дым и клубы пыли в коридор вылез Пузанский, отряхнулся и пошел по старой привычке в кабинет. На полпути он вспомнил, что кабинет, так сказать, анатомирован, и вернулся назад. Уже по эту сторону взрывоопасной зоны столпилось несколько усеянных известковой мукой преподавателей. Стефана Ивановича среди них не было. После того как последней выпрыгнула Ева и, не глядя ни на кого, пошла, виляя бедрами, приводить себя в порядок, коридор заполнили посеревшие одеяния шиваитов. С заунывными молитвами они вынесли доверху наполненный штукатуркой и паркетными дощечками гроб, придавленный крышкой, под которой угадывались очертания четверорукого бога, и понесли его вниз в актовый зал.

Стефан Иванович вышел последним, как капитан с тонущего корабля. В одной руке он держал роковую книгу, чуть не пробившую ему голову, другой тянул за шиворот спеленутое тело рыжего педеля. Захлопнув дверь, он встряхнулся, как пес после купания, и, обретя себя, волчьей рысью потрусил наверх. За ним потянулись вновь обретшие волю педагоги.

Первым, на что они наткнулись в приемной, была сорванная мощным взрывом дверь в кабинет. Далее за ней была пропасть, перед которой директор остановился. Разметанный взрывом пол и этажное бетонное перекрытие частично слетели вниз, а частично задрались до потолка, выгнувшись к нему перпендикулярно. Бумаги и мелкие вещи усеяли пол ниже лежащей аудитории, среди них белым пятном выделялся шкаф с раскрытыми, как крылья птицы, створками. Не понимая полностью, что произошло, директор остолбенело созерцал плоды взрыва, когда вдруг шкаф, лежащий вверх тормашкой, зашевелился и отпал в сторону. Поднимая клубы дыма и размахивая руками, Володечка возник на заваленном мусором полу и бросился опрометью к дверям. Как ни пытался директор впоследствии заманить его в аудиторию для приведения в порядок разбросанных взрывом вещей, ничего у него не получилось.

Поскольку кабинет директора был полностью обезврежен и находиться в нем не было оснований в прямом и фигуральном смысле, а учительская могла оказаться объектом номер два в случае нападения, решили собраться в спортивном комплексе. Сам Стефан Иванович заходил в него не ранее трех лет назад и решил, что бомбу под него здесь подкладывать не будут. Однако непреклонная Ева об руку с рыжим педелем за полчаса обшарили весь подвал на предмет установления в нем взрывных устройств и, только доложив Стефану Ивановичу, что прямой опасности нет, разрешили всем войти в спортивный зал. Одновременно по приказу директора лицея первый курс студентов был аврально снят с занятий и брошен на разборку и ремонт поврежденных взрывом помещений.

Преподаватели долго сидели молча и мрачно переглядывались. Не было никаких сомнений в том, что некая террористическая организация, действующая внутри лицея, решила одним ударом смести Педсовет и захватить всю власть себе. Близость смерти была настолько полной, что красноречие иссякло даже у Пузанского.

—Ладно, — сказал Стефан Иванович, убедившись, что от его центурионов пока мало толка. — Идите, господа, отдыхайте, а я пока у себя в покоях покумекаю.

4. ДОЗНАНИЕ

Покоями Стефан Иванович называл небольшую надстройку над крышей лицея, состоящую всего из двух комнат и маленькой кухоньки, где он помещался со дня основания учебного заведения. Не успев прийти к себе, Стефан Иванович спешно взялся за телефон, в результате чего его одиночество было вскоре нарушено.

К его великому удивлению, нарушителем оказался тот же самый офицер сыскной службы, пришедший почти один, потому что сопровождающий его мозгляк в офицерском мундире без погон и красных галифе тянул на какого-нибудь комиссарика последнего ранга или шофера.

—Террористическая организация...впервые за все годы...взорвать всех, — бормотал директор не в силах даже возмущаться, что вместо квалифицированной бригады из подразделения по борьбе с диверсиями ему прислали малозначащего сыскаря с попугаем в красных галифе. Попугай, правда, оказался на редкость активным, потому что, послонявшись малость у аудитории, где в дымном чаду студенты разбирались в бумагах и ценных вещах из директорского кабинета под внимательными взглядами педелей, он как-то мгновенно вышел на секретаря, увел его в отдельный класс, быстро утешил и разговорил.

В это время его сыскной начальник пробивался сквозь паутину недоверия, которой обтянул его гордый Стефан Иванович.

—Я не спрашиваю вас, подозреваете ли вы кого-нибудь, — говорил сыскной, держа в руках сигарету и взглядом выпрашивая у Стефана Ивановича разрешения покурить. — Только хочу сказать, что покрывать вредителей вам никак нельзя. Я хоть специально работе минера не обучался, однако точно вам скажу, что заряда, который под вас подложили, хватило бы, чтобы отправить вас не вниз, а на самый верх вместе с потолком и стенами. Счастливый ваш жребий, что из подложенных мин взорвались только полторы, потому что первый взрыв таким и считать нельзя, а другие не подключились из-за низкого качества проводов, которые в нужный момент электричество к зарядам не подпустили. А всего их было семь, и форму они образуют так называемого альпийского цветка, что явно сужает круг наших поисков. Можете вы мне назвать, какие кружки, секты, секции разрешены в вашем лицее, а мы поглядим по каталогу, символом какого цветка та или иная группа обладает.

Стефан Иванович с трудом удержался от возмущенного рыка, поскольку не был уверен, что беседующий с ним сыскарь не зарычит в ответ. Вместо этого он достал из кармана авторучку и маленький блокнот в дорогом кожаном переплете, раритет времен начала перестройки, и стал перечислять всю политическую и духовную подноготную лицея, не делая скидки, вернее, не скрывая ни детского возраста некоторых сектантов, ни участия в сектах педагогов лицея.

—Вообще говоря, я не слышал, чтобы у граждан Великой Римской империи был такой разнобой во взглядах, — откровенно начал он, не столько рассчитывая на эрудицию собеседника, сколько пытаясь сам для себя сложить логическую нить событий, приведших к взрыву его доверия к студентам. — Но мне кажется, что источники просто не считали нужным рассказывать о мелких партиях, может быть, одной улицы или квартала или о разрешенном поклонении не главному или не римским богам, где верующие ничего, кроме гадливого презрения у самих римлян, не вызывали. Или маскировали эти партии под общее, как бы полупрофессиональное распределение на коллегии, которых было не счесть. Я не могу сказать, что наш лицей сколок нынешней Российской империи по ее социально-политическому раскладу. У нас нет партии аграриев, трудовиков, купечества, но вместе с тем все студенты так или иначе разобраны в различные секты религиозного или сексуального характера. До вашего прихода я пытался смоделировать ситуацию, при которой лицей оказался бы в руках экстремистов-студентов, но проиграть ее до конца не смог, потому что она не жизнеспособна. Все педагоги прекрасно заменяемы, включая вашего покорного слугу, который хоть и является одним из трех основателей лицея, однако прекрасно понимает, что попечительский совет и правительство Московии нашло бы ему замену. Да и вообще факт теракта, несомненный по внешней видимости, теряет смысл при углубленном изучении его последствий для любой группировки. Я пришел к выводу, что он носил чисто символический характер и не был направлен против педагогического коллектива как такового.